Андрей Валентинов - Нарушители равновесия. Если смерть проснется. Печать на сердце твоём
Вж-ж-жиг!
Стрела ткнулась у самых ног кричащего. Он отпрянул, поскользнулся на мокром снегу и бухнулся прямо в придорожную грязь. Впереди, в густой толпе, послышался чей-то смех.
Вж-ж-жиг!
Еще одна стрела вонзилась в снег прямо у ног одноглазого. Згур усмехнулся — молодец, Ярчук!
— Вы не пройдете! Поворачивайте!
Голоса стали громче. Послышалось чье-то отчаянное:
«Окружили! Засада!» Згур вновь улыбнулся. Правильно, засада!
— Стоять!
Черный — огромного роста парень с редкой бородой, повернулся, выхватил короткий меч:
— Ты моя и наша пропускай, парень! Моя и наша твою Кей-Сару не боится! Моя и наша терять нечего!
Ватага начала приходить в себя. «Червяк» рассыпался, -воины в грязных доспехах подступили, окружили широким полукольцом. Згур понял — все! И четверти часа не выиграли!
— Я не из войска Кей-Сара! Мы охраняем село…
— Не от тех охраняешь, компаро! — худощавый шагнул вперед. — За нами идут каратели — вот этих и вправду бояться стоит. Мы не разбойники! Мы воины Катакита! Скажи своим друзьям, что мы хотим переночевать в тепле и взять немного хлеба. Завтра утром мы уйдем.
Немного хлеба? Это на двести-то человек! В селе всего пять домов. Згур покачал головой.
— Поворачивайте! Или сначала убейте нас.
— Это сколько угодно! Да за милую душу!
Тот, что свалился в грязь, подскочил, выхватил меч.
— Оставьте его мне, парни! Он, кажись, вент! Страсть люблю этих уродов резать!
Згур сжал рукоять. Вот и для меча час настал! «Синий плащ», сообразив, откуда долетела стрела, отскочил, стал боком к камню:
— Люблю вентские кишки на клинок мотать! Ну, давай, урод! Сейчас я тебе надеру задницу!
Франкский меч блеснул в неярком вечернем свете. Згур поморщился. Этот, вываленный в грязи, не опасен. Но он один, а остальных — две сотни.
— П-погоди! — вперед протолкался какой-то длинноволосый, без шлема. — М-меч! П-пусть покажет м-меч!
Ответом была недоуменная тишина, но вот крик подхватили, сначала двое, затем десяток.
— Меч! Меч! Парень, покажи меч!
Згур растерянно оглянулся. Теперь кричали все. «Ката-киты» подступили ближе, задние проталкивались в первый ряд.
— Меч! Перекресток! Меч! Пусть покажет меч! Одноглазый взмахнул рукой. Крики стихли.
— Покажи нам свой меч, парень! Подраться еще успеем, совершен-понятно.
Згур даже растерялся. Чего они хотят? И почему кричат о перекрестке? Костяная Девка тоже говорила…
— Глядите! Не деревянный!
Одноглазый и черный осторожно подступили, взялись за лезвие…
— Монокорн!
Черный отшатнулся, рука в кожаной перчатке коснулась лба:
— Монокорн! Монокорн!
Згур ничего не понимал. Странное слово! «Моно», кажется, «один»…
— Монокорн!
Палец в перчатке указывал теперь на клинок. Знакомый клинок с полустершимся клеймом: гривастый конь с рогом на голове… Единорог! Монокорн!
Згура окружили. Руки тянулись к мечу, но никто не решался прикоснуться. Смотрели, негромко переговаривались, увидевшие отходили в сторону, их сменяли другие.
— Это твой меч, парень?
Голос одноглазого теперь звучал иначе — уважительно, даже испуганно. Згур вновь удивился.
— Мой, конечно!
«Катакит» повернулся к товарищам, взмахнул рукой:
Вождь встретит войско у камней, где перевязь дорог… И десятки голосов прокричали в ответ, дружно, слитно:
И к славе вновь откроет путь клинок-Единорог!
Кричали по-румски, и Згур понял не сразу, когда же понял, поразился еще пуще. Они что, тоже «верши» любят?
— Кто ты, компаро?
Худощавый смотрел сурово, старый шрам на щеке покраснел.
— Згур, кмет Вейска Края.
Про сотника лучше было не говорить, мало ли…
— Комит? Ты комит, компаро? — худощавый недоверчиво оглянулся. — Он говорит…
— Комит! Комит Згур! — тут же отозвались остальные. — «Вождь встретит войско у камней»! Комит с нами!
И тут только Згур сообразил, что похожие слова иногда вовсе не сходны. «Кмет» — это просто кмет. А вот по-румски «комит» — чуть не тысячник. Нет, больше! «Тысячник» — «хилиарх», выходит, «комит» — не иначе как «глав-ч ный воевода». Интересно, что значит «компаро»? Кажется, «товарищ». Или «друг»?
— Не удивляйся, комита, однако! — На лице черного сияла белозубая улыбка. — Мы и наша растерялась. Мы и наша уже и верить перестала!
— Ясно…
Ясного, признаться, было мало. Единорог, странные «верши», «комит». Зато понятно другое — ватага все еще на дороге и сворачивать не собирается.
