Стивен Эриксон - Дань псам
«Не Кедаспела! Нет, не я. Не я! Не я не я не я!
Я заставлю тебя пасть! При последнем деянии, при жалкой попытке оправдаться — я поставлю тебе подножку!
Видишь, какого я сделал бога? Видишь? Видишь видишь?
Нет, ты не ждешь, не ждешь, не ожидаешь! Не теперь!
Как и ножа в его руке! Ножа в руке!»
Оскалив зубы, слепец Кедаспела перекатился на спину, чтобы лучше видеть Сына Тьмы, да, чтобы лучше видеть. Глаза не нужны чтобы видеть ублюдка. Совсем не нужны.
Он стоит так гордо, так вызывающе — почти на расстоянии удара.
На горе тел, стонущем помосте из плоти и костей, горьком барьере у Врат темноты, на живых чарах — так глупо, так глупо! Стоять здесь, воздев очи к небу, когда душа ушла вниз, вниз, вниз. Почует ли она его? Обернется ли? Увидит ли? Поймет ли?
Нет — ответ на все вопросы. Но Кедаспела сделал бога бога бога, сделал бога и в руке его нож нож нож…
Аномандер Рейк стоит, и схема пробуждается, ее сила и его сила соединяются.
Блуждающий Оплот более не блуждает. Бегущие Врата не убегают. Вот что он делает. Вот его жертвоприношение, о, такое достойное благородное и мудрое, да, мудрое, ибо кто же мудр и благороден, как не Аномандер Рейк?
«Все напрасно!
Дитя — бог! Время! Ощути нож в руке… Ощутил? Теперь поднимай высоко… дурак не видит, не подозревает, ничего не знает, что я чувствую, а я не забыл, не забыл, никогда не забывал и не забыл, и никогда не забуду!
Подними выше.
Бей!
Бей!
Бей!»
* * *Буря света, разбитая луна, восстающее солнце за покровом туч, из которых хлещет бурый, гнилой дождь — Черный Коралл попал в осаду, и Тисте Анди смогли наконец ощутить гибель своего Владыки, а с ним — и гибель всего их мира.
Честно ли — возложить бремя давно погибших надежд на одного, просить у одного столь многого? Не трусость ли это, в конечном счете? Он был их силой. Он был их смелостью. Он платил Дань Псам за них всех, века за веками, и ни разу не отворачивался.
Он как будто стал им вместо матери. Как будто делал то, чего она не хотела.
«Наш Лорд мертв. Он бросил нас».
Народ горевал.
Дождь падал. Келик темными потоками несся по улицам, проникал в подвалы. Заполнял водостоки. Капли шипели на шкуре Силанны. Это дождь узурпации, и против него они чувствовали себя бессильными.
«Пей до дна, Черный Коралл.
И пляши, да-да, пляши, пока не умрешь».
* * *Жрикрыс мучительно взбирался по сырому, усеянному корнями склону; в руках его были два последних ребенка. Он глянул вверх, увидел Штыря — вымазан глиной, похож на чертову горгулью. Но в глазах нет злобного веселья — только усталость и страх.
Сверхъестественный дождь добрался до мрачного, наполовину засохшего леса. Старые окопы и ямы наполнились черной слизью, обломки стен напоминали гнилые кости или зубы — как будто плоть холма оползла, показав изуродованное лицо великана, и великан угрюмо ухмыляется серо-бурому небу.
Двое бывших Сжигателей сумели отыскать двадцать детей, и четверо были так близки к смерти, что почти ничего не весили. Они безвольно повисли на руках. Двое мужчин всю ночь таскали детей к окопам, пряча в тоннелях, которые дождь должен был затопить в последнюю очередь. Они оставили там одеяла, немного пищи и чистой воды в кувшинах.
Едва Жрикрыс подобрался ближе, Штырь за руку втащил его наверх. Тощие девочки болтались как куклы, беспомощно качая головами. Жрикрыс передал детей Штырю, и тот ушел, скользя по липкой грязи.
Жрикрыс присел, смотря в землю, чтобы защитить глаза от ливня. Тяжело закашлялся.
Всю жизнь в солдатах, это точно. Такие вот трудные переходы привычны как пара изношенных сапог. Почему же сейчас все иначе?
Он услышал, как кто-то заплакал под землей; голос Штыря был ласковым, утешающим.
О боги, как Жрикрысу захотелось заплакать!
Да, все иначе, совсем иначе.
— Солдаты, — прошептал он, — бывают разные.
Он долго был солдатом, потом это надоело до тошноты и он сбежал. А теперь явился Штырь, чтобы затащить его назад и сделать солдатом иного сорта. И таким солдатом быть приятно. Правильно. Он и не думал…
Штырь показался наверху. — Давай уйдем, — взмолился Жрикрыс. — Прошу.
— Хочу воткнуть нож в морду Градизена, — прорычал Штырь. — Вырезать его черный язык. Хочу тащить за собой, чтобы каждая здешняя шавка видела, что я сделал…
— Сделай так — и я убью тебя. — Жрикрыс оскалился. — Они видели слишком много такого, Штырь.
