Сергей Шведов - Око Соломона
– Но ведь это ложь!
– А кто спорит-то? – развел руками Корчага. – Воля твоя, боярин, но везти княгиню на смерть, я не хочу. Ее отравят раньше, чем она ступит на родную землю. Вот тебе и весь мой сказ.
Спорить с купцом было не о чем. Корчага не тот человек, который стал бы в подобной ситуации лгать и изворачиваться. Конечно, можно было бы вывезти Марьицу на Русь под чужим именем и там поместить в монастырь. Но ведь все равно найдут. Дочь князя так просто не скроешь. Обязательно объявятся люди, которые захотят использовать ее в своих интересах.
– Я бы выждал, – подсказал призадумавшемуся Венцелину купец. – Год, два, может быть и пять лет. А уж через десять лет о Льве Диогене, царство ему небесное, никто уже не вспомнит. А Марьице передай, что жить ей по воле отца на Святой Земле, близ Гроба Господня, дабы искупить и его, и свои грехи.
– Она-то в чем виновата? – поморщился Венцелин.
– Знал бы – сказал, – горько усмехнулся Корчага. – Только не одна она обречена страдать без вины. Видимо, в Царстве Божьем ей за это воздастся. Ты уж, боярин Гаст, не бросай княгиню, без тебя она пропадет. А злато и серебро у нее еще будет. Вспомнят о ней, дай срок. Не может того быть, чтобы князь Владимир Всеволодович от дочери своей отрекся. Все же родная плоть и кровь, а не ветошь, кою не жалко бросить под ноги чужим людям.
Конечно, Венцелин мог бы давно передать этот разговор с купцом Корчагой княгине Марьице, но он медлил, не желая лишать молодую женщину последней надежды. Однако Марьица истолковала его молчание по-своему и, не стесняясь присутствием чужого человека, выплеснула в лицо Венцелину всю горечь, накопившуюся за годы лишений и невзгод.
– Ты, кажется, решил, боярин Гаст, взять в полон дочь князя Владимира Всеволодовича? Уж не затем ли, чтобы сделать своей наложницей? Запомни, жить с тобой во грехе я не буду! И улестить тебе меня не удастся!
– А разве я улещал? – удивился Венцелин и скосил глаза на Ролана де Бове, зашедшего к благородной даме, дабы засвидетельствовать ей свое почтение.
Марьица говорила на родном языке, Венцелин тоже, но на благородного Ролана их перебранка не произвела никакого впечатления. Он продолжал все так же стыть у порога с сахарной улыбкой на устах, предназначенной, естественно, даме, а не рыцарю фон Рюстову. Мужчинам, как успел отметить Венцелин, шевалье де Бове не улыбался никогда.
– Почему ты не сказал мне, что купец Корчага приходил в Антиохию с товаром? – спросила Марьица, слегка смущенная отповедью смурного язычника.
– Не хотел огорчать, – вздохнул Венцелин. – Да и время терпит. Князь Владимир велел передать тебе, княгиня, что ждет от тебя паломничества к святым местам. Дабы у Гроба Господня ты отмолила не только свои, но и его грехи.
Сказать, что Марьица была огорчена ответом, значит ничего не сказать. Более бледного лица Венцелину видеть еще не доводилось. Похоже, княгиня поняла, что родной человек отрекся от нее в самый тяжкий час. Дабы хоть как-то ее утешить, Венцелин произнес примирительно:
– Быть у воды и не напиться… Князя Владимира можно понять.
– Молчи, язычник! – сжала кулачки княгиня. – Не тебе судить.
Марьица резко развернулась и скрылась за шелковой завесой от людских глаз. Венцелину ничего другого не оставалось, как покинуть ее покои, обставленные с вызывающей роскошью. Причем обставляли эти покои не Глеб с Венцелином, а любезные сельджуки, собиравшиеся переправить княгиню в далекий Каир. Кто знает, может именно там она обрела бы свое счастье?
– Ты, кажется, огорчил благородную даму, рыцарь фон Рюстов? – послышался за спиной у Венцелина насмешливый голос.
– Уж не собираешься ли ты вызвать меня на поединок, шевалье де Бове? – не остался в долгу Гаст. – Или ты предпочитаешь убивать из-за угла?
Венцелин ожидал увидеть перекошенное яростью лицо, но провансалец был абсолютно спокоен, и только в его карих глазах таились недоверие и настороженность.
– Тебя я убью в честном поединке, благородный Венцелин, но время для него еще не наступило.
– Я еду в Эдессу, благородный Ролан, предлагаю тебе поехать со мной. А по дороге мы обсудим наши разногласия.
– Всегда к твоим услугам, рыцарь фон Рюстов.
– Спасибо на добром слове, шевалье де Бове.
Глава 7. Наследник.