— Хорошо! Кто у вас старший? Худощавый переглянулся с одноглазым, тот — с черным.
— Старший? Нет у нас старшего, компаро…
— Как — нет? — крикнул кто-то, и десятки голосов вновь завопили:
— Единорог! Единорог! Комит Згур!
— Комит!
Одноглазый выпрямился, правая рука взлетела вверх.
— Хайра, комит! Осмелюсь сообщить! Третья, пятая и седьмая сотни Орлиного лохга совершают переход. В наличии двести двадцать два человека. Раненых девятеро, больных — трое. Сообщал фрактарий Гусак!
Гусак? Странные имена у румских фрактариев!
— Вольно! — Згур сделал привычную отмашку правой, словно перед ним стоял боец его сотни. Происходило что-то непонятное, но этим непонятным можно воспользоваться. Самое время.
— Почему вы сожгли село?
— Сожгли? — худощавый шагнул вперед, по изуродованному лицу скользнула злая усмешка. — Тебя обманули, компаро комит! Тебя — и всех остальных. Мы не жжем сел! Это делают каратели Кей-Сара, чтобы лишить нас поддержки. Мы — воины Катакита!
Сказано это было так, словно имя вождя мятежников все объясняло. Переспрашивать Згур не стал. Может, так оно и есть. Способ не новый.
— Мы и наша села не тронем, комита, — вступил в разговор черный. — Но мы и наша устали шибко, однако. Мы и наша три ночи в снегу ночевала…
Згур кивнул. Стало ясно — ватагу не остановить. Пока эти люди готовы его слушать. Но назад они не повернут. Значит, все зря? А что, если…
— В селе всего пять домов. Но за ним есть усадьба. Дедич уехал еще прошлой весной, там пусто. Места хватит для всех.
…О пустой усадьбе он подумал сразу, как только услыхал о приближении ватаги. Наверно, в богатом хозяйстве и припас найдется. А дедич — Дий с ним, с дедичем, нечего убегать было!
«Катакиты» переглянулись, одноглазый Гусак одобрительно крякнул:
— Вот это дело, совершен-понятно! Разреши выступать?
Згур оглядел взволнованную толпу. Все смотрели на него, «синий плащ» стоял, раззявив щербатый рот, начисто — забыв о желании «надрать задницу» столь нелюбимому им «венту». Они удивлены, поражены, обрадованы — но назад не повернут. Запретить им он не сможет. Разве что немного
задержать — ненадолго, чтобы односельчане бабки Гаузы сумели уйти подальше.
— Не разрешаю. Не вижу войска, фрактарий! С такой шайкой стыдно входить даже в коровник!
— Виноват!
Гусак резко повернулся, взмахнул рукой:
— Третья сотня! Становись!
— Пятая сотня!.. Седьмая сотня!.. — эхом отозвались в толпе.
Миг — и толпа исчезла. На грязном истоптанном снегу стояло войско — ровные ряды бойцов, усталых, заляпанных грязью. Но это было все-таки войско, и Згур облегченно вздохнул. Кажется, что-то удалось. Теперь бы вспомнить, как будет по-румски…
— Поправить оружие! Смирно! Равнение на середину!
— Вольно!
Згур обернулся. Все! Больше ничего не сделаешь. Даже если это все — нелепая игра. Но все-таки, что происходит?
— Третья сотня — шагом вперед! Пятая… Седьмая… Гусак, немного отстав, нерешительно поглядел на Згура:
— Комит! Нам надо поговорить, совершен-понятно. Наверно, мы должны тебе объяснить…
— Неплохо бы! — Згур впервые улыбнулся. — Вечером приходите в село, крайний дом от реки. Приходите втроем — ты, тот, что со шрамом…
— Так точно! — перебил Гусак. — Фрактарий Чудик и Сажа. Мы у ребят вроде как главные. То есть не главные, главных-то, совершен-понятно, и нет…
— Приходите, — кивнул Згур, — Поговорим. Совершен-понятно.
Гусак вытянулся, вновь вскинул руку в румском приветствии, а Згур вновь отметил, что у фрактариев Катакита уж больно странные имена.
— …Катакит обещал освободить рабов, простить долги беднякам, раздать землю, — неторопливо рассказывал Чудик. — Он хотел уравнять в правах все народы и племена…
— Даже моя! — вставил Сажа, улыбнувшись белоснежными зубами. — Моя румы собака называла, плохо называла…
— Поэтому мы пошли за Катакитом. Ты не думай, компаро комит, мы не верили ему до конца. Многие говорили, что Катакит просто хочет стать Кей-Саром. Но если бы мы взяли столицу, то заставили бы его выполнить обещанное…
В очаге горел огонь, за окном стояла волглая глухая тьма. В пустом доме бабки Гаузы (хозяйка, как и все сельчане, благоразумно оставалась где-то в лесном укрывище) собрались пятеро. Згур и трое фрактариев сидели у огня. Ярчук пристроился в углу, держа наготове секиру. Венет явно не верил в добрые намерения «катакитов». Згур был с ним вполне согласен, но от разговора отказаться не мог. Ватагу удалось спровадить в усадьбу, но мало ли что взбредет им на ум поутру?
