Сергей Шведов - Око Соломона
– А кому принадлежал этот дворец? – спросил насупленный герцог Бульонский.
– Важно не то, кому дворец принадлежал раньше, – ласково улыбнулся соратнику Боэмунд, – важно то, кому он принадлежит сейчас.
– И кому же? – уточнил существенное Роберт Нормандский.
– Мне, – ухмыльнулся нурман. – Его первыми захватили мои люди и, согласно договору, заключенному нами с подачи благородного Раймунда Тулузского накануне штурма, я вправе распорядиться имуществом, захваченным в этом дворце. Я всегда свято соблюдаю обязательства, взятые на себя. Здесь, в цитадели, мои люди не изъяли ни единой медной монеты, ибо казна бека принадлежит всем.
Увы, эта казна была практически пуста. То ли местный бек был бессребреником, то ли успел вывезти накопленные богатства, но так или иначе в цитадели Маарата поживиться оказалось практически нечем, что со скорбью и констатировали бароны и графы, собравшиеся на совет. Они же вынуждены были признать правоту Боэмунда Тарентского, действовавшего в точном соответствии с договором, заключенным всего-то день тому назад. Взоры всех присутствующих на совете благородных мужей обратились на Раймунда Тулузского, не проронившего пока ни единого слова. У вождей похода хватило ума, чтобы разобраться в возникшей ситуации. Во всяком случае, многие догадались о причине странного поведения жителей Маарат ан Нута, собравших все сокровища в одном, ни чем не примечательном дворце. Это был выкуп, предназначенный одному, пусть и самому уважаемому среди крестоносцев человеку. И этим человеком не мог быть Боэмунд Тарентский, появившийся у стен города накануне, им мог быть только Раймунд Тулузский, простоявший у Маарата много дней. К сожалению, у красноречивого Сен-Жилля не нашлось ответа на вопрос, так, впрочем, и не озвученный вождями. Провансалец молча поднялся и покинул совет, где ему прежде принадлежало первое слово, а вслед за ним потянулись другие вожди, переглядываясь и сокрушенно разводя руками.
Хусейн Кахини не пошел в город вслед за крестоносцами, возвращения фон Зальца он дождался в своем шатре. Вальтер залпом осушил кубок, поднесенный слугой, и тяжело опустился на скамью. Одежда и кольчуга крестоносца были забрызганы чужой кровью, но он этого не замечал.
– Если судить по твоему виду, благородный Вальтер, то тебя ударили палицей по голове, – заметил с усмешкой Кахини.
– Боэмунд захватил сокровища, собранные арабами для выкупа, – выдохнул наконец фон Зальц. – Ты оказался прав, Хусейн, ведун действительно проявил себя.
– Имя? – холодно осведомился Кахини.
– Аршамбо де Монбар. Именно он сегодня ночью навестил Боэмунда.
– Да, – задумчиво покачал головой даис. – Я успел присмотреться к благородному Аршамбо – этот человек способен на многое.
– И что будет теперь? – спросил фон Зальц.
– Ведун не оставил Раймунду Тулузскому выбора. Дабы окончательно не пасть в глазах крестоносцев, тот просто вынужден будет возглавить поход на Иерусалим. Думаю, город будет взят в течение ближайших месяцев. Готовься, благородный Вальтер, для нас с тобой наступают горячие деньки.
Глава 9. Осада Иерусалима.
Почтенный Саббах, наместник халифа аль-Мустали в Палестине, пребывал далеко не в лучшем состоянии духа. Крестоносцы шли на Иерусалим двумя колонами. Первая, возглавляемая Раймундом Тулузским, двигалась мимо гор Нусаири, вторая под водительством Готфрида Бульонского и Роберта Фландрского – вдоль побережья. Самым скверным для Саббаха было то, что ни один из эмиров, управлявших крупными городами, даже не пытался их задержать. Наоборот – арабские правители Триполи, Бейрута, Сайды, Тира наперебой слали к франкам своих послов, предлагая им деньги, продовольствие, коней и даже оружие. Каждый из эмиров старался побыстрее избавиться от не прошеных гостей и готов был выплатить любую сумму денег, только бы сохранить свой город в неприкосновенности. С крестоносцами сотрудничали не только сунниты, но и шииты. Почтенный Саббах, скрепя сердце, вынужден был это признать. При этом он так взглянул на Хусейна Кахини, сидевшего у столика, на редкость изящной работы, словно именно даис был повинен в предательстве арабских эмиров.
