Сергей Шведов - Око Соломона
– Я рад приветствовать тебя даис Сирии на земле, вверенной мне Аллахом и шейхом Гассаном.
О главе исмаилитов, шейхе и визире аль-Афдале даис Палестины даже не упомянул, а Кахини не счел нужным его поправлять. Бузург-Умид был персом, что, скорее всего, помешало бы ему возвыситься при дворе халифа Каира, несмотря на бесспорные заслуги перед Фатимидами, врожденный ум и обширные знания. Шейх Гассан в этом смысле был куда терпимее визиря аль-Афдаля и охотно привечал и персов, и сельджуков, и сирийцев.
– Ты получил мое письмо, почтенный Бузург-Умид? – спросил Кахини, присаживаясь в предложенное кресло.
– Получил, – кивнул даис Палестины. – И даже предпринял некоторые меры, чтобы облегчить тебе путь к цели. А ты уверен, что потайной ход в мечеть находится именно в этом доме.
– Уверен, – сухо отозвался Кахини. – Я благодарен тебе, даис, за поддержку словом и делом.
– Я счастлив, что могу оказать тебе эту услугу, почтенный Хусейн, ибо цель у нас с тобой одна – служение Аллаху и шейху Гассану.
Перед Кахини стояла очень трудная задача, угодить сразу двум могущественным людям, каждый из которых мог стереть его в порошок. Он не мог огорчить шейха Гассана и не собирался ссориться с императором Генрихом. С ведуном, рвущимся к оку Соломона, следовало договориться, но это проще сделать с позиции силы. Что же касается охотника, то его следовало устранить здесь в мечети Аль-Аксы, когда камень будет в руках у Кахини. А до этого шевалье де Монбар должен постоянно чувствовать дыхание убийцы на своем затылке.
– Мне нужны люди, почтенный Бузург-Умид.
– Тысяча, пятьсот, двести?
– Пожалуй, хватит и двадцати, – усмехнулся Кахини, – но это должны быть хорошо обученные люди, способные сдержать удары закованных в железо франков.
– Хвала Аллаху, почтенный Хусейн, – воздел руки к потолку даис Палестины. – На Востоке еще не перевелись искусные бойцы.
Крестоносцы при виде стен Иерусалима, проступивших из утренней дымки, пришли в неописуемый восторг. Три долгих года они шли к этому городу по трупам врагов Христа, страдая от голода, жары и жажды. И вот теперь Бог решил их вознаградить за перенесенные страдания еще одной, самой громкой победой. Попытки вождей удержать впавших в экстаз людей от немедленного штурма, не увенчались успехом. Первыми на приступ пошли простолюдины, плохо вооруженные и имеющие смутное представление о воинском искусстве. Следом на стены ринулись рыцари и сержанты. Барон Глеб де Руси сорвал голос, пытаясь остановить безумцев. Он бросился за поддержкой к благородному Танкреду, но тот лишь развел руками, признаваясь в собственном бессилии. Этот спонтанный натиск был обречен на неудачу, но у Глеба не повернулся язык, чтобы обругать людей, рвущихся на небо. Египетский гарнизон, защищавший Иерусалим, насчитывал десять тысяч человек, к нему присоединились тысячи вооруженных горожан, крестоносцы если и превосходили числом осажденных, то очень незначительно. Штурм арабы отразили без больших усилий и с большим уроном для франков. Ров, окружающий огромный город, был засыпан телами тех, кто стремился в Царство Небесное и нашел туда самую короткую дорогу. Религиозный экстаз закончился сначала отрезвлением, а потом и упадком духа. По лагерю пополз слух, что Господь отвернулся от крестоносцев и отказал им в помощи по освобождению гроба собственного сына.
– Бог не помогает безумцам! – рассердился на Готфрида де Сент-Омера граф Тулузский. – Прикажи людям разбить лагерь. Работа их успокоит.
Свои шатры провансальцы раскинули на холме. Между лагерем и городом находилась узкая Рефраимская долина и обширный пруд. Позиция была крайне неудобной, а потому Сен-Жилль приказал перебросить часть людей на гору Сион, расположенной к югу от города. Нурманы Танкреда встали севернее провансальцев, напротив Вифлеемских ворот. Готфрид Бульонский, Роберт Нормандский и Роберт Фландрский обложили стену в районе Дамасских и Иродовых ворот. На востоке Иерусалим окружали овраги, которые не позволяли крестоносцам приблизиться к городу с этой стороны. Более всего благородного Раймунда огорчала скудная растительность. Кроме смоковниц и масленичных деревьев в округе ничего не росло. Да и вообще окрестности Иерусалима удивляли пустынностью и даже мертвенностью ландшафта.
– Здесь умер Господь, – напомнил графу шевалье де Сент-Омер.
– Понимаю, – грустно кивнул Сен-Жилль. – Но из чего мы будем строить осадные орудия?
