Джон Френч - Чемпионы Темных Богов
Инквизитор отступил.
— Я — правосудие, Астреос.
— Ты говоришь, что я предатель, но я помню лишь службу и самопожертвование. Я помню поля сражений на Карниусе Семь, на Киде, на Мальтиксе, что омыты кровью моих братьев, кровью, что мы проливали за клятвы Империуму. Как я могу быть предателем?
— Что ты помнишь?
Свет нового воспоминания вспыхнул неожиданно, пронзив тьму и впившись в его внутренний взор.
— Я помню…
Он вспомнил корабли. Корабли, что скользили по небесам, словно освобожденные звезды. Серебро. Их корпуса были серебристо-серыми, и они явились, подобно призракам. Никто не заметил и не почувствовал их прибытия, ни астропаты, ни другие библиарии, ни мониторы системы. Он…
Он поднял глаза. Крепость-монастырь вокруг него кричала. По залам и высоким парапетам эхом разносился вой сирен. Земля содрогнулась, когда от высочайших башен и до самых глубин твердыни упали противовзрывные двери. С треском ожили пустотные щиты, замарав небо статикой. Серебряные корабли начали снижаться. Их было три, три иззубренных очертания, сверкавших на солнце. Оборонительные лазеры открыли огонь. Столпы света прожгли небеса. Воздух затрещал от разрядов молний. В лицо Астреосу дохнули ложные ветра, когда извергнутая энергия вскипятила воздух.
Позади него отворились двери. Астреос обернулся, увидел, кто вышел на вершину башни, и припал на колено.
— Встань, — произнес Тидиас. Лицо магистра ордена оставалось непроницаемым. От его доспехов отблескивал горящий свет, а напитанные озоном ветра развевали красный плащ за спиной. Кадин стоял впереди почетной гвардии Тидиаса, ветер трепал знамя в его руке, когда он уперся в Астреоса твердым взором.
— Мой лорд, — начал Астреос. — Что…
Корабли над ними открыли огонь. Небеса исчертило полосами пламени. Крепость взревела в ответ, залив небо прерывистыми линиями, когда огонь с кораблей уже тянулся к земле.
— Что это? — закричал он сквозь рев.
Тидиас обернулся к нему. Его глаза были пустыми, как будто то, что они увидели, выжгло ему душу.
— Это Империум, которому мы служим, пришел нас уничтожить, — произнес он.
Воспоминание померкло. Астреоса трясло, его мышцы взбугрились. Рядом с ним кто-то кричал о нервной перегрузке. Все, что Астреос мог видеть через глаза сервитора, был смотревший на него инквизитор, с лицом столь же спокойным и безразличным, как клинок палача.
— Успокой его, — промолвил инквизитор.
По груди Астреоса растекся холод. Он перестал ощущать конечности. Он заставил свой рот открыться, чувствуя, как начинают неметь челюсти. Инквизитор смотрел на него, его голова чуть склонилась набок, как будто над чем-то размышляя.
— Мы были верными! — прокричал Астреос в его тонкое лицо.
А затем был лишь холод онемения, и он вспомнил свет огня, затапливающий синее небо.
В центре адамантиевой плиты лежала броня. Ее руки, грудь и ноги были окружены толстыми металлическими петлями. В воздухе вокруг нее мерцали слои энергетических полей. Иобель ощутила урчание рабочих нуль-генераторов, от которого у нее разболелась голова. В подземной крепости оказалось на удивление жарко, а кристаллический пол смотровой камеры гудел теплом и статикой.
Иобель вздрогнула, посмотрев через кристаллический пол. Доспехи были черными, как будто вырезанные из угля. Она бы подумала, что они обожжены, если бы не сверкающая бронза, окаймлявшая пластины и вившаяся по плечам и поножам. Корону шлема венчал высокий гребень. С их груди взирал символ зловещего ока из меди. Вне всяких сомнений, это были доспехи космического десантника, но они могли быть только реликвией тех, кто обратился против Императора в древние времена.
Иобель отвела взгляд от открывшегося под ногами вида. Она едва могла поверить в то, что увидела. Издубар продолжал смотреть вниз, сложив руки за спиной, с почти безмятежным выражением лица.
— Это…? — выдавила она.
— Ты прежде не видела ничего подобного? — мягко сказал Издубар. — Да, это один из Тысячи Сынов Магнуса Красного. Или, по крайней мере, его останки. Это — чудовище. Оно живое, в определенном смысле — оживленное энергиями варпа, одновременно тело и темница для духа внутри. Некоторые зовут их Рубрикой. Этого мы заполучили во время вторжения на Весс. Ради его пленения погибла дюжина боевых псайкеров уровня примарис.
— Цвета и эмблемы… — начала Иобель.
— Символы преданности тому, кого называют Разорителем, — Издубар оторвался от созерцания кристаллического пола и провел рукой по голове. Разум Иобель пронзил укол боли. Она на мгновение закрыла глаза и тяжело выдохнула. Камера потеряла фокус, затем четкость возвратилась. Иобель моргнула и натужно задышала, пытаясь сосредоточиться на том, где находилась. Издубар продолжал говорить, словно бы ничего не заметив. — Это важно не поэтому. Важность заключается в том, что оно означает.
Мысли Иобель прояснились так же внезапно, как затуманились. Она посмотрела на Издубара. Он глядел на нее так, будто только что задал вопрос, требовавший ответа. Она ощущала себя так, словно вернулась к разговору, о продолжении которого не осознавала. Инквизитор заколебалась, а затем поняла, что следует сказать дальше.
— В одном мире, давным-давно, один умирающий псайкер сказал мне о Просперо. Он сказал, что был отмщением Сынов Просперо.
— Да, — произнес Издубар. — На Карсоне, верно?
Иобель ощутила, как на ее лице вспыхнуло удивление. Издубар посмотрел на нее, затем перевел взгляд обратно на скованного воина Рубрики.
— Я стал следить за тобой вскоре после того, как начался твой поиск. Как можешь видеть, мы должны быть полностью уверены, — Иобель открыла рот, чтобы заговорить, но Издубар плавно продолжил. — Псайкер, сказавший это тебе, был прав. Его коснулась воля одного из Тысячи Сынов. Он, и множество других, подобных ему, ширятся по Имперуму тысячами культов и псайкерских ячеек, нарастая на его плоти, словно раковые опухоли. Подпитываемые снами и управляемые из потустороннего колдунами, которые — все, что осталось от Тысячи Сынов.
Иобель хмыкнула. Стоявший позади Кавор шевельнулся, словно ожидая команды.
— Я обнаружила записи, а также видела то, что хранилось в разумах еретиков. То, что вы мне поведали, я уже узнала сама, — она указала на Рубрику под ногами. — Это лишь подтверждение, не открытие.
Издубар рассмеялся, и звук этот оказался таким же внезапным, как и скоротечным.
— Открытие, — он прокатил слово по языку. — Я отправился на поиски ответов, прямо как ты. Долгое время я просеивал слухи, полузабытые предания, а также ложь, которую еще шептали в покинутых местах. Я многое узнал, но всегда понимал, что можно узнать больше. Я чувствовал, что он как будто ждал меня за следующим поворотом — секрет настолько великий, что его существование затмевало все прочие тайны. В конечном итоге я нашел его, и понял, что оказался не первым. Были и другие из нашего рода, наблюдавшие за мной, дабы понять, как далеко я зайду без посторонней помощи, понять, готов ли я. Я спрашивал то же, что и ты, и в качестве ответа, а может и наказания, они дали мне знания, — он пошарил в кармане нательника и достал из него символ Инквизиции с синим камнем в центре. — Хочешь получить ответы, Иобель? Дверь к правде открыта. Войди в нее, либо же отступи сейчас, — он протянул символ Иобель.
«Отступи! — мысль вонзилась в ее сознание, и камера поплыла у нее перед глазами. — Отступи сейчас же!» — на краю зрения закружилась серая пыль. Ощущение испарилось.
Символ лежал в руке Издубара, ожидая ее решения.
Она замерла, а затем потянулась и приняла его. Он показался ей теплым на ощупь.
Издубар грустно улыбнулся. Это удивило ее.
— На одной луне, которая вращается на орбите далекого мира вокруг безымянного солнца, есть комната, — произнес он. — В ней содержатся записи, написанные человеком, известным как Калимак. Мы называем их Атенеем. В нем говорится о многом: о прошлом, о будущем, о вещах, которых не может быть, и о том, как их отыскать. Кроме тех, кто его хранит, мало кто еще мог лицезреть его, — он выдохнул и потер левый глаз. — Только мы, из Ордо Циклопов, видели его.
— Что такое Атеней? — спросила она. Краешком мыслей Иобель удивилась, почему ей казалось, что она уже задавала этот вопрос раньше.
— Это — мысли Магнуса Красного, — ответил Издубар. Иобель пораженно уставилась на него. Она чувствовала, как по коже, словно волдыри, прошла дрожь. — Это не просто записи, это окно. Калимак умер давным-давно, но его воспоминания еще записываются, а добываемые через них познания делятся и множатся без конца. С каждым новым днем к Атенею добавляются новые слова. Слова, поведавшие о том, что стало с Тысячью Сынами внутри Ока Ужаса, и дающие нам проблески того, кем они еще могут стать.