— Они увидят месть…
— Им она не покажется местью, — возразил Жрикрыс. — Просто еще одним гребаным ужасом, еще одним диким зверством. Если хочешь мести, делай все тихо. Там, внизу. И не проси помощи — я туда не вернусь.
Штырь вытаращил глаза: — На твоей веревке нынче совсем другие узлы, Жрикрыс. Давеча ты сам говорил, как мы поймаем его и…
— Я передумал, Штырь. Бедные сосунки помогли. — Он помолчал. — Ты помог, заставив сделать то, что мы сделали. — Он грубо засмеялся: — Вообрази, я ощутил… искупление. Какая ирония, Штырь.
Штырь осторожно оперся спиной о склон траншеи и скользил вниз, пока не сел на грязь. — Дерьмо. Послушай. Я тоже ходил весь день. Смотрел, пытался понять, чем вы здесь занимались. Нужно было у кого-то спросить, узнать ответы… но я даже правильных вопросов не знаю. — Он поморщился, плюнул. — До сих пор.
Жрикрыс пожал плечами: — Я тоже.
— Но чувствуешь себя искупленным. — В словах прозвучала какая-то обида.
Жрикрыс вздрогнул, выхваченный из потока мыслей. — Когда тебя это коснется… я, когда меня коснулось, ну… ты словно ощущаешь, Штырь, будто искупление обрело новый смысл. Тебе уже не нужно ответов, потому что ты понял: любой ответ — полная чушь. Жрецы, жрицы, боги, богини. Полная чушь, понятно?
— Звучит неправильно, — возразил Штырь. — Чтобы тебе получить искупление, кто-то должен его дать.
— Но, может, мне не нужен кто-то другой. Может, это значит — сделать что-то, кому-то, и ощутить внутреннюю перемену — как бы ты пошел и сам себя выкупил. Мнения других не важны. И ты знаешь, что есть вопросы, правильные и неправильные, и ты, наверное, можешь найти ответы на парочку… Но это чепуха. Единственное, что важно: ты теперь понял, что никто другой за тебя ничего не сделает, ни капельки. Вот что такое искупление, о котором я говорю.
Штырь откинул голову, сомкнул глаза. — Счастливый ты, Жрикрыс. Честно говорю. Правда.
— Идиот. Я гнил здесь, всё видя и ничего не делая. Если я вдруг оказался другим, то благодаря тебе. Дерьмо, ты сделал то, что должен делать настоящий священник — не дурацкие советы давать, не сочувствовать, никакой такой чуши. Просто пнуть по яйцам, заставить делать что-то нужное. Никогда не забуду, что ты мне сделал. Ни за что.
Штырь открыл глаза. Жрикрыс увидел на его лице странную гримасу.
И тоже взглянул в небо.
* * *Одинокая фигура шла к Храму Тьмы. Мокасины хлюпали по скользким мостовым. Одна рука была поднята, тонкая цепочка крутилась, посверкивали кольца на ее концах. Крупные капли дождя взрывались, попав на размытый круг; брызги летели на лицо, на искривленные у ухмылке губы.
Кто-то внутри здания сопротивляется. Кто? Сам Рейк? Скол надеялся на это, ибо если так, то пресловутый Сын Тьмы слаб, жалок, его скоро расплющит. Скол накопил в себе упреки и обвинения, разложил их словно готовые к бою стрелы. Тетива звенит, зазубренные истины летят по воздуху, чтобы безошибочно поразить цель. Еще и еще. Да, он давно воображал себе эту сцену. Жаждал ее.
Какой прок в суровых суждениях, если некому страдать под их напором? Какое в том удовольствие? Нужно видеть раны. О, суровое суждение подобно чуме. Оно процветает на трупах. Как приятно чувствовать себя высшим, верша казнь!
Возможно, Умирающий Бог вознаградил его за жажду жертв. У него так много гнева, хватит на всех. «Слушай же, Лорд Рейк. Они убили всех в Андаре. Всех! А где был ты, когда погибали поклонники? Где был ты? Они звали тебя. Они молили тебя».
Да, и сам Скол мог бы их прогнать. Он тоже задолжал своему народу.
Он изучал храм, приближаясь, он смог заметить нечто привычное в очертаниях — эхо Андары и Синей Розы. Однако здешнее здание кажется более грубым, сырым, оно как будто срублено топором, из дерева. Почтение к памяти? Или забытое мастерство? А, все равно…
Мгновенная мысль разбила двери храма; он ощутил, как дрожит тот, что внутри.
Он взошел по ступеням, миновал завесу дыма и пыли.
Кольца крутятся, келик хлещет.
Купол покрыт трещинами, дождь проникает внутрь толстыми черными струями. Он видит на другой стороне женщину. Ее лицо — маска ужаса. И еще видит старика на коленях посреди мозаик пола. Голова склонена.
Скол нахмурился, замер. Это его противник? Жалкая, сломанная, бесполезная вещь?
Где же Аномандер Рейк?
«Он… его здесь нет. Его даже нет! Я его Смертный Меч! А его даже нет!»
