Сергей Шведов - Око Соломона
В отличие от почтенного Самвела, Вальтер фон Зальц в честности своего друга не усомнился. Гундомар был слишком глуп для такой изощренной подлости. Зато доверие рыцаря к даису исмаилитов сильно пошатнулось, хотя он и не стал заявлять об этом вслух. С таким негодяем как мэтр Жоффруа стоило держаться настороже.
Глава 8. Сделка.
Граф Раймунд Тулузский был глубоко разочарован поведением басилевса. Алексей Комнин вместо того, чтобы прибыть в Антиохию лично или хотя бы прислать в город одного из своих военачальников, отделался высокопарным посланием, слегка позабавившим благородного Боэмунда Тарентского, которого теперь все чаще называли графом Антиохийским. С огромным трудом Сен-Жиллю удалось уговорить вождей похода не принимать решение немедленно, а отправить к императору посланца, способного уговорить Алексея Комнина в необходимости более активного участия византийцев в святом деле. В качестве посланца граф Раймунд предложил Вермондуа. Благородный Гуго поломался для приличия, но потом все же дал согласие, отправиться в Константинополь. Граф Фландрский клятвенно заверил брата короля Филиппа, что интересы французских шевалье, оставленных Гуго на его попечение, не пострадают, как не пострадают и интересы самого Вермондуа. Последнее, по мнению Сен-Жилля, было лишним, ибо благородный Гуго, сохранявший свою законную долю в предстоящей добыче, чего доброго решит, что жизнь в Константинополе куда комфортнее убогого существования в лагере крестоносцев и не станет слишком уж докучать Алексею Комнину просьбами о помощи. Однако вслух Раймунд своего мнения высказывать не стал, дабы ненужными подозрениями не нажить врага в лице могущественного графа, чья помощь в будущем могла ему понадобиться. Вермондуа снарядил две галеры и с большой помпой отплыл в Константинополь, помахав на прощание рукой благородному Раймунду, провожавшего его в далекий и небезопасный путь. Что же касается Сен-Жилля, то, проводив посланца, он впал в тяжелую задумчивость, повлекшую за собой упадок сил. Осень уже вступала в свои права, навевая тоску не только на Раймунда, но и на все воинство Христово. После победы над атабеком Кербогой прошло уже четыре месяца, а крестоносцы так и продолжали пребывать в бездействии, словно цель, к которой они стремились всей душой, уже была достигнута. Шевалье Аршамбо де Монбар вскольз заметил, что так долго продолжаться не может. Ряды крестоносцев продолжали расти за счет многочисленных паломников, пребывающих со всех концов Европы. Среди них были как воины, так и мирные обыватели, еще не успевшие познать всю прелесть походной жизни, а потому наивно полагавшие, что иерусалимские стены сами рухнут к их ногам, стоит только воззвать к Богу. Волнения среди простолюдинов нарастало, и многие бароны все более проникались общим недовольством и требовали от вождей продолжения похода.
– Болдуин стал графом Эдесским после смерти своего названного отца князя Тороса, – сообщил благородный Аршамбо графу Сен-Жиллю, сидевшему в кресле у камина нахохленным сычом.
– А разве князь умер? – удивился шевалье де Сент-Омер, скучавший у окна.
– Ему помогли, – криво улыбнулся Аршамбо. – Конечно, Болдуин покарал заговорщиков, погубивших несчастного Тороса. Он отобрал у вельмож, заподозренных в измене, все имущество и изгнал их из города.
– А я считал Болдуина глупым мальчишкой, – расстроился благородный Готфрид.
– Этот мальчишка завладел одним из самых богатых городов Востока, не пролив, по сути, ни капли крови, – вздохнул Монбар. – Много ты знаешь, шевалье, умудренных жизнью мужей, которые добились такого же успеха? Конечно, Болдуину помогли разумные люди, но ведь советчиков еще нужно найти, чтобы в нужный момент воспользоваться их услугами. Слов нет, Сирия богатая земля, но, если верить моему другу почтенному Самвелу, долина Аккры никак не хуже. И Триполи ничем не уступит Антиохии.
Шевалье де Монбар рвался в Иерусалим – то ли накопил слишком много грехов за свою сорокалетнюю жизнь, то ли жаждал добычи и славы. Разговор, подобный этому он заводил не в первый раз, но обычно Сен-Жилль пропускал его слова мимо ушей. Быть может впервые в жизни Раймунд почувствовал груз прожитых лет. В отличие от Монбара он был богат. И спор с Боэмундом он вел не столько о городе и землях, сколько о первенстве. Уступи он графу Тарентскому Антиохию, и слава победителя достанется хитрому нурману. Вся Европа будет захлебываться в восторге при одном только упоминании имени Боэмунда Антиохийского, освободившего восточных христиан от сарацинского ига, а о Раймунде Тулузском не вспомнит никто. И если его забудут на земле, то вспомнят ли на небе – вот в чем вопрос?
