Нежное создание (СИ) - Штиль Жанна
Ника расстроилась не на шутку. Хочешь что-то сохранить для образца — спрячь как следует. А лучше сожги. Бережёного Бог бережёт.
Она перебирала документы, внимательно вчитываясь в текст каждого, чтобы в запале ни один из нужных не попал в «урну».
«А мать?» — продолжала она возмущаться. Знает ли мать, что её сын заставляет Руз подделывать документы? Наверняка знает. Знает, что накануне падения дочери между ней и братом произошла ссора. Дважды мать сказала, чтобы она слушалась Якоба.
Нет худа без добра.
Благодаря тщательному осмотру всех документов в шкафу-кабинете, Ника узнала, что мать Руз зовут Маргрит ван Вербум, в девичестве Ван дер Зи, ей сорок восемь лет. Сорок восемь! Она на два года старше матери Ники, а выглядит бабушкой. Её старят не седые волосы с лёгким оттенком желтизны. Старит потухший взгляд и унылое выражение лица.
Отец Руз — Лукас ван Вербум умер от болезни сердца шесть лет назад в возрасте пятидесяти двух лет.
Полное имя брата Руз — Якубус ван Вербум.
— Балбесу двадцать девять лет, — задумчиво произнесла Ника. Руз младше его на десять лет.
Семья Ван Вербум признана благородной, дворянский титул имеется.
Ника затратила уйму времени, чтобы скопировать нужную подпись и отработать написание линий и завитков в длинной заковыристой подписи должника. Для этого она приняла удобную позу за столом, научилась правильно держать гусиное перо, подобрала нужный наклон и силу нажима, чтобы оно не царапало бумагу и — не дай бог! — не капнуло ядовитой чернильной кляксой на лист.
Руки Руз дрожали в самом деле, глаза слезились и справиться Нике с этим удалось с трудом.
«Надеюсь, мерзавец-заимодавец не в курсе того, кто именно ставит фальшивые подписи на его бумагах», — подумала она, с силой растирая нежную кожу на лице. Желание убить Якубуса, а заодно и заимодавца, было сильным.
Она долго не могла успокоиться и каждый раз вздрагивала и тяжело вздыхала, когда сквозь толстые стёкла окна, завешанного плотными шторами, до неё ежечасно доносился звук боя часов на главных воротах города.
Она закончила работу, когда часы пробили четыре раза. Глаза болели, будто в них насыпали песка; занемела шея; разболелась голова.
Ника оставила подписанный документ на столе, забрала «улики» и шкатулку Руз и вернулась в свою комнату.
Совесть Нику не мучила и преступницей она себя не ощущала. Абстрагировавшись от настоящего, она стала наблюдателем и советчиком для самой себя, оценила возникшую проблему с разных сторон, убрала «улики». От сердца отлегло.
Поверила ли она обещанию Якубуса, что этот раз станет последним? Руз поверила, Ника — нет. От получения лёгких денег мужчина не откажется никогда.
Раздевшись и осторожно забравшись в постель, Ника нащупала грелку в ногах. Хенни принесла её после ухода молодой госпожи. Неужели и она знает, где с позднего вечера находилась и что делала Руз?
Проваливаясь в глубокий сон, Ника с облегчением подумала, что утром она сожжёт все «улики», а для шкатулки подыщет подходящее местечко. Хенни очень расстроится, обнаружив тайник пустым.
Глава 6
Ника выспалась, вот только выбраться из постели не спешила. Вытянувшись под одеялом, утопала в перине и огромных подушках. Мягко и душно.
В щель в задёрнутом пологе просачивался дневной свет.
Ника слушала тишину в комнате — иную, не ту, к которой привыкла и не замечала в прежней жизни. Не слышались ни ссоры соседей через стену, ни плач разбуженного ребёнка. Не рокотала стиральная машина в квартире сверху, не шумели двигатели проезжавших под окном автомобилей.
Тишина была непривычная — гулкая, чужая.
Ника окончательно осознала, что её путешествие в мир иной — это не результат временного умопомрачения, и она не жертва предсмертных галлюцинаций. Она умерла, её убили.
Из горла вырвался всхлип; на глазах выступили слёзы. Пусть Ника была некрасивой и не любила себя. Она жила в привычном для неё мире, жила рядом с мамой, которая хоть и по-своему, но всё же её любила. Она хотела верить, что именно любила. Пусть чуть-чуть, малюсенькую крошечку, но любила.
