Джон Френч - Чемпионы Темных Богов
Волки оседлали край шторма. Он катился и ревел вокруг «Дщери Хель», заставляя ее корпус содрогаться от ярости. Буря началась вскоре после того, как они вернулись в варп после выхода из Кадийских врат. Шторм усиливался, невзирая на все попытки оставить его позади, как будто он гнал их перед собой. Гримуру это не нравилось — еще один дурной знак среди и без того множества.
— Луна, сломленная в середине зимы, взирает на нас, — просипел лежавший на полу Сикльд. От тела рунического жреца расходился лед, взбираясь по стенам навигационного отсека. Кровь пятнала губы Сикльда и формировала розоватые кристаллы на его щеках. — Серебром есть воины клинка и книги, и они идут на огонь.
Гримур притронулся к осколку красного железа на шее. Они неслись на передовой волне шторма в течение дней, и все это время Сикльд видел сны, и Гримур присматривал за ним, не выпуская из рук секиру. Сон рунического жреца был нитью, что вела их к Ариману, но он брал свое. Кожа Сикльда была теперь снежно-белой под коркой льда, его лицо — таким запавшим, что походило на череп. Гримуру не хотелось знать, каких усилий Сикльду стоило держаться за охотничий сон. Остальные рунические жрецы вели другие корабли, но все они следовали за Сикльдом; он был хозяином стаи, сильнейшим из них, и тем, кто видел путь яснее прочих.
«Что, если он подведет нас сейчас? — подумал Гримур. — Что, если зло, коснувшееся всех нас, проникнет в его плоть? Что, если я обрежу его нить?»
— Король без земель, с клинком, подобным луне, в руке его, — выдохнул Сикльд, и пальцы Гримура дернулись на рукояти секиры. Колдовской лед на стенах навигационного отсека стал плотнее, а в борт корабля ударила штормовая волна.
— Мир, брат, — прошептал Гримур, сам не зная, почему. — Веди нас верным путем. Не подведи нас сейчас.
Шторм приближался. Сильванус лежал на полу своей башни и рыдал. По его белой коже градом катились розовые от крови слезы. Он чувствовал, как варп скребется и дергает границы его мыслей. Они оседлали шторм, чтобы достичь Аполлонии, и теперь он как будто следовал за ними, со всех сторон обступая луну. Его усиливающаяся ярость скрежетала о реальность, словно когти. Навигатор чувствовал его, а иногда и замечал краем глаза, когда осмеливался их открыть. Теперь он боялся смотреть, но даже во тьме за веками шторм продолжал насмехаться над ним.
— Убирайся прочь, — простонал он. — Прошу, прошу, оставь меня в покое.
Дверь в комнату с шипением открылась. Сильванус не стал открывать глаз. Скорее всего, один из рабов принес ему еды или… Его не волновало, кто это мог быть. С каждым ударом сердца шторм становился ближе. Смех был теперь грубым хохотом заостряющейся стали и высохших костей.
Пол зазвенел, словно гонг. Сильванус поднял широкие от ужаса глаза. На краю зрения размывались и смешивались цвета, но даже сквозь слезы он разглядел фигуру, что стояла над ним. Она возвышалась до самого потолка, очертаниями отдаленно напоминая человека, созданного из поршней и пламенно-оранжевых пластин брони.
— Что ты такое… — начал он, но затем понял, с кем разговаривал, и сглотнул. Над ним прокрутил плечевыми пластинами Жертвенник. Жужжание шестеренок пророкотало, словно безропотный вздох.
— Навигатор, — прогрохотало из решеток громкоговорителя слово. Сильванус зажал уши, но в звенящем эхо он узнал записанный голос Игниса. Пушка на спине Жертвенника прокрутилась из стороны в сторону, прежде чем зарядиться с холодным металлическим лязгом. — Ты. Идешь. Со. Мной.
Сейсмический снаряд вырвался в пустоту на языке пламени. Спустя двадцать семь миллисекунд включился вторичный заряд. Ракеты направили пятидесятиметровый дротик в объятия гравитации. Он заскользил к разреженной атмосфере луны. Его наконечник начал светиться. Спустя тридцать шесть секунд после того, как он покинул жерло орудия, из него высыпались основные ракеты. Закрученные сети керамита вырвались на свободу, вошли в атмосферу и унеслись вдаль. Боеголовка, похожая теперь на заточенный серебряный клинок, падала, кружась волчком и оставляя светящуюся полосу на черном небе луны. На ее корпусе начали таять выложенные золотой проволокой узоры. Следом за боеголовкой скручивались в спирали бело-желтые капли. Тонкая серебряная стрела достигла серой земли и исчезла. В разреженный воздух поднялся столб пыли, взмыв до небес из-за слабой силы притяжения. Адамантиновый корпус раскалился, прогрызаясь сквозь камни и уплотненную пыль.
