Джеймс Клеменс - Врата ведьмы
— Гухальманти, — пробормотал Магнам.
Ворг подгонял их:
— Быстро, спешить, спешить.
Эррил держался рядом с Еленой, Веннар шел с другой стороны.
Отряд продолжал двигаться вперед, следуя руслу реки через сужающийся овраг. Вскоре по обеим сторонам их окружили отвесные скалы. Толчуку стало не по себе. Он высматривал любое движение в уступах, кожа начала предостерегающе зудеть — но ничто не шевелилось.
Отряд сплотился и двигался более осторожно.
Впереди темные очертания Гухальманти перекрывали все небо, как гигантская черная дыра. Луна взошла довольно высоко, но не освещала темные склоны пика. Толчук понял, откуда у горы такая репутация: она казалась целиком сотканной из мглы.
Толчук оторвался от созерцания горы. Она, казалось, отнимала у него волю.
Наконец после напряженной четверти лье скалы отступили. Перед ними лежало подножие огромной горы, будто коленопреклоненная фигура в черном плаще. Толчук почти чувствовал взгляд этого черного незнакомца, устремленный на них сверху вниз. Он боялся поднять глаза, боялся посмотреть на него.
Высохшее русло подходило к боковому отверстию у основания горы. Давным-давно этот водный путь питался от глубокого источника, теперь же превратился в пыльную иссохшую скалу, такую же неживую, как сама гора.
— Врата Мантикора находятся внутри? — в ужасе спросила Елена.
Ворг указал не на отверстие, в которое уходило русло старой реки, а на всю поверхность горы.
— Может быть, он имеет в виду одну из старых шахт, — предположил Магнам. — Древний пик испещрен туннелями и ямами.
— Если так, — ответил Эррил, — мы можем всю зиму провести в поисках Мантикора.
Ворг еще неистовее затряс рукой:
— Плохой очень темный!
— Покажи нам, — попросил Толчук. — Где?
Грифель вздохнул и, широко расставив руки, вытянул их вперед.
Эррил нахмурился.
— Он, должно быть, не знает, или не понима… — Голос жителя равнин внезапно дрогнул. — Матерь Всеблагая!
Луна на небосводе взобралась чуть выше, зависнув над острием пика. Лунный свет струился вниз по поверхности горы серебристым водопадом, смывая мглу и обнажая внешний вид пика — то, чем он стал.
Вся поверхность Гухальманти была изрезана, изломана и выдолблена, образуя гигантскую гранитную статую. Это была работа бесчисленных мастеров, рабски трудившихся на протяжении десятилетий: напряженные черты лица, выражающие одновременно ликование и боль, горящие гневом глаза. Казалось, существо выбралось из толщи горы, одну руку протянув к небу, ногу оперев на скалу. За массивными плечами над спиной дугой извернулся хвост скорпиона, готовясь нанести удар.
— Мантикор, — задыхаясь, произнесла Елена.
Некоторое время все молчали, ошеломленные открывшимся зрелищем.
— Но он вырезан из гранита, — сказал Эррил, — не из эбонита.
— Нет, ты ошибаешься, — возразила Елена, указывая на вытянутую руку фигуры. На его когтистой лапе лежал валун величиной с маленький домик. Лунный свет не попадал на его маслянистые грани. Будто фигура сжимала живую тень, готовясь вылепить из нее нечто жуткое. Кровь холодела в жилах от этой картины. — Там находится истинное сердце статуи — эбонит. Первые из четырех Врат Плотины.
Пока другие, застыв в оцепенении, смотрели на статую, Толчук опустил дварфский молот на землю. Он нащупал сумку и выудил оттуда Сердце своего народа. Пробежал пальцами по граням, пугаясь того, что может узнать, но уже догадываясь о правде. Он нес сердце через все земли Аласии. Изучил каждую грань, каждую щель, будто то было его собственное лицо.
Толчук посмотрел наверх, не в силах отвернуться. Он понял источник ужаса, сковавшего его сердце. Глубоко внутри он всегда это знал.
Магнам заговорил, указывая на статую.
— Изображение Мантикора, выбирающегося из Гухальманти, — как Тот, у кого нет имени, поднимался из сердца горы. Мы, возможно, первыми за последние столетия видим истинное лицо Того, у кого нет имени.
Ноги Толчука подкосились, он упал на одно колено. Поднимая Сердце своего народа к эбонитовому валуну, он молился о том, чтобы они оказались не одним и тем же. Его надежды разбились вдребезги, как только он поднял руку.
Они были точной копией друг друга. Но худшее ждало впереди.
Стоящий рядом с ним ворг первым осознал ужасную правду. Жабообразное существо уставилось на Толчука, затем перевело взгляд на статую Мантикора. Его глаза перебегали с одного на другое, затем округлились. Ворг пискнул и попятился назад, дрожа от ужаса; затем стремительно бросился в сторону узкого ущелья.
Остальные обернулись на убегающего Григреля.
Опустив руку, Толчук в отчаянии припал к земле.
Столько намеков: Триада выбрала его для этой миссии; облик Зла в камне; в глубоких подземельях Шадоубрука дварфский лорд, пытавший Мерика и Крала, в ужасе бежал от Толчука — так же, как сейчас это сделал ворг. Но в их глазах был не только страх, а что-то более страшное: осознание.
Толчук открыл глаза.
Лица всех присутствующих медленно побледнели от настигшего их понимания. Головы обратились к Мантикору, затем вновь к Толчуку.
Елена первой высказала это:
— Скульптура… лицо и тело существа… это Толчук.
Магнам сделал шаг назад и пробормотал:
— Тот, у кого нет имени.
Уронив каменное сердце, Толчук закрыл лицо руками.
— Наш народ называет его другим именем. Не Темный Лорд, не Черное Сердце, не Черный Зверь…
— Как же? — спросил Магнам.
Толчук опустил руки, слезы текли по его лицу.
— Клятвоотступник. — Он повалился на землю, поверженный осознанием своего истинного происхождения. — Он предал Землю и проклял мой народ. Его кровь течет и в моих жилах.
Елена двинулась к нему.
— Но ты не он.
— Это не имеет значения. — Толчук посмотрел на статую. — Камень не лжет. Я последнее порождение Темного Лорда.
* * *Елена избавилась от изумления. Она разглядела ужас, вину и отчаяние на лице Толчука. Ее охватили те же эмоции, когда она столкнулась со своим происхождением. Она подошла к Толчуку и мягко коснулась его макушки.
— Сердце сильнее, чем кровь, ты же испытал свое сердце в бесчисленных боях. Ты не чудовище.
Толчук избегал поднимать глаза, лишь бормотал. Он потянулся и схватил кусок каменного сердца.
— Я предал свой народ. Сердце на моем попечении умерло. Я быть не лучше Клятвоотступника.
Магнам подошел к нему ближе.
— Лучше или хуже, разве это важно? По крайней мере, ты заставил ворга сбежать. — Он упер руки в бока и огляделся. — Итак, мы здесь… Что теперь?