Теперь она будет жить в теле, в какое судьба забросила её душу, дав ей второй шанс. Она привыкнет, справится, сможет стать другой.
Вспомнив, чем занималась ночью, Ника с беспокойством просунула руку под подушку. Нащупав шкатулку и смятые бумаги, успокоилась. Сейчас она встанет, приведёт себя в порядок и спустится в кухню, где избавится от «улик».
Она понежилась бы в постели ещё немного, если бы со стороны коридора не послышался громкий топот, усилившийся у её двери.
Хенни вошла без позволения, наспех ударив в дверь, по всей вероятности, ногой.
Ника вздрогнула, шикая от прострела боли в висках. Отдёрнула полог и уставилась на ноги прислуги. Из-под низа платья выглядывали деревянные башмаки — кломпы11.
Увидеть визитную карточку Нидерландов вот так, на ком-то, не как сувенир, а как повседневно носимую рабочую обувь, Ника не ожидала.
— Нельзя было переобуться? — с недовольством сказала она, осторожно спускаясь с кровати. — В голове от грохота твоих сабо бухает.
— Не удосужилась я, госпожа. Хозяйка велели и то сделать, и это. Когда я всё успею? — Хенни поставила на прикроватный столик поднос со свёрнутым лоскутом ткани и мисочку со свекольно-медовой массой, поправила объехавшие нарукавники с прилипшими к ним пушинками. — Ещё приодеть вас надо, волосы уложить.
Ника поморщилась, представив, как женщина будет дёргать пряди и причинять боль в месте ушиба. Сказала:
— Волосы я уложу сама.
— Как же сама, госпожа? Не справитесь. Поспешите. Хозяйка ожидают к обеду гостей, а мне ещё в зале прибраться нужно, ковёр постелить, камин растопить, утку приготовить. Снимайте сорочку, поменяю повязку. Болеть хоть меньше стало?
— Не сказала бы, — заметила Ника, неохотно подчиняясь.
Особого облегчения от компресса из свёклы с мёдом она не почувствовала. Синяк между грудями стал ярче и болел не меньше, чем накануне. Шишка на затылке казалась горячей и при малейшем движении головой чувствовалась боль.
— Якоб дома? — спросила Ника. Не терпелось узнать, доволен ли он проделанной работой сестры. Несмотря ни на что хотелось услышать похвалу.
— Хозяин ушли, но к обеду вернутся с гостями. Вам сюда принести поесть или спуститесь в кухню? Вы же завтрак проспали. Хозяйка велели дать вам молока, хлеба с маслом и овечьего сыра.
— Спущусь в кухню, — охотно отозвалась Ника, рассматривая отражение Руз в зеркале. Видеть чужое лицо было всё ещё непривычно.
Платье Хенни принесла другое. Тёмно-лиловое, с белоснежным накрахмаленным кружевным воротничком и такими же манжетами, оно выглядело новым и слишком уж нарядным для обычного обеда пусть и со зваными гостями.
Ника сжала зубы, когда Хенни в два рывка затянула на ней жёсткий корсет, мотнув её хрупкое тело из стороны в сторону.
— Эй, полегче! — выкрикнула она, хватаясь за руки прислуги. — Ослабь удавку, душегубка! Дышать больно.
Хенни послушно отпустила тесьму:
— Простите, госпожа. Голова дырявая. Забыла, что вы чуть не убились.
— Всё по твоей милости, — не преминула напомнить Ника и Хенни горестно вздохнула:
— Я очень испугалась за вас, госпожа. Уж как Господа благодарила, что всё обошлось.
«Не обошлось, Хенни! Ты убийца!» — захотелось крикнуть Нике. Может быть, когда-нибудь она ей скажет об этом вслух, а пока…
Волосы уложили просто: сверху приподняли, открыли лоб и закрепили пышный локон черепаховой заколкой на затылке. Вьющиеся концы оставили свободно лежащими на плечах.
— Кто на обед придёт, известно? — спросила Ника, не рассчитывая на ответ.
— Слышала, что хозяин говорили о господине Ван Деккере и его госте, два дня как прибывшим из самого Амстердама. Хотела бы я хоть разок побывать в таком огромном городе12. Говорят, там есть улица Красных фонарей, ну, вы понимаете, о чём я, — Хенни мечтательно закатила глаза.
