Стивен Эриксон - Дань псам
Гончие не смогут противостоять им, ни в силе, ни в необузданной воле.
Долгое ожидание почти кончено.
Сестры вряд ли заметили неслышное появление кареты неподалеку от Псов. Увы, но появление того, кто вышел из нее и уставился на них блестящими глазами, игнорировать было невозможно.
Этот суровый, упорный взор поистине мог поколебать любого.
Сестры замерли. Магия угасла. Гончие, истекая кровью, задымившейся под лучами рассвета, захромали к телу павшего владельца Драгнипура.
Злоба и Зависть колебались. Желания с писком прятались обратно в привычный им долгий ящик. Планы перекраивались — торопливо, с тоскою. Терпение, ах, терпение… да, пора ему просыпаться снова.
«Ну да ладно, в следующий раз…»
* * *Схватка в скорлупе разваленного здания почти завершилась. С трепещущим от ужаса сердцем Семар Дев шагнула туда. Пробралась между мусора, рухнувших балок, острых обломков перекрытий, и взглянула на недвижных левиафанов.
Издав слабый крик.
Ведьма с трудом подобралась поближе, пригнулась, пролезая под нависший кусок потолка, устремила взгляд на умирающего, растерзанного медведя.
Гончая тоже тяжело дышала; ее задняя часть была погребена под тушей гигантского медведя, изо рта и ноздрей вылетала красная пена. Каждый вздох был короче и кровавее предыдущего. Наконец, едва слышно вздохнув, она умерла.
Внимание Семар обратилось на бога, что так долго преследовал ее, нависал неподалеку, принюхивался, ища… чего? — Ну! — спросила он хриплым шепотом. — Чего же ты хотел?
Единственный целый глаз зверя чуть дернулся в алом круге. Она увидела лишь боль. И чувство потери.
Ведьма вынула нож. Так ли следует поступить? Нельзя ли просто уйти? Пусть он покинет эту жестокую, неправедную жизнь. Последний из своего рода. Забытый всеми…
«Что же, я тебя не забуду, друг».
Она опустила нож, положила в лужу крови под головой зверя. И зашептала слова связывания, повторяя вновь и вновь, пока последняя искра жизни не покинула глаз бога.
* * *Стиснув когтями двух Псов и сжав зубами третьего, Тулас Отсеченный мог разве что затрясти бестий до полубесчувствия. Дракон взлетал все выше над горами к северу от Лазурного Озера.
Впрочем, он мог сделать еще кое-что. Сбросить их с великой высоты. Что и сделал. С чувством глубокого удовлетворения.
* * *— Стой! Стой! Хватит! Стой!
Искарал Паст выкарабкался из кучи, из-под кургана корчащихся, рычащих, пищащих и плюющихся бхок’аралов, на которых недавно шлепнулась и жена — масса рваных, спутанных волос, грязных одежд и цепких пальцев — и огляделся.
— Вы идиоты! Его там уже нет! Ха, ха! Поздно! Ха! Где ненавистный, скользкий, гнилой ком навоза? Где его красный наряд? Нет, уйди от меня, обезьяна! — Он вскочил на ноги. Мул стоял неподалеку. — Какая от тебя польза!? — бросил он зверю, показав также кулак.
Могора поднялась, отряхивая платье. Затем высунула язык, оказавшийся слепленным из пауков.
Видя это, Паст чуть не подавился смехом: — Боги! Не удивляюсь, что ты умеешь то, что умеешь!
Она кудахтнула. — А ты просил еще и еще!
— Ахх! Знай же, я просил чего-нибудь другого!
— О, и чего же другого, милый?
— Ножа, чтобы перерезать собственное горло. Погляди на меня. Весь в укусах!
— У них острые зубки, у твоих бхок’аралов…
— Не у них, протухшая ватрушка. Это укусы пауков!
— Ты и не такое заслужил! Ты что, ее подпоил? Иного объяснения…
— Сила! У меня есть сила! Сила необорима, каждый знает! Мужчина может быть похожим на слизняка! У него волосы могут висеть, как бхедриний язык! Он может быть ростом по колено и сложения под стать, может жевать серу из ушей, и все будет неважно! Если у него сила!
— Ага, вот что испортилось в мире. Вот почему уродливые мужики еще не вымерли. — Она улыбнулась. — Вот почему ты и я, мы сделаны друг для друга! Давай наделаем детей, тысячи детей!
Искарал Паст пустился к мулу, влез в седло и поскакал, спасая жизнь.
Мул потрусил, не обращая внимания на кипящего и бьющего ногами седока. Могора лениво шла следом, не отставая.
Бхок’аралы (их драка давно превратилась в пир примиряющей любви), взлетали, кружа над головой своего бога, словно мухи над кучей сладчайшего в мироздании дерьма.
* * *Нарастающий грохот пробудил Хватку, грезившую в странной пещере; она уставилась на расписную стену, широко раскрыв глаза: картинка внезапно пришла в движение!
