Паутина времени (СИ) - Бердникова Татьяна Андреевна

- На войне не бывает «просто», девочка, - в голосе немца зазвучало нескончаемое терпение к человеческой глупости, - Если мы бросим оружие и сбежим домой, нас сочтут дезертирами и расстреляют, можешь мне поверить. Война – возможная смерть, бегство – смерть верная. Это нам объяснили с самого начала, и это я запомнил накрепко. Нет, бежать мы не можем, а сражаться будем уже без прежнего рвения, потому что будем знать, что это напрасно, - продолжать он не стал, лишь пожав плечами, но Тата поняла и без слов. Они не будут сражаться без должного старания, а значит, их убьют. Отправляя эту троицу назад, в годы войны, они действительно обрекают их на смерть…

Девушка неуверенно покосилась на мрачного брата, на задумчивого Пашку и, переведя взгляд на хмурого Вольфа, тихонько вздохнула. Да, эти люди плохие, они вели себя нехорошо, они стреляли в них, они могли убить их! Гюнтер – так тот вообще отдельный экземпляр. Но отправлять их на верную смерть…

Райвен, поморщившись, пожал плечами и поднял руку.

- Довольно слов. Ваше время ждет вас, я ничего не могу…

- Подожди! – Тата, осененная внезапной мыслью, рванулась вперед, хватая юношу за запястье воздетой руки, - Постой, Райв, ты… ты можешь отправить их хотя бы на три года позже, чем они жили? Не в сорок второй, а в сорок пятый, когда война уже завершилась? Пусть вернутся домой, к родным, пусть… живут себе и больше никого не трогают.

Пленники, вмиг оживившись, запереглядывались – мысль показалась им здравой. Пашка, покосившись на Марка, что-то негромко сказал ему на ухо и покачал головой. У Таты, заметившей это, мелькнула мысль, что друг наверняка упрекает ее в излишней сентиментальности.

Райвен неуверенно опустил руку, оглядываясь на Фридриха. Каким бы взрослым не стал этот мальчик, а без совета отца принимать важные решения он пока готов не был.

- Как ты думаешь?..

Художник пожал плечами и кивнул. Ему мысль тоже понравилась.

- Отправь их в сорок пятый, сынок. Девушка права – пусть живут, не причиняя никому вреда, пусть будут счастливы, но… подальше от нас. Я бы просил передать весточку моей жене… - он на миг замялся, потом покачал головой, - Но боюсь, не найду ни слов, ни сил, чтобы описать все, что чувствую и все, что хочу ей сказать. Пусть все будет, как есть.

Темпор вновь вскинул руку. Черные глаза его уже привычно сверкнули, отражая на сей раз не блеск пламени, а свет заходящего солнца.

Трое немцев, переглянувшись, устремили на него выжидательные взгляды.

Тонкие пальцы юноши на мгновение сжались и резко раскрылись вновь, а в следующую секунду рука сделала прощальный жест.

Девушка вздрогнула и неуверенно огляделась. Пленников не было – они исчезли, испарились, растаяли в воздухе, возвращаясь в то время, куда отправил их юный темпор. Все было кончено, сражаться нужды больше не было, и никаких загадок вокруг не наблюдалось.

С губ Вольфганга сорвался вздох облегчения; он приобнял девушку и притянул ее к себе.

- Как я рад, что все… - начал говорить молодой человек и внезапно осекся, недоверчиво уставившись на стол перед окном.

На столе, точно так же, как и секунду назад, сидел Гюнтер.

***

Немец окинул присутствующих долгим взглядом, потом резко выдохнул и, соскочив со стола, упер одну руку в бок.

- Как сказал бы Ганс – какого хрена?! – он негодующе сдвинул брови, - Это я вернулся или вы переместились туда? Почему, за каким чертом?!

- Тихо, - Вольфганг, как старший по званию, счел своим долгом угомонить пыл рядового, - Это ты вернулся, а вот почему… - он перевел взгляд на растерянного темпора.