Вскоре на крестоносцев обрушилась еще одна беда. Вдруг выяснилось, что все источники вокруг города отравлены, и для того, чтобы напоить десятки тысяч людей, воду придется возить чуть ли не от Вифании и Вифлеема. К счастью, туркополы борона де Руси, во главе с сенешалом Алдаром обнаружили сосновые и кедровые леса в окрестностях Наплуса. В лагере крестоносцев были собраны все имеющиеся верблюды, и с их помощью началась доставка под стены Иерусалима столь необходимой древесины. А вошедшая в порт Яффы генуэзская эскадра привезла не только мастеров, но и все необходимые для сооружения осадных машин инструменты. Благородный Раймунд вздохнул с облегчением и лично возглавил строительство огромной деревянной башни. Башню строили в три яруса. Первый ярус предназначался для рабочих, которые должны были толкать ее к стене. Второй и третий – для рыцарей и сержантов, которым предстояло штурмовать стены. На самой вершине башни имелся подъемный мост, по которому можно было перебраться на стену. Граф Тулузский проверил все без исключения катапульты и тараны, сооруженные прибывшими мастерами при непосредственном участии рыцарей, но особое внимание уделил, конечно, башне, ибо от ее устойчивости зависел успех предприятия. Всего было построено три осадных башни. Две других – для Танкреда и Готфрида Бульонского. Сен-Жилль был почти счастлив, что его недруг Боэмунд Тарентский не рискнул оставить Антиохию, следовательно не смог принять участия во взятии Иерусалима. И теперь у благородного Раймунда практически не было соперников. Наверное, именно поэтому он пропустил мимо ушей слова шевалье де Монбара, настоятельно советовавшего разместить в башне самых отчаянных рубак, способных смести арабов с иерусалимских стен одним ударом. Граф Тулузский не решился обидеть рыцарей, прошедших с боями от Константинополя до Иерусалима, а потому и приказал разрешить споры жребием. Примеру Сен-Жилля последовали герцог Бульонский и Танкред.
Барон де Руси, пользуясь попустительством благородного Танкреда, сумел поучаствовать во всех трех жеребьевках, но, к сожалению, удача в этот день отвернулась от Глеба, и ему не удалось попасть ни на одну из башен. Попытка подкупа нескольких рыцарей тоже не удалась. Предложения хитроумного Лузарша были с негодованием отвергнуты, а сам он вынужден был отступить с позором, дабы не сердить людей, готовящихся к битве за веру. Венцелин разделял мнение барона де Руси по поводу неразумности действий вождей похода, однако пальцем не пошевелил, чтобы изменить свое незавидное положение. К рыцарю фон Рюстову удача была столь же неблагосклонна, как и к Глебу, но он отнесся к этому с завидным спокойствием.
– Не торопись умирать, Лузарш, – усмехнулся Венцелин. – У арабов в достатке горючей смеси, камней и храбрости, чтобы смести со стен отчаянных смельчаков и сжечь все наши осадные орудия. Надо отдать должное вождям, в этот раз они предусмотрели все, включая возможное поражение.
– Хочешь сказать, что они решили приберечь лучших бойцов для решающего штурма? – взъярился Глеб.
– И что здесь плохого, – пожал плечами Венцелин. – В конце концов, судьбу каждого из нас решал жребий. Кому-то выпала грядущая слава, а кому-то скорая смерть. Мы, между прочим, тоже не будем отсиживаться в обозе, и кто знает, может именно нам выпадет первыми ворваться в город.
Барону де Руси выделили Иродовы ворота, именно их он должен был вынести с помощью тарана, дабы ворваться в город, куда так стремилась его душа. Благородный Глеб не был фанатиком веры, но охвативший всех крестоносцев религиозный восторг не мог не подействовать на него опьяняюще. Он обещал виконтессе Адели де Менг войти в Иерусалим одним из первых, дабы заслужить прощение за ее и свои грехи. Виконтесса была беременна, и Глебу с трудом удалось уговорить ее остаться за стенами замка Ульбаш вместе с Эвелиной де Гранье и ее подрастающим прямо на глазах сыном. Охрану благородных дам Лузарш поручил Гвидо де Шамбли, глубоко обиженному таким выбором родного дяди. Однако в данном случае Глеб руководствовался одним простым принципом: благородный Гвидо был самым молодым, а следовательно, самым безгрешным среди рыцарей, окружающих барона де Руси, а потому ему рано было хлопотать об отпущении. Что же касается Царства Небесного, то шевалье де Шамбли еще успеет туда попасть. Княгиня Марьица не захотела остаться в замке Ульбаш и, сославшись на волю отца, присоединилась к Венцелину фон Рюстову и его сержантам. Все попытки Лузарша отговорить благородную даму от участия в походе, закончились ничем. Что же касается язычника-руса, то он только пожимал плечами на упреки благородного Глеба. Впрочем, Марьица была далеко не единственной женщиной в лагере крестоносцев. Поклониться Гробу Господню стремились и благородные дамы, и простолюдинки. Дорога от Константинополя до Иерусалима была устлана не только мужскими, но и женскими телами. Лузаршу за время похода довелось видеть женщин не только умирающих, но и рожающих на обочинах дорог. И те из них, что дошли до Иерусалима, перенесли столько лишений, что их хватило бы на десяток жизней. Иные из женщин умели обращаться с оружием не хуже мужчин, хотя большинство достойно исполняли обязанности сиделок и поварих, кормя мужчин во время привалов и перевязывая их раны после кровопролитных битв.