– Передай баронам, благородный Готфрид, что граф Тулузский согласен признать Боэмунда Тарентского временным правителем Антиохии, но только на одном условии: граф должен участвовать в походе на Иерусалим.
Сент-Омер и Монбар переглянулись. Похоже, Сен-Жилль все-таки высидел самое важное в своей жизни решение. Он вроде бы уступал завоеванный город Боэмунду, но в то же время вынуждал последнего либо отправиться в поход, оставив Антиохию на попечение вассалов, либо стать отступником в глазах всего христианского мира. Ход был хитрым, и позволял благородному Раймунду не только сохранить лицо, но и вновь предъявить претензии на богатый город, если к тому возникнет крайняя необходимость.
– Это мудрое и благородное решение, – высказал, наконец, свое мнение шевалье де Сент-Омер. – И да поможет нам Бог встретиться в Иерусалиме.
Город Маарат ан Нуат сильно уступал Антиохии как размерами, так и высотой стен. Однако оставить его за спиной крестоносцы не могли, ибо в городе засел довольно многочисленный сельджукский гарнизон, едва ли не последний на их пути к Иерусалиму. Далее воинам Христа могли противостоять только арабские эмиры, ненавидевшие сельджуков, но не желающие кланяться Фатимидам. По мнению почтенного Самвела, которое он не стал скрывать от графа Сен-Жилля, с эмирами Ливии можно было договориться. Дабы не лить понапрасну кровь и не подвергать свои города разорению, сунниты охотно пропустят через свои земли крестоносцев и даже снабдят их всем необходимым. И, судя по всему, армянин не лгал. Во всяком случае, не прошло и трех дней после начала осады, как к графу Раймунду, возглавлявшему передовой отряд крестоносцев, явились посланцы правителя Триполи с предложением о сотрудничестве. Сен-Жилль предложение отклонил, но дал понять арабам, что переговоры могут быть успешными в случае лояльного отношения эмиров к крестоносцам. Это была разумная политика, и Хусейн Кахини ее одобрил, вызвав на лице Вальтера фон Зальца кривую ухмылку. Отношения между рыцарем и даисом сильно испортились после несчастья приключившегося с золотым обозом в окрестностях Эдессы. Вальтер и Хусейн подозревали друг друга в коварстве и вели между собой нескончаемые споры по поводу исчезнувшего богатства. Впрочем, в этот раз спора не получилось, фон Зальц лишь проводил глазами покидающего шатер Ролана де Бове и процедил сквозь зубы:
– Я бы на твоем месте не доверял этому щенку.
– Почему? – удивился Кахини. – В отличие от тебя, благородный Вальтер, он меня ни разу не подвел.
– Ты опять намекаешь на обоз! – взъярился фон Зальц. – Мы же договорились, оставить эту тему.
– Я о Венцелине, – мягко возразил Хусейн. – Это ведь ты, Вальтер, должен был его устранить, но не выполнил обещания. А теперь ты подозреваешь в измене человека, который сделал именно то, что от него требовалось. Он убил князя Тороса, когда тот попытался бежать из цитадели. Если бы не Ролан, то наш замысел провалился бы с треском, а благородный Болдуин посчитал бы тебя, Вальтер, болтуном и пустобрехом. Или граф Эдесский не заплатил тебе за труды?
– Заплатил, – буркнул фон Зальц. – Стал бы я за него даром ноги бить.
– Так в чем же дело, благородный Вальтер? – пожал плечами Кахини. – Чем ты недоволен? Конечно, мы упустили золото князя Тороса, зато у нас появилась возможность с лихвой покрыть убытки здесь, под стенами города Маарата.
Фон Зальц с интересом покосился на почтенного Самвела. Похоже, у мэтра Жоффруа возник новый замысел, обещающий расторопному даису большой прибыток. Со стороны благородного Вальтера было бы большой глупостью именно сейчас отказаться от сотрудничества с этим хитрым, коварным и очень осведомленным человеком. Тем не менее, он счел нужным спросить:
– А зачем тебе столько золота, Хусейн?
Едва ли не в первый раз за время знакомства с самоуверенным исмаилитом фон Зальц увидел удивление на его лице. Похоже, Кахини не ожидал услышать столь глупый вопрос из уст рыцаря.
– Золото – это власть, Вальтер, гораздо более надежная, чем титулы, которыми вы франки так любите себя украшать.
– Титул – это, прежде всего, земля, – покачал головой фон Зальц. – Земля, рождающая богатства, которыми ты так жаждешь обладать, Хусейн.