– По моим сведениям крестоносцы уже взяли Вифлеем и подошли к Яффе, – скромно потупился Хусейн, дабы не выдать торжествующего блеска в глазах. Кахини Саббаху не сочувствовал, в конце концов, наместник сам был во всем виноват. Ему следовало бы сосредоточить свои войска у Триполи или Бейрута, дабы не дать возможности крестоносцам проникнуть на Иудейское плато, а он оставил эмиров без поддержки, надеясь, что те в одиночку бросят вызов многотысячной армии франков и тем самым задержат их продвижение к Иерусалиму. Увы, среди правителей городов не нашлось ни героев, ни самоубийц, и Саббаху придется теперь отвечать за свою осторожность, чтобы не сказать трусость перед всесильным визирем аль-Афдалем.
– Нам нужно продержаться две-три недели, – прошипел Саббах севшим от бешенства голосом.
– И что будет потом? – насторожился Кахини.
– Визирь аль-Афдаль уже выступил из Каира во главе стотысячной армии. Не пройдет и месяца как Аллах дарует нам победу над неверными. И вот тогда мы спросим со всех, кто дрогнул сердцем в страшный для всех мусульман час. Я очень надеюсь, Хусейн, что ты найдешь нужные слова, чтобы оправдаться перед халифом.
– Я сделал все, что в человеческих силах, почтенный Саббах, – пожал плечами Кахини. – Мне ничего другого не остается, как умереть во славу Аллаха, защищая святой для нас город.
Саббах был исмаилитом высокого ранга посвящения, но некоторые тайны учения доступны только избранным, среди коих Хусейн Кахини занимает почетное место. А этот худой и желчный человек, мечущийся по огромному залу, словно отощавший лев в клетке, опасен разве что своей близостью к визирю аль-Афдалю. Конечно, Кахини жаль терять земной Иерусалим, но сейчас у даиса совсем другие заботы, о которых напуганному наместнику знать не обязательно.
– Аллах не допустит поругания наших святынь, – склонился Хусейн в поклоне. – Можешь рассчитывать на мою преданность, почтенный Саббах.
У мечети Аль-Акса даиса ждали. Облаченный в черный плащ человек отделился от стены и шагнул навстречу Кахини, заставив того вздрогнуть и оглянуться. Улица выглядела пустынной в эту ночную пору, но успокаиваться Хусейну в любом случае не следовало. Наместник, почти не скрывавший своего недоверия к Кахини, вполне мог направить соглядатая по его следу. И дело здесь было не столько в Хусейне, сколько в Гассане. Визирь аль-Афдаль, бывший одновременно и главой исмаилитов, подозревал, что Гассан ибн Сулейман презрел законы, заповеданные верным сынам Аллаха правоверным Абдаллахом сыном Маймуна почти две сотни лет тому назад. Но, пожалуй, никто, за исключением разве что Кахини не знал, насколько обоснованы эти подозрения. Гассан ибн Сулейман уже объявил себя шейхом, к большому неудовольствию многих своих учителей, но его истинные цели были покрыты мраком.
– Бузург-Умид ждет тебя почтенный Хусейн, – негромко произнес посланец и начертил в воздухе условный знак.
– Веди, – коротко бросил Кахини и вновь оглянулся. Что там ни говори, а ночные прогулки по Иерусалиму, да еще в нынешнее смутное время, таят в себе немало неприятных сюрпризов. Но, к счастью для Хусейна в городе не нашлось мерзавцев, способных нанести удар правоверному у священных стен мечети Аль-Акса.
Проводник, тем не менее, повел даиса к соседнему, ничем неприметному зданию, прячущемуся в тени величественного сооружения, возведенного, по слухам, еще во времена царя Соломона. Кажется, здесь была лавка, торгующая реликвиями, близкими сердцу каждого истинного мусульманина. Паломники частенько посещали Иерусалим, и едва ли не каждый из них жаждал сохранить вещественное доказательство своего благочестия.
Бузург-Умид был даисом Палестины и преданнейшим учеником шейха Гассана. По слухам, еще не так давно он был одним из самых жестоких и удачливых федави исмаилитов, но сумел не только сохранить голову, но и найти верный путь к возвышению. Он был моложе Кахини на десять лет, а потому счел нужным первым выразить свое почтение гостю.
– Я рад приветствовать тебя даис Сирии на земле, вверенной мне Аллахом и шейхом Гассаном.
О главе исмаилитов, шейхе и визире аль-Афдале даис Палестины даже не упомянул, а Кахини не счел нужным его поправлять. Бузург-Умид был персом, что, скорее всего, помешало бы ему возвыситься при дворе халифа Каира, несмотря на бесспорные заслуги перед Фатимидами, врожденный ум и обширные знания. Шейх Гассан в этом смысле был куда терпимее визиря аль-Афдаля и охотно привечал и персов, и сельджуков, и сирийцев.
– Ты получил мое письмо, почтенный Бузург-Умид? – спросил Кахини, присаживаясь в предложенное кресло.
– Получил, – кивнул даис Палестины. – И даже предпринял некоторые меры, чтобы облегчить тебе путь к цели. А ты уверен, что потайной ход в мечеть находится именно в этом доме.