Если чудовищный экипаж действительно мчится на нее, готовый ворваться в подземную каверну, ей конец — спрятаться от копыт и надвигающейся за лошадьми кареты некуда…
Нелепейший способ умереть.
Видение явилось на крыльях адского ветра, но выскочило из стены словно призрак, почти прозрачный. Она ощутила, как лошади и повозка проехали сквозь нее: мимолетный взгляд безумного возчика (глаза выпучены, ноги расставлены и разогнуты, как будто в лубках), другие люди на крыше и висящие по бокам (столь же ошеломленные и дерганые). Всё это пролетело сквозь и мимо…
За каретой выехал всадник, натянул поводья. Этот человек и его скакун выглядят реальными, плотскими. Летят искры из-под копыт, голова безглазого коня мотается… Хватка испуганно отшатнулась.
«Проклятые трупы!» Она пригляделась к седоку — и выругалась. — Я тебя знаю!
Одноглазый всадник, окруженный облаком трупного смрада, успокоил коня и глянул вниз. — Теперь я Глашатай Худа, капрал Хватка.
— О. Это продвижение?
— Нет, проклятое разжалование. Не тебя одну я должен посетить, так что кончай с дерьмовыми шуточками и слушай…
Она взвилась: — Чего бы? Что я здесь забыла? Чего нужно Худу? Он уже все от меня получил! Эй, перешли ему ответное послание! Я хочу…
— Не смогу, Хватка. Худ умер.
— Он что?
— Повелителя Смерти более не существует. Он ушел. Навеки. Слушай, я скачу к богам войны. Поняла, носящая браслеты? Я скачу ко всем богам войны.
Носящая браслеты?.. Она сгорбилась. — Вот дерьмо.
Тук Младший заговорил, передав ей все, что нужно знать.
Когда он замолк, она широко раскрыла глаза, и кровь отлила от лица. Она глядела, как он берет поводья и готовится уезжать.
— Стой! Мне нужно отсюда выйти! Как это сделать, Тук?
Мертвый глаз снова смотрел на нее. Тук показал на тыквы, стоящие около ног Хватки: — Пей. Оживи с именем своим. Бери одну, Хватка.
— С ума сошел? Только что ты рассказывал, откуда эта кровь!
— Пей и помни все, что я передал.
Он пропал.
Помни, да, она уж запомнит. «Найди Тоблакая. Найди убийцу и напомни ему… напомни, поняла? Потом, носящая браслеты, веди его на войну.
Веди на войну».
Было сказано много, много больше. И никакой надежды на то, чтобы забыть. «Я всего лишь хотела уйти на покой».
Тихо ругаясь, она подошла к ближайшей тыкве, согнулась… «Пей. Это кровь, чтоб вас всех!»
Пей.
* * *Встать в сердце Драгнипура, встать над самыми Вратами Тьмы — вот последний акт жизни Аномандера Рейка. Возможно, это отчаяние. Или жертва превыше понимания смертных.
Оружие по имени Мщение, или оружие по имени Горе — так или иначе, собственный меч отправил его в мир, во многом им же созданный. Все иные решения кажутся ныне тонкой пылью над тропой его жизни.
Он был Сыном Тьмы. Его народ заблудился. В конце жизни ему есть о чем горевать; он может, наконец, просто отвернуться, как сделала Мать. Отвернуться от детей своих. Как делает каждый отец в последний миг, в миг смерти. Ему не пришло в голову просить прощения — сейчас, на горе бормочущих татуированных тел.
В конце концов, он не любитель просить.
Единственное исключение — Драконус. О, тут обстоятельства исключительные, тут преступление столь сложное, столь противоречивое, что ему нельзя упускать ни одной мелочи. Так или иначе, он просил прощения, не ожидая услышать ответ. Нужно было, чтобы Драконус услышал его слова. Пусть сделает с ними что захочет.
Аномандер Рейк стоял, устремив глаза в небо, глядя на кипящие облака, на близящееся уничтожение — и не закрывал глаз, не дрожал. Он ощущал, как глубоко внутри нечто отвечает на этот вызов. Кровь Тиам, кровь хаоса.
Итак, он встанет за всех скованных. Он встанет за всех в мире. За все несчастные, сломленные души под его ногами. Он встанет лицом к лицу с хаосом.
До последнего мига. Самого последнего мига.
Словно клубок змей, татуировки задвигались под ним.
* * *Кедаспела ждал так долго. Ждал такого шанса. Месть против убийцы возлюбленной сестры, против предавшего Андариста, благородного Андариста, мужа и брата. О, он подозревает, чего именно хотел добиться Аномандер. Достаточно, чтобы его оправдать? Любой Тисте Анди ответил бы утвердительно. Любой, кроме одного.
«Не Кедаспела! Нет, не я. Не я! Не я не я не я!
