Андрей Валентинов - Нарушители равновесия. Если смерть проснется. Печать на сердце твоём
Обзор книги Андрей Валентинов - Нарушители равновесия. Если смерть проснется. Печать на сердце твоём
Андрей Валентинов
Ория
Нарушители равновесия
Пролог
Деревянный идол, когда-то срубленный нечестивой секирой и брошенный наземь, лежал в густой высокой траве. В неярком свете костра, горевшего на поляне, он казался тушей морского чудовища, вынесенного на берег волнами. Деревянная личина, разрубленная крест-накрест, злобно щурилась сквозь темноту, словно пытаясь разглядеть тех, кто посмел нарушить ночной покой старого заброшенного святилища. Но даже более зоркие глаза едва ли могли помочь — пришедшие в это недоброе место старались держаться подальше от огня. Да и сам костер горел странно — ровно, без обычного треска сучьев. Поздние гости сидели на поляне уже не первый час, но никто не Думал подбрасывать дрова, хотя старого хвороста было хоть отбавляй — костров здесь не разводили уже много лет. Но огонь все же горел — высоко, невозмутимо, и время от времени сквозь красноватое пламя прорывались темные малиновые языки.
Разговор стих, гости сидели молча, не двигаясь. Лица и одежду скрывала темнота. Можно было лишь догадаться, что на обоих надеты плащи — почти одинаковые, темные, только у одного из гостей на голову наброшен капюшон, закрывавший лицо. Тот, кто был без капюшона, казался моложе, хотя и ему уже явно перевалило за пятый десяток. Впрочем, годы не тронули гордую осанку, сильный разворот плеч — казалось, человек сидит на троне, а не на обычном полусгнившем бревне. Его сосед, напротив, слегка сутулился, а его узкие длинные руки явно не находили себе места, то падая на колени, то сцепляясь на груди. Впрочем, в остальном и он выглядел абсолютно спокойным, хотя очень немногие могли чувствовать себя в покое рядом с его широкоплечим спутником.
Внезапно ночную тишину, нарушаемую только далеким уханьем филина, которому тоже не спалось в эту ночь, прорезал резкий злой вой. Зашелестели кусты — осторожный ночной житель предпочел снастить бегством в поисках более безопасного укрытия. Даже филин умолк, решив переждать опасную минуту. Вой повторился — кто-то, кому было тоже не до сна, подошел совсем близко.
— Волк? — лениво, словно нехотя, поинтересовался тот, кто был помоложе.
Его спутник не ответил, голова, укрытая капюшоном, смотрела куда-то в сторону. Снова вой — теперь совсем рядом. Тень, еще более черная, чем затопившая лес темнота, стала медленно проступать на дальнем краю поляны.
— Не волк, — голосом, в котором проснулось любопытство, констатировал широкоплечий, — кажется, что-то похуже.
— Похуже, — нехотя, причем без малейшего интереса, отозвался его молчаливый сосед. — Их в этом году много…
Разговор прервался. То, что стояло на краю поляны, время от времени посвечивая зелеными огоньками глаз, похоже, совершенно перестало интересовать ночных гостей.
— Ты хотел меня видеть, Патар, — вновь заговорил широкоплечий. Теперь тон был другим — властным и даже суровым.
— Да, — все так же нехотя отозвался его спутник, — хотел, Светлый…
Послышался смех — негромкий, почти злой.
— Не прошло и двадцати пяти лет, о Великий Патар!
— Двадцать два, о Светлый Кей, — столь же равнодушно откликнулся Патар, — это небольшой срок…
Вновь послышался смех, хотя тому, кого назвали Светлым, было явно не до веселья.
— Совсем маленький! Что за срок для двух друзей, которые…
Он не договорил. Широкая ладонь резким движением разрубила воздух.
— У Великого Патара, Отца рахманов, не бывает друзей, — тихо и печально ответил его собеседник. — Как не может быть друзей у Светлого Кея. У одного есть ученики, у другого — слуги. Друзья могли быть у Ждана Бродяги и у полусотника Мезанмира. Помнишь, я говорил тебе. Ты, кажется, не верил…
Черная тень на краю поляны нерешительно шевельнулась, зеленые глаза блеснули, но пришлец не спешил нападать. Странные люди, сидевшие у странного костра, вызывали опаску.
— Да, не верил, — вздохнул широкоплечий. — Мне казалось, что друзья остаются друзьями. И тот, кто волок одного бестолкового дурака с огрской стрелой в горле по горящей степи, не забудет этого…
— Я не забыл, — темный капюшон еле заметно качнулся. — Я ничего не забыл, Светлый. Не забыл, как бестолковый дурак отбил другого, не менее бестолкового, у слуг собственного отца, хотя отец его был Светлым Кеем. Мы оба ничего не забыли, Светлый. В Ирии будет время вспомнить…
— В Ирии! — ладонь, привыкшая сжимать тяжелую рукоять франкского двуручника, вновь взметнулась вверх. — Ну, знаешь, я еще подожду! Ты мне был нужен здесь! Рядом! Понимаешь? Вспомни, я хотел видеть тебя, когда огры шли на Савмат, а у меня почти не оставалось воинов. Я думал, ты поможешь…
— Но ведь ты разбил огров, — невозмутимо отозвался Патар.