Наконец, боеголовка достигла финальной глубины и детонировала. Она прожила сто семьдесят две секунды. Поверхность луны пошла рябью от места удара, обрушилась внутрь, а затем взорвалась вверх. Земля задрожала, словно вода, над серыми морями дюн волнами взлетела пыль. Скалы раскололись и осыпались в образовавшиеся пропасти. Из эпицентра взрыва сквозь растущие облака пыли уставилась изорванная рана, похожая на треснувший зрачок слепого ока.
Через дисплей шлема Игнис наблюдал за тем, как ломается поверхность Аполлонии. Доспехи содрогались, звеня в такт с огневыми залпами «Слова Гермеса». В его правом глазу множилась в сложности паутина пламени и взрывов над луной.
Луна все еще оборонялась. Орудийные платформы с системами коррекции, минные поля и неуправляемые торпеды поблескивали, словно цепочки драгоценных камней на фоне соболиной черноты космоса. Защита была действительно сильной, но недостаточной, все же недостаточной. Решетки турболазерного огня потянулись к кораблям Ариманового флота. Энергетические щиты раскололись. Флот ответил. Торпеды попали в орудийные платформы и распустились цветками белого света. Залпы плазменного огня изрешетили орбитальные станции. Сквозь марево вытекающего газа и жидкости катились глобулы горящей материи. Числа, время, углы — все это было лишь частями разрастающегося образа, который он привел в действие и держал под контролем.
Что-то шевельнулось на задворках его разума, и Игнис почувствовал, как сквозь него задрожал беззвучный смешок. Он стоял в центре образа, его разум был соединен с псайкером на борту каждого судна, его душа ощущала отголоски варпа, пока внутри него воздвигались и воздвигались числа и углы. Варп свивался вокруг луны, спиралью закручивая ее в воронку, подбираясь ближе, истончая кожу реальности. Сама луна горела в разуме Игниса подобно солнцу. Космос вокруг нее смазывался клубками цветов. Расстояние до луны будто менялось всякий раз, когда он пытался оценить его, а на ее поверхности потрескивали пятна не-света. Он видел ее своей душой, словно молнию, выбеливавшую грозовые тучи. Немало времени миновало с тех пор, как он давал масштабам разрухи полную свободу, и возможность была слишком соблазнительной, но слишком, слишком опасной.
Игнис тряхнул головой и вернулся к наблюдению за тем, как его корабли постепенно оголяют защиту Аполлонии. Еще одна орудийная платформа распалась во взрыве. Из другой платформы замерцали толстые лучи лазерного огня и прочертили полосу по корпусу одного из кораблей, отсекши от корпуса пласты бледной кости и маслянисто-синих наростов. Судно закружилось на месте, его двигатели заработали с перебоями.
«Синетика», — подумал Игнис и пересчитал эффективность флота, основываясь на этой потере. В сознании закружились числа. Его сердца забились быстрее, когда в матрицу разрушения вошли непредсказуемые погрешности. «Синетика» взорвалась, ее корпус лопнул от огня, будто труп, раздувшийся от воздуха. За облаком пламени, остальной флот двигался вокруг луны. Посреди лазерных лучей и стеганного турельного огня распускались цветки плазмы. Картина была прекрасной для взора Игниса, скульптурой вычислений, изваянной из пламени. Расчеты завершились и стали суммой, что тянулась в бесконечность. Готово.
+ Поверхность вскрыта, + послал он.
Астреос лежал, прикованный к стальному ложу. Сознание возвратилось к нему снова, а вместе с ним и боль. Пустые глазницы ныли в тупом ритме с сердцебиением. Болты, что крепили металлический капюшон к его скальпу, были твердыми точками остроты. Иголки, соединенные с клубком инъекционных трубок, дергались всякий раз, когда всасывали кровь из вен и закачивали внутрь лекарства. Над всем этим тошнотворные тени его блокирующих варп стражников смазывали каждую мысль и ощущение в сворачивающуюся тьму. На плоти слабо вибрировали оковы, чьи края раздражали и вгрызались ему в запястья. А еще Астреос чувствовал подсохшую кровь, коркой покрывавшую его кожу.
На этот раз, пробудившись, он не издал ни звука. Он уже выходил из наркотической комы несколько раз за последние… на самом деле, он понятия не имел, сколько миновало времени с тех пор, как инквизитор оставил его. Были только сны, в которых Астреос видел, как родной мир его ордена сгорает снова и снова. Сон неизменно заканчивался на последних мгновениях до того, как он сбежал из ревущего ада. Он оглядывался сквозь пламя и видел серебряных воинов с шагающим в их главе дредноутом. Он просыпался, как и теперь, горько осознавая свое заключение. Астреос лежал несколько секунд в черноте своей слепоты, затем иглы погружались в плоть и наркотики ввергали его обратно во сны с горящей крепостью и умирающим миром.
