Паутина времени (СИ) - Бердникова Татьяна Андреевна

- Надо же, какие у вас тут… сложные материи. Эй, парень, как тебя… Райвен, ты хотя бы расскажешь, что там тебе написали?

Юноша вновь не ответил, продолжая читать письмо. Он волновался, дрожал, буквы и строки прыгали у него перед глазами, и приходилось частенько возвращаться и перечитывать одно и то же, чтобы, наконец, уяснить для себя смысл послания из прошлого. Давалось ему это с некоторым трудом, однако, темпор кое-как справлялся.

«Мой маленький вороненок, мой дорогой мальчик!

К тому мигу, когда ты прочтешь эти строки я, скорее всего, буду уже мертв и, признаться, даже надеюсь на это. Письмо должно попасть к тебе в руки не раньше, чем ты сам побываешь в прошлом и там увидишь, там спасешь меня.

Я никогда не забывал о той нашей встрече, Райвен, ты должен это знать – я сдержал свое слово. Всегда помнил о тебе, моем сыне и безмерно радовался, когда ты появился на свет! Я знал, что мое время на исходе, не знал лишь, в какой миг твоей жизни оно закончится, поэтому написал это письмо еще когда ты был совсем малюткой.

Сейчас ты, должно быть, уже взрослый. Такой, каким я помню тебя в нашем общем прошлом, и я счастлив представлять, как ты читаешь мои слова.

Но к черту пустую болтовню. Мне хотелось бы сказать тебе многое, но ни к чему тратить твое время на это, лучше я поведаю тебе то, что не мог рассказать во время нашего знакомства. Не мог не потому, что не хотел, но потому, что для меня это еще не свершилось…

В день твоего появления на свет, мой маленький вороненок, я отправился к предсказателю, ибо хотел убедиться, что сказал тебе тогда правду, и что и в самом деле однажды смогу воплотиться в смертном теле, чтобы быть рядом с тобою. Мне не хотелось бросать тебя одного. Предсказатель был мудр и умел, он заглянул в будущее и сказал, что однажды два несчастных путника найдут тебя, и тот из них, кому ты спасешь жизнь и станет моим воплощением. Однако, он добавил, что путники могут заплутать, и что он видит маяк на их пути… Тогда я решил действовать.

Ты, должно быть, видел звезды над главной башней нашего замка, а может быть, и слышал от скелетов в своем троне, что меня сопровождали две звезды… Это ложь, мой мальчик, они не сопровождали меня. Эти две звезды я зажег сам, совсем недавно, буквально несколько часов назад – это два факела, что будут вечно гореть и вечно парить в небесах. Ты знаешь, если темпор умирает, последние его деяния остаются в веках и нельзя изменить совершенного…

Да, ты, должно быть, задаешься вопросом, откуда мне известно, что ты будешь говорить со скелетами и они скажут тебе такую глупость? Смею верить, что я не ошибся, предполагая это – предсказатель сказал, что сын мой будет чрезвычайно любознателен, вот я и взял на себя смелость так подумать. Если ошибся – что ж, я все-таки во многом человек, а людям свойственно ошибаться.

Но продолжаю. Две звезды, два факела, что горят над башней нашего замка, Райвен, приведут к тебе людей. Не знаю точно, в какой момент времени это произойдет – предсказатель видел какую-то страшную угрозу, не только тебе или мне, но и всему миру, а это может помешать им добраться до тебя. Но однажды они все-таки придут, и один из них, тот, кому ты должен будешь спасти жизнь, признает в тебе сына. Полюби его, сынок, полюби, как любил меня, ибо именно этому человеку суждено стать твоей семьей. Именно его глазами я вновь буду смотреть на тебя, и его сердцем буду тебя любить.

Увы, мне пора заканчивать. Бумага не бесконечна и, как бы мне ни хотелось говорить с тобою дольше, этого позволить я себе не могу.

Прощай, сынок, прощай, мой маленький вороненок! Я никогда не оставлю тебя.

Навечно,

Твой отец, темпор Рейнольд».

Райвен перечел письмо трижды, каждый раз со все возрастающим волнением и, наконец, понимая, что не в силах выдавить из себя хоть слово, решительно сунул его в руки Фридриху. Названный отец казался ему сейчас человеком более подходящим для того, чтобы озвучить написанное, чтобы разъяснить, о чем говорит отец, всем заинтересованным в этом людям. Сам юноша сил читать отцовские слова в себе не находил – его начинали душить слезы.

