Дракон 3. Книга 3. Иногда они возвращаются - Алимов Игорь Александрович "Хольм ван Зайчик"

— И точно: хомяк! Ай, молодец, ай, охотник!

Шпунтик с недоумением смотрел на собравшихся перед ним людей. Так «фу-фу-фу» или «ай, молодец, ай, охотник»? Отпустить? А если сбежит? Это ж дура-мышь, у нее мозгов лягуха наквакала.

— Котя, скажи своему коту, чтобы отпустил Кьюху, немедленно! — попросил Дюша, все так же требовательно удерживая ладонь под хомяком. Хомяк свисал из Шпунтиковой пасти совершенно неподвижно, изображая совсем мертвого и совсем холодного, аж трогать противно, лишь усы едва заметно подрагивали.

— Шпунь, послушай… — Обратился к Шпунтику Чижиков. — Немедленно плюнь бяку. Не бойся, Дюша ее поймает.

Кот внимательно посмотрел на хозяина: ты уверен? Потом разжал зубы. Хомяк плюхнулся на Дюшину ладонь, мгновенно ожил и принялся старательно обнюхивать новое пространство.

— Кьюха, — нежно улыбнулся хомяку Громов. — Опять сбежал, скотина? Куда! — придержал он враз пошустревшего хомяка.

— А почему Кьюха? — поинтересовался Сумкин, разглядывая животинку.

— Кьюха — хомяк моей соседки. Ее зовут Чэнь Вэй, а этого парня, — Дюша слегка подбросил хомяка на ладони, — она назвала Сяо-кью. «Сяо» понятно, это «маленький», «малыш», а «кью» — английская буква «Q». Потому что хомяк такой же круглый и с таким же маленьким хвостиком. Ну а я зову его Кьюхой.

— Глобализация в действии… — Усмехнулся Сумкин. — И что нам с этим парнем теперь делать?

— Да ничего. — Громов зажал хомяка в кулаке. Снаружи остался лишь любопытный нос. — Сейчас посажу в какую-нибудь банку, а Чэнь вернется с работы и заберет.

— А как она узнает, что Кьюха здесь?

— Чэнь не узнает, что он здесь. Но зато мы сразу услышим, что Чэнь узнала, что он сбежал, — доступно объяснил Дюша. — Чэнь очень громко заорет. Кьюха ведь постоянно от Чэнь намыливается в побег. То ли характер у Кьюхи такой, что его на путешествия тянет, то ли Чэнь любит его не в меру, и он от ее любви спасается… Вишь, какой жирный! Кьюха регулярно от Чэнь подрывается. Затырит под завязку семок в защечные мешки — и в путь. Я его уже четвертый раз отлавливаю.

По поводу того, кто отловил хомяка на этот раз, Шпунтик мог бы возразить, но глубокомысленно промолчал и вышел через окно на карниз.

— Так о чем мы? — спросил Сумкин, когда все вернулись за стол. Посреди стояла стеклянная банка, в которой сидел толстый Кьюха. Хомяк мгновенно обжился: присел на дно, куда Громов бросил пару кусков мятой газеты, добыл семечек из защечного мешка и теперь удовлетворенно грыз одну за другой, не забывая принюхиваться к окружающей обстановке. — Дюша, так ты можешь нам о Высокове что интересное поведать?

— Интересное? Вряд ли… — Громов скрутил сигаретку. — Я и не знаю его почти. Так, видел пару раз, имя-фамилию запомнил… Я ведь кто? Скромный торговец чаем, в посольство не вхож.

— Итак, мы знаем, что ничего не знаем, — подытожил Сумкин. — По крайней мере, про Высокова-Гао, или как там его на самом деле… Или их. Но главная печаль в другом: мы с ним, — кивнул Сумкин на Чижикова, — попали немного не по адресу. Если верить всему тому, что нам сказала Ника, то получается, что злые ребята из будущего не успокоились и все-таки подправили ход истории. Только зашли не от корней, то есть не со стороны Цинь Ши-хуана, но пропололи исторические грядочки попозже. Это все ненаучные фантазии, но другого объяснения я пока не вижу. Предупреждая возможные вопросы с мест, уточняю: то, что вмешательство в ход истории случилось много позже, проистекает из обстановки вокруг нас — Пекин расположен на своем месте и населен китайцами, которые говорят на языке, привычном и понятном мне безо всяких девайсов из будущего… — Сумкин вынул из кармана и положил на стол перед собою универсальный амулет-переводчик. — Странности начинаются на уровне новейшей истории, место Мао Цзэ-дуна в которой, а также на деньгах занял Дэн Сяо-пин. Далее: тут бродит как минимум один двойник, а именно твой, — укоризненно ткнул сигаретой в сторону Чижикова великий китаевед, — и не абы с чем, но с целью разузнать что-то о твоем покойном дедушке. Я понятия не имею, зачем злым понадобился твой дедушка, тем более что дедушки нет среди живых, но что своих целей злые не достигли, или достигли не до конца, или достигли не так, как им мнилось, — могу дать голову на отсечение!

