Фрэнк Герберт - Дюна
— В какое время вы желаете обедать? — спросила она.
«Она не это хотела сказать, — понял он. — Ах, Джессика моя! Если б можно было оказаться подальше, от этого ужасного места — вдвоем, без необходимости думать о безопасности, без всех этих забот и тревог!..»
— Поем в офицерской столовой на космодроме. — Он махнул рукой. — Вернусь поздно. И… да, я пришлю за Паулем машину с охраной. Я хочу, чтобы он присутствовал на совещании по вопросам нашей стратегии.
Он кашлянул словно собираясь сказать что-то еще, потом, не произнеся ни слова, круто развернулся и уверенными шагами вышел в, вестибюль, откуда все еще доносились звуки разгрузки. Слышно было, как он говорит в обычной надменно-командной манере (он всегда так обращался к слугам, когда спешил):
— Леди Джессика в Большом зале. Иди к ней, немедленно.
Хлопнула наружная дверь.
Джессика повернулась к портрету отца Лето. Тот был написан знаменитым Альбе в зрелые годы Старого Герцога и изображал его в костюме матадора с ярко-красным плащом на левой руке. Его лицо казалось довольно молодым — едва ли старшие, чем Лето сейчас, и те же были у него ястребиные черты, те же серые пристальные глаза. Глядя на картину, она сжала кулаки.
— Будь ты проклят! Проклят! Проклят! — прошептала она.
— Что прикажете, высокородная госпожа? — Голос был женский, высокий и тягучий.
Джессика резко повернулась. Перед ней стояла угловатая седая женщина в свободном бесформенном платье уныло-бурого цвета. Она была такой же морщинистой и высохшей, как и все в толпе, встречавшей их утром на космодроме. Все жители планеты, кого я видела, подумала Джессика, были на вид какие-то иссохшие и истощенные. Лето, правда, сказал, что они очень сильные и жизнестойкие. И, конечно, у всех были эти необычные глаза — темно-синие глубокие провалы без капли белизны. Загадочные, таинственные глаза. Джессика заставила себя отвести взгляд.
Женщина неуклюже поклонилась — такой кивок могло бы отвесить боевое копье:
— Меня зовут Шэдаут Мэйпс, высокородная. Я жду ваших распоряжений.
— Можете называть меня «миледи», — сказала Джессика. — Я не высокородная. Я состою в конкубинате с герцогом Лето — я его официальная наложница.
Снова последовал тот же странный кивок, и женщина с какой-то двусмысленностью спросила:
— Значит, есть еще и жена?
— Нет и никогда не было. Я — единственная… спутница герцога и мать его наследника.
Говоря это, Джессика внутренне усмехнулась над гордыней, прозвучавшей в ее словах. Как там у блаженного Августина?.. «Разум приказывает телу, и тело подчиняется. Разум приказывает себе — и встречает сопротивление…» Да — и в последнее время это сопротивление растет. Придется мне потихоньку отступать…
С улицы донесся странный протяжный крик. И снова: «Су-су-суук! Су-су-суук! Икккут-эй!..» — и вновь: «Су-су-суук!..»
— Что это такое? — спросила Джессика. — Я уже слышала такой крик несколько раз, когда мы ехали по городу…
— Это всего лишь водонос, миледи. Торговец водой. Но вам не придется самой иметь дело с ними. Дворцовый резервуар рассчитан на пятьдесят тысяч литров и всегда полон… — Женщина взглянула на свое платье. — Видите, миледи, я даже могу не носить здесь дистикомб! — Она хихикнула. — И все еще жива! Живой человек без дистикомба!..
Джессика промолчала. Она колебалась, не зная, о чем можно спросить эту фрименку. Ей нужна какая-то информация, чтобы управлять женщиной… но еще важнее было навести порядок в новом доме. И ей было не по себе от мысли, что главным мерилом богатства здесь была вода.
— Мой муж говорил мне о вашем титуле — Шэдаут, — сказала Джессика. — Я знаю это слово. Оно очень древнее.
— Значит, вы знаете древние языки? — спросила Мэйпс и странно напряглась в ожидании ответа.
— Языки — первое, чему учат в школах Бене Гессерит, — ответила Джессика. — Я знаю бхотани джиб, чакобса, все охотничьи языки…
Мэйпс кивнула:
— Точно так, как сказано в легенде.
«Почему я участвую в этом мошенничестве? — спросила себя Джессика. — Но пути Бене Гессерит извилисты и запутанны, и кто восстанет против их силы?..»
— Мне ведомы Темные Знания и стезя Великой Матери, — промолвила Джессика. В поведении и внешности Мэйпс она прочла много сказавшие ей знаки уже более очевидные. — Мисецес прейя, — провозгласила Джессика на чакобса. — Андрал т'ре перал Трада цик бускакри мисецес перакри…
Мэйпс на шаг отступила от нее, словно готовая бежать.
— Мне многое ведомо, — Продолжала Джессика. — Так, я знаю, что у тебя были дети, что ты потеряла тех, кого любила, что ты вынуждена была скрываться и бежать в страхе, что, наконец, ты совершала насилие — и готова совершать его вновь, и совершишь еще; я многое знаю!
— Я не хотела обидеть вас, миледи, — тихо сказала Мэйпс.
— Ты говоришь о легендах — и жаждешь ответов, — сказала Джессика, — но берегись этих ответов! Так, знаю я, что ты пришла сюда, приготовясь к насилию, с оружием на груди. Так?
— Госпожа моя, я…
— Возможно, тебе и удалось бы забрать кровь жизни моей, — тем же тоном сказала Джессика, — хотя шансы на это и невелики. Но, сотворив сие, ты разрушила бы больше, чем способна представить в самых страшных своих кошмарах. Есть нечто худшее, чем смерть, ты знаешь это, даже и для целого народа.
— Госпожа! — взмолилась Мэйпс. Казалось, она упадет сейчас перед Джессикой на колени. — Госпожа, это оружие было послано вам в дар — если будет свидетельство, что вы — это Она, Та, — кого мы ждем…
— Или же как орудие убийства — если окажется, что это не так, — утвердительно сказала Джессика. Она сидела в той обманчивой внешней расслабленности, которая делала обученных Бене Гессерит столь опасными противниками в бою.
Сейчас станет ясно, что она решила.
Мэйпс медленно сунула руку за ворот своего платья и извлекла оттуда темные ножны, Из которых торчала черная рукоять с глубокими вырезами для пальцев. Она взяла ножны одной рукой, рукоять — другой, обнажила молочно-белый клинок и повернула его острием вверх. Казалось, клинок светится внутренним светом. Он был слегка изогнутым, обоюдоострым, как кинжал, сантиметров двадцати длиной.
— Знаете ли вы, что это такое, миледи? — спросила Мэйпс.
Джессика поняла, что это может быть лишь одна вещь — легендарный арракийский крис, который никогда не покидал планету и был известен лишь по самым фантастическим слухам и россказням.
— Это крис, — сказала она.
— Не говорите об этом так просто, — сказала Мэйпс. — Известно ли вам его значение?