Фридрих в полном молчании принял пожелтевший от времени лист бумаги и впился в него глазами. Читал немец быстро, но внимательно и, завершив чтение, громко сглотнул. После чего протянул письмо Вольфгангу.

Капитан, приняв послание из прошлого, негромко вздохнул и, шестым чувством догадываясь, что ни друг его, ни его названный сынишка прочесть или как-то прокомментировать его не в силах, принялся читать сам. Пробежав глазами написанное, молодой человек серьезно кивнул и, наконец, принялся зачитывать письмо вслух всем заинтересованным лицам.

Слушали внимательно, не перебивая; даже Гюнтер, казалось, замер в безмолвном уважении к памяти темпора. Последний факт, правда, оказался для солдата новостью.

- Так он тоже был темпором? – дождавшись, когда письмо закончится, мужчина удивленно покрутил головой, - Ну и дела тут у вас, ребята… Сумасшествие какое-то, честное слово!

- Рейнольд… - Фридрих глубоко вздохнул, силясь прийти в себя и, по-видимому, в чем-то очень сомневаясь, опустил взгляд на собственные руки, - Но… Но ведь это мое имя… Мое второе имя – Фридрих Рейнольд Хартманн... Меня так назвали еще при рождении, он не мог, не мог! – художник запустил руку в светлые волосы, стискивая кудри пальцами, - Это какое-то безумие… Выходит, теми двумя звездами, что так пугали Вольфа, он заманил нас сюда, привел, чтобы я заменил Райву отца?.. – голубые глаза его подозрительно блеснули; экс-солдат замотал головой, отгоняя волнение, - Я назвал его сыном, он спас мне жизнь, и мое имя… Но когда я родился, твой отец был еще жив, малыш!

Райвен шмыгнул носом и, выдавив из себя улыбку, чуть кивнул. Голос его при ответе прозвучал одновременно обреченно и радостно.

- Когда… мы были в прошлом, он сказал, что вернется ко мне в смертном теле. Воплотится… И что узнаю я его, когда услышу из уст смертного человека эти слова, «мой маленький вороненок»… Так называл меня только он, - юноша поднял взгляд на растерянного Фридриха, а затем шагнул к нему, уверенно беря за руку, - Папа… Ты назвал меня так, ты признал меня своим сыном, ты – мой отец!.. Ты же… не откажешься от меня сейчас?

Художник без слов прижал глупого мальчишку к себе и, закрыв глаза, глубоко вздохнул. Смятение, охватившее его поначалу, рассеялось. Мысль о том, что в нем, возможно, воплотился старый темпор уже не пугала – рядом был сын, который каким-то непонятным образом теперь мог считаться практически родным, и этого молодому мужчине было более, чем достаточно.

- Ты – мой сын, - чуть слышно вымолвил он, - И я никому не позволю нас разлучить… мой маленький вороненок.

Тата, улыбаясь, смахнула невольные слезы с повлажневших ресниц и, повернувшись к Вольфгангу, молча обняла его. Марк с Пашкой, улыбаясь, переглянулись.

Все, казалось, завершилось и завершилось как нельзя лучше, все было хорошо и ничто не могло нарушить эту чудесную идиллию…

- Это все ужасно душещипательно, но что теперь будет со мной? – разрушивший идиллию голос Гюнтера заставил вздрогнуть буквально всех: о солдате уже успели забыть.

Райвен, отстранившись от вновь обретенного отца, деловито шмыгнул носом и поправил часы в своих волосах.

- Если ты отдашь мне часы, что передал тебе отец, я отправлю тебя назад, в твое время. Ну, или куда там… - он быстро покосился на девушку, - В сорок пятый, после войны…

- Э, нет, - Гюнтер, только, было, сунувший руку в карман, за часами, вытащил ее пустой и, ухмыляясь, отступил, качая головой, - Я не хочу назад. К черту сороковые, я хочу остаться здесь! Там война только кончилась, а здесь ее нет вообще, я хочу жить во времена настоящего мира, хочу жить свободным человеком, а не побежденным фашистом!

Повисло молчание. Подобных заявлений от солдата Вермахта никто не ожидал, все были абсолютно убеждены, что возвращение его в сорок пятый год пройдет гладко… И вдруг такой поворот.