— Я хотел видеть тебя, когда Змеи стали нападать на столицу. Разве не ты должен был помочь?
— Но ведь Змеи больше не нападают… Светлый хотел сказать что-то еще, но передумал. Крепкая ладонь взметнулась и с размаху впечалась в старую сухую кору бревна.
— Рахманы не служат Кеям, — спокойно и неторопливо заговорил Патар. — Они никому не служат. Мы — не чаклуны в твоем дворце. А если огры все-таки разбиты, Змеи не могут пересечь Серые Холмы, а прошлогодняя Черная Хворь остановилась у твоих границ, Светлый, то это уже мое дело…
Снова смех — горький, невеселый.
— Значит, твое дело? Эх, Ждан…
— Меня называют Патаром, — невозмутимо отозвался его спутник. — И не будем больше об этом. Я действительно хотел тебя видеть. Но сначала… Скажи, Светлый, ты доволен тем, чего добился?
Его собеседник ответил не сразу. Наконец широкие плечи дрогнули, огромные крепкие руки медленно разошлись в стороны.
— Ну ты и спросишь! — теперь смех звучал весело и добродушно. — Ты для этого меня и вызвал? Нет, ты все-таки молодец! Двадцать два года отсиживаться по чащобам, а потом прийти и поинтересоваться: как, мол, правилось, друг Мезанмир!
— Ну и как правилось, друг Мезанмир? — отозвался Патар. — Помнишь, мы спорили о том, что Может делать Светлый, и что ему запрещено. Помнится, один из нас считал, что власть — всегда кровь и насилие, золото Змея, которое любого превращает в чудовище. А другой уверял, будто его секира останется сухой. Не помнишь, кто именно?
Широкоплечий ответил не сразу. Огромные руки опустились на колени, плечи еле заметно ссутулились, и даже в темноте стало заметно, что бывший полусотник уже очень немолод. Тень на краю поляны, осмелев, придвинулась ближе, зеленые глаза жаждуще смотрели на добычу.
— Когда я, — негромко начал Светлый и тут же поправился, — когда мои кметы вошли в Савмат, город горел. Пожар тушить было некому — все бежали в лес. А за рекой уже стояли огры. Так я стал Светлым, Великий Патар. У меня не было даже огрызка серебра, чтобы похоронить убитых. Дедичи начали требовать дележа власти, вывода воинов из их владений… Впрочем, ты все знаешь сам. Мне некогда было смотреть за тем, чтобы секира оставалась сухой. Потребовались годы, пока я понял, что власть — не добро и не зло. Она — просто власть. И я напрасно винил своего отца, своего дядю и своего…
— Брата, — тихо подсказал Патар, — Который хотел убить тебя и меня. Да, ты напрасно винил их. Власть — не добро и не зло, Светлый. Она — просто власть. Секира не может оставаться сухой — ее ковали для другого…
— И поэтому ты держался в стороне, о премудрый Патар! Не хотелось пачкать свой черный плащ кровью?
— А также не хотелось, чтобы моего старого дружка называли подголоском рахманов. У тебя и так хватало забот. Ведь огры и пустые сундуки в сокровищнице — не самое страшное…
— Да, — голос Светлого вновь стал спокойным и ровным, — не самое. Есть кое-что и пострашнее. Наша земля потеряла имя. Имя! Мало кто помнит, что се когда-то называли Ория…
— Ее называли по-всякому. Светлый. Она была Орией, страной Ут, Орихайной…
— Даже наш народ — кто он? — голос Светлого стал сильнее и громче, черная тень на краю поляны, уже изготовившаяся к прыжку, нерешительно замерла. — Кто мы? Анды? Сполоты? Акалаба? Венты?
— И ты думал дать земле имя, — Патар медленно покачал головой. — Объединить, собрать всех вместе и назвать землю вновь. Своим именем…
Широкоплечий кивнул:
— Когда о таком мечтает простой альбир — это смешно. Но я стал Светлым… Разве это не мое право, не мой долг?
— И когда ты понял, что такое тебе не по силам? — Патар нехотя поднял руку и щелкнул пальцами. Тень на краю поляны дернулась и неслышно сгинула во тьме, унося в своей темной душе ужас — еще более беспросветный, чем тот, что все годы внушала сама. Светлый взглянул ей вслед и усмехнулся:
— Вот так бы их всех, правда, Ждан? Наши чаклуны умерли бы от зависти… Понял я недавно — лет пять назад. Вначале было горько, а потом я успокоился. Не мне спорить с богами. Равновесие! Его не изменить — мы и огры, лес и степь, пастух и пахарь. Я не могу собрать войско, достаточное, чтобы одолеть огров. Пришлось бы задушить народ податями, что вызовет мятеж уже через полгода. У нас ведь тоже равновесие — сполоты сильны, но никогда не смогут подчинить всех — и во-лотичей, и улебов, и харпов. И огры тоже не всесильны… Поэтому я помирился с хэйканом. Ты ведь знаешь, он болеет. У него нет сыновей, а младший брат, говорят, хочет войны…