Громов крякнул, вцепился в бороду.

— Мужики, это ж дурдом какой-то…

— А то! — развеселился Сумкин. — И мне еще завтра на конференцию надо, доклад делать. Стою вторым в расписании секции, аккурат после обеда. Конференция-то, между прочим, должна была лишь через неделю начаться. Нормально, да? А, Дюша?

Чижиков вдруг ясно увидел, что теперь ему своим умом не обойтись. Придется положиться на коллективный разум. Потому что в историю эту оказалось вовлечено уже слишком много людей. И двое из них — хороших и надежных — сейчас сидят с ним за одним столом, и каждый по-своему переживает происходящее: Сумкин — с присущим ему насмешливым скептицизмом, Громов — гудит от напряжения, не зная еще, как уложить в голове все то, что ему рассказали. Коте оставалось одно: не посвящать их по возможности в тайну предметов и зеркала. Чижиков по-прежнему чувствовал, что этого делать нельзя. А остальное… отчего бы не показать?

— Кстати, о вмешательстве в историю… — Решившись, он встал и шагнул в сторону спальни. — Секунду!

Вернулся с ноутбуком, отодвинул в сторонку Кьюхину банку (хомяк взволнованно обронил семечку и грозно обнажил могучие верхние резцы: а вот не замай еду!) и поставил компьютер в центр стола.

— Федор Михайлович, ты помнишь, я в самолете флэшку нашел?

— Ну помню, — подтвердил Сумкин.

— Ты еще посоветовал мне ее потом в комп вставить и посмотреть…

— Было. Помню.

— Так я и вставил. И посмотрел. И вы посмотрите, — с этими словами Чижиков запустил единственный бывший на флэшке файл. Котя уже знал, что они увидят. Сам он видел это три раза: вчера, вернувшись пьяным, и сегодня утром, на трезвую голову. А также — во сне.

Только если во сне — хмельном и неверном — картинка была смазанной, ускользающей, то теперь на экране возникло четкое цветное изображение. Съемка, видимо, велась с помощью некоего компактного устройства, свободно перемещающегося в воздухе — на манер маленькой летающей видеокамеры, частого гостя фантастических фильмов и сериалов.

Звука не было.

Камера влетела в громадный зал, наполненный непонятными устройствами, соединенными между собой мягко светящимися оптическими кабелями или чем-то вроде того. У немногочисленных пультов управления стоят люди — в непривычных светлых комбинезонах, плотно облегающих их стройные тела, облитые лучами заходящего солнца, что свободно проникают через высокий стеклянный купол. Взяв короткую панораму зала, камера устремилась в центр помещения, к вертикально поставленному саркофагу — именно здесь сходились многочисленные кабели.

Пошел крупный план: в саркофаге застыла Ника, в таком же, как и все прочие, блескучем комбинезоне. Глаза Ники закрыты, лицо — спокойное, ровное, бледное. Два светящихся кабеля подведены к затылку, из виска торчит устройство, по виду напоминающее антенну.

Внезапно над саркофагом загорается красная панель, камера резко сдает назад — и становятся видны люди, что отовсюду спешат к Нике… и медленно истаивают в воздухе.

Камера застыла, словно ею перестали управлять. Две или три секунды была видна только Ника, но вот и ее фигурка тоже пропала из виду.

Когда Ника исчезла, стал меняться и саркофаг: его закругленные формы сменились угловатыми выступами, а на тех вспучились мигающие светоидами блоки — словно наросты на стволе дерева. Небрежно спутанные провода обвисли, и в кадр шагнул человек в черной хламиде, которая, казалось, пожирает солнечный свет. Лицо его, надменное и жестокое, приблизилось к камере вплотную, секунду смотрело прямо в глаза зрителям, а потом изображение исчезло.

— Это что за Стивен Спилберг пополам с Ромеро?! — оторопело пробормотал Сумкин. — Дюша, дай закурить!

— Ничего не понял… — Выдавил Громов и протянул Сумкину пачку с табаком. — Брат, что это сейчас было?