Князь Торос встретил своего сына и наследника Болдуина, как это и подобает любящему отцу. Эдесса буквально захлебнулась в неискреннем восторге по поводу возвращения крестоносцев. Впрочем, среди городских обывателей было немало людей, которые искренне восхищались суровыми северными воинами, сумевшими переломить хребет надменным сельджукам. Эдессцы видели армию Кербоги под стенами родного города и сумели оценить ее силу. Многим тогда казалось, что князь Торос совершил роковую ошибку, когда закрыл ворота перед атабеком Мосульским, и что христианам придется расплатиться собственными боками за высокомерие своего правителя. Сельджуки, постояв более недели у стен Эдессы, ушли к Антиохии, дабы вернуться оттуда победителями. В свите князя Тороса началась паника, вылившаяся в неприкрытый ропот. Почтенные мужи Эдессы очень хорошо понимали, чем обернется для них поражение крестоносцев. К счастью для армян и греков, кои составляли большинство жителей Эдессы, атабек Кербога был на голову разгромлен у Антиохии и столь поспешно отступил к Багдаду, что даже не вспомнил о князе, посмевшем сказать ему твердое нет. Почтенный Пап на свою беду оказался среди тех, кто громче всех роптал против самовольства князя, столь не ко времени рисковавшего не только своей, но и чужими жизнями. Чутье во второй раз отказало бывшему комиту Никифора Вотаниота, верой и правдой прослужившему императору Византии и христианской вере более пятнадцати лет. В первый раз это было в Константинополе, когда Иоанн Пап как последний глупец отклонил предложение Алексея Комнина и повел своих пельтастов на помощь императору Никифору, уже обреченному на смерть и забвение. К счастью, Пап тогда вовремя остановился, вернул пельтастов в казармы, но доверие нового басилевса он утратил навсегда. Князь Торос пригрел опального комита, вернувшегося в родной город, и отдал под его начало свою гвардию, не особо многочисленную, зато хорошо вооруженную и обученную. Почти двадцать лет Пап был вторым человеком в Эдессе и вот оплошал в самый неподходящий момент. Не стоило грозить князю мятежом. И хотя Торос не стал на виду у неприятеля ссориться с командиром своей гвардии, не приходилось сомневаться, что он припомнит Иоанну Папу его неосторожные слова. А поражение Кербоги и возвращение Болдуина сделало расплату неотвратимой. Крестоносца Пап ненавидел даже больше, чем князя Тороса. Этот невесть откуда взявшийся юнец похоронил надежды комита Иоанна на возвышение. Если бы не франки, то он вполне мог бы со временем занять место правителя Эдессы, пусть и без княжеского титула. Наверняка и в Никее, и в Багдаде отнеслись бы к новому эпарху Эдессы вполне благосклонно, взяв богатейший город под свое покровительство. Ну а поскольку румийский султан не слишком ладил с багдадским халифом, то у Папа появилась бы возможность лавировать между двумя столицами с большой выгодой для себя и для города. К сожалению, обе ставки комита Иоанна оказались биты. В Никее сидел наместник Алексея Комнина. А Багдад до того был напуган поражением атабека Кербоги, что ни в коем случае не рискнул бы в столь непростое для себя время вмешиваться в дела Эдессы. Почтенному Папу ничего другого не оставалось, как мысленно посыпать голову пеплом да искать подходы к юнцу Болдуину, чтобы заручиться хотя бы его поддержкой. Рыцари наследника князя Тороса к дарам комита Иоанна отнеслись благосклонно, то есть брали все подряд – материю, коней, оружие, вино. Но сам Болдуин только пялил глаза на суетящегося вокруг него толстого и далеко уже немолодого человека да равнодушно пожимал плечами. Загвоздка была в том, что франки не знали языков – ни греческого, ни тюркского, ни арабского, не говоря уже об армянском, а сам комит не разумел латыни. Хотя возможность овладеть этим языком у него была, когда он жил в Константинополе. Но кто тогда мог подумать, что франки дойдут до Антиохии и Эдессы, что Румийский султанат рухнет под их ударами в течение считанных месяцев, а сам Пап вынужден будет пресмыкаться перед глупым мальчишкой, понапрасну тратя свое красноречие.
К почтенному Самвелу комит Иоанн обратился уже просто от отчаяния, когда князь Торос прислал к начальнику своей гвардии сотника Аршака с выражением искреннего беспокойства по поводу болезни, нежданно постигшей его преданного слугу. Почтенный Пап был здоров как бык, но ведь и князь Торос не случайно числился в византийской табели о рангах куропалатом. Его знанию тонкостей константинопольской жизни мог бы позавидовать сам басилевс Алексей Комнин. Подобная забота означала только одно – скорую опалу комита Иоанна, а возможно и казнь. Самвел хоть и был в Эдессе чужаком, но сумел завоевать расположение Тороса. По слухам, это именно он посоветовал князю закрыть ворота Эдессы перед атабеком Кербогой, уверенно предсказав победу франков. Впрочем, о почтенном Самвеле по городу ходили разные слухи, в том числе и весьма сомнительные, но Папу сейчас некогда было отделять зерна от плевел – речь шла о его жизни, и комиту просто не из чего оказалось выбирать.