Тот стоял, замерев, ошарашенный, потрясенный и не сводил взгляда с внезапно нарушившего все возможные правила, сорвавшего все рамки человека. Он не должен был вновь очутиться здесь! Все было сделано правильно, он не должен был вернуться, как, как?!!

- Это нечестно! – совершенно по-детски выпалил подросток, гневно шагая вперед, - Да ты… да как ты мог вернуться?? Для этого нужно иметь часы темпора, ты не мог!..

- Часы? – Гюнтер чуть склонил голову набок и, быстро облизав губы, внезапно скользнул рукой в карман, - Это типа таких?

Райвен потерял дар речи. В руке у немца, удерживаемые крепко, но бережно, красовались до боли знакомые маленькие песочные часы с полоской лейкопластыря на них.

Медленно, очень медленно юноша подался вперед, протягивая дрожащую руку к заветному предмету, безмерно желая и безмерно боясь коснуться его, не веря самому себе и не зная, как себя вести.

- Ты… ты… откуда они у тебя?.. – голос сел. Паренек замотал головой, едва ли не сбрасывая отцовские часы, цепляющиеся за его волосы.

Гюнтер, столь бурной реакции, по-видимому, не ожидавший, непроизвольно спрятал часы в кулаке и неуверенно пожал плечами.

- Тот старик дал. Ну, который в замке этом помирал, когда мы пришли.

Вольфганг, Марк и Фридрих, имевшие счастье пообщаться в свое время с Альбрехтом и помнящие его версию событий, переглянулись, безмолвно обмениваясь мыслями.

Фридрих шагнул вперед, кладя руку на плечо названному сыну, дабы поддержать пребывающего в смятенном состоянии духа юношу.

- Твой приятель рассказывал нам об этом, - негромко и сурово вымолвил он, - Говорил, что Нойманн убил женщину, жившую здесь, а ты – больного мужчину. Мальчик…

Райвен, по-видимому, таких подробностей не знавший, не имевший понятия, что Нойманн Сталхерц убил его мать, напряженно оглянулся через плечо на дверь библиотеки, на лестницу, возле которой лежал мертвый негодяй. Солдат, не обращая на него внимания, возмутился столь искренне, что даже девушка, относящаяся к нему с большой осторожностью, невольно поверила.

- Да никого я не убивал! На хрен мне это надо было – старик итак был на последнем издыхании! Он увидел меня, обрадовался, сказал, что меня послал ему сам Бог и впихнул мне эти часы вместе с письмом. Велел отдать тому, у кого увижу такие же… А потом закрыл глаза и отдал концы – моя помощь была ему в этом не нужна!

- Письмо?.. – Райвен, уловивший из всех слов собеседника только это слово, задохнулся от волнения, - Письмо м… моего отца… Отдай!

Гюнтер коснулся, было, рукой мундира, намереваясь достать из-за пазухи заветный конверт, но неожиданно остановился и погрозил молодому темпору пальцем.

- Э, нет, парень, так не пойдет. Я обещал старику отдать письмо только тому, у кого будут такие же часы! А у тебя…

- Ты что, слепой? – Тата, наконец, не выдержав, решительно вмешалась в разговор и, отстранившись от Вольфганга, шагнула к юноше, отпихивая в сторону Фридриха, хватая паренька за плечи и поворачивая так, чтобы часы в густой шевелюре стали более заметны ненаблюдательному созерцателю. Солнечный луч, скользнув в окно, заиграл в их стекле, усиливая эффект, и солдат удивленно моргнул. Судя по всему, такой наглядной демонстрации он не ждал.

- А почему в волосах?.. – только и нашелся, что сказать мужчина и, вежливо кашлянув, все-таки скользнул ладонью за пазуху, извлекая на свет божий немного помятый конверт. Райв, глядя на него, задрожал всем телом; в черных глазах его засверкали непрошенные, вызванные волнением слезы.

- Держи, - Гюнтер пожал плечами и протянул юноше заветное письмо, - Я свое слово держу – обещал отдать, так отдаю. А кем был-то тот старик, что ты так заволновался?

Темпор не ответил. Ему было не до того – руки, добравшись до конверта, уже вовсю раскрывали его, едва ли не разрывая тонкую бумагