Джон Френч - Чемпионы Темных Богов
На этот раз, пробудившись, он не издал ни звука. Он уже выходил из наркотической комы несколько раз за последние… на самом деле, он понятия не имел, сколько миновало времени с тех пор, как инквизитор оставил его. Были только сны, в которых Астреос видел, как родной мир его ордена сгорает снова и снова. Сон неизменно заканчивался на последних мгновениях до того, как он сбежал из ревущего ада. Он оглядывался сквозь пламя и видел серебряных воинов с шагающим в их главе дредноутом. Он просыпался, как и теперь, горько осознавая свое заключение. Астреос лежал несколько секунд в черноте своей слепоты, затем иглы погружались в плоть и наркотики ввергали его обратно во сны с горящей крепостью и умирающим миром.
Он старался не дышать и контролировать пульс. Вибрация оков и плиты под ним стала для Астреоса новым ощущением. Он догадывался, что это могло быть — сражение. Корабль, на котором он находился, стрелял из орудий и получал в ответ, отдача и взрывы сотрясали его металлические кости. Он попытался оценить размеры боя по дрожи металла, и понял, что снаружи гремит интенсивный, масштабный шторм битвы.
«Это погибель Аримана? — задался он вопросом. — Неужели я пробудился в момент, когда Инквизиция проводит свою казнь? — при этой мысли внутри него разверзлась пустота. — Моя последняя клятва нарушена».
Астреос почувствовал, как его пульс подскочил, попытался замедлить его, но было слишком поздно. Рядом запищала машина.
— Биоритмы поднимаются, — раздался механический голос. Он услышал шелест ткани и пощелкивание механизмов, когда к нему приблизился техножрец. Он открыл рот и втянул воздух. Иглы в его плоти вздрогнули, и Астреос почувствовал слабый стук закачиваемых в него успокоительных.
— Нет… — выдавил он, а затем упал обратно в обволакивающую тьму и нарастающий смешок воспоминаний.
Хемеллион сидел и прислушивался к скрежету стали о камень. Время от времени он останавливался и поднимал перед собой металлический полумесяц, так что кромка ловила свет масляной лампы. Он поворачивал клинок, наблюдая за тем, как появляется острота. По маленькой комнатушке глухо прозвенел отдаленный лязг. Возле него в чаше с горящим маслом задергалось пламя. Он обратил глаза на окутанные сумраком закутки комнаты. Звук стих. Хемеллион опустил голову и начал затачивать снова.
Клинок представлял собой кусок металла, оторванный им от края пола. Он заострял его многие дни. Поначалу при свете светосфер, затем, когда сферы погасли несколько часов назад, в полумраке.
Он начал снова. Камень заскрежетал вдоль кромки, и он слушал, как та становится острее.
Он вспомнил Хелану с Вохала, каждое утро скрежетавшую камнем по кромке своего меча. То и дело она останавливалась, поднимала клинок перед собой, смотрела на кромку и продолжала. Десять лет. Десять лет она держала меч острым, чтобы защитить его от убийц. Хелана умерла одной из последних. Он вспомнил, как смотрел на двор крепости по столь многим утрам, вспомнил искры, что взлетали в стылый зимний воздух от точильного камня, заострявшего мечи, и косы, и ножи. Он вспомнил трупы, которые видел в последние дни до того, как погиб Вохал. С их глоток скалились рваные улыбки, оставленные ножами, которые сжимали покойники, лежавшие поодаль остальных. Милосердие, дарованное кромкой ножа, когда умерла последняя надежда.
Он вспоминал и прислушивался к шепоту камня о кромку клинка.
Он вспомнил прах на растрескавшихся губах голодающих ртов.
Прах.
Это все, что осталось.
Прах, разносимый ветром, слетающий с безразличной руки.
На него посмотрели глаза Аримана, а затем Санахта.
Он вспоминал и вспоминал, его мысли кружились вокруг ярости. Хемеллион не думал о проходящем времени или дрожи и тряске корабля, или почему думал о нем как о корабле, а не как о городе. Он не задавался вопросом, почему не мог думать ни о чем другом, или что намеревался сделать. Он думал о клинке, о бритвенном скрежете камня по его кромке, и об его остроте.
+ Отправляйте нас, + послал Ариман. От змеевидных узоров, вырезанных в полу, выстрелил столб света. Санахт ощутил, как варп вокруг него искривляется. Он попытался не дать голове закружиться. Он стоял возле Аримана. Рядом с ними двумя идеальными кругами выстроилось шестнадцать воинов Рубрики. Зал превратился в размытое пятно за слепящей завесой. От кристаллической пирамиды над их головами рассыпался радужный свет.
Санахт оскалился, когда внутри его черепа выросло давление. Перемещение вглубь Аполлонии стало возможным только благодаря тому, что ее поверхность вскрыли. Луну, будто кольчуга, окружали неуправляемые течения варповской энергии. Искажения вызывало нечто внутри самой луны, словно пытаясь защитить ее от Аримана. Открытие врат сквозь подобное сплетение завихрений и потоков варпа было близким к самоубийству.
Брешь, пробитая в поверхности луны сейсмическим зарядом, открыла для них канал возможности. Канал был узким и опасным, но Ариман все же собирался воспользоваться им. Они могли спуститься в лабиринт на боевом корабле, но он хотел подобраться к ядру луны так близко, как только возможно. По крайней мере, так он сказал.
Пелена света, окутавшая Санахта и Аримана, стала слепяще-белой. Вокруг разума Санахта завизжала сфокусированная сила Аримана. Зал испарился, и мечник потек сквозь забвение, подобно горящей стреле, выпущенной в ночное небо.
XVII
Образы
«Тьма впереди, тьма позади», — подумал Санахт, следуя за Ариманом. Туннель вокруг них был круглым и совершенно гладким, как будто высеченным в черной скале водой. Свет не отражался ни от стен, ни от пола, ни от потолка. Глаза Рубрики сияли безжизненностью и холодом на шлемах, но не могли сделать ничего, кроме как грубо очерчивать бронированные головы. Даже дисплей его шлема не мог проникнуть сквозь сумрак. Варп также ничем не мог помочь. Он попытался дотянуться до него разумом, но сразу обнаружил, что концентрация срывается, словно попадая в бурную речку.
«Лабиринт». Вот как Ариман называл его, и теперь Санахт понимал, почему. Луна не была цельной. Под всей ее поверхностью простирались туннели, формируя гигантские соты из отполированной черной скалы. В ее ядре, в конце извивающегося сквозь тьму пути, ждал Атеней. Здесь властвовал варп, он тек в стенах и неподвижном воздухе туннелей, изливаясь в некие незримые глубины. Это был не просто лабиринт в физической реальности, это был лабиринт разума. Он казался знакомым, хотя Санахт понятия не имел, почему, как будто он шагал по руинам давно потерянного дома. Насколько глубоко они спустились, или насколько далеко им оставалось идти, он также не знал. Лишь один Ариман двигался целеустремленно, паря впереди них, его одеяния развевались, словно на невидимом ветру.
Санахт вдруг ощутил, как на него давит тайна, погребенная под слоями мысленных помех и маскировок. Она ютилась внутри него, теплая и искушающая своими обещаниями. Скоро все начнется. Нет, он не позволит ей всплыть наружу. Пока нет. Ариман был слишком близко, и риск пока был слишком велик.
Санахт увидел, как Ариман внезапно вздрогнул, а затем замер. Рубрика остановилась вокруг него. Его сердца застыли. Неужели маска его поверхностных мыслей соскользнула? Неужели Ариман по какой-то причине заглянул вглубь его разума? Нет — он бы это понял. Каким бы слабым он ни был, он бы это понял и, кроме того, разве у Аримана были причины не доверять ему?
+ Что-то не так? + спросил Санахт и услышал, как его мысли разнеслись эхом, словно реальный звук.
— Не так… не так… не так…
+ Этот лабиринт не такой, как инквизитор сказала тебе? +
— Сказала тебе… тебе… тебе…
Ариман оглянулся и посмотрел вверх, как будто на небо, которого здесь не было.
— Это не лабиринт, — произнес Ариман своим настоящим голосом. На этот раз эхо не последовало. — Туннели и окружающие их течения варпа — лишь побочные продукты того, что их сформировало. Это карта, вырезанная варпом в холодном ядре луны. Вся структура — это стабилизированная сфера материи и эфира.
— Так он возник случайно? — спросил Санахт.
Ответ Аримана глухо протрещал в воздухе.
— Нет, в нем нет ничего случайного. Его переходы — это карта обмана и лжи, и сквозь него вибрирует варп, — Ариман повернулся обратно к тьме впереди. — Он создан из мыслей, изливающихся в реальность. Этот лабиринт — отголосок тех мыслей, словно отпечаток, оставленный на мягком прибрежном песке.
Рубрика с лязгом пришла в движение, когда Ариман заскользил вперед. Санахт пошел за ним, незаметно коснувшись наверший мечей.
— Чьих мыслей? — спросил Санахт, поравнявшись с Ариманом. — Ты сказал, что это место изваяно мыслями, но чьими?
— Нашего отца, — ответил Ариман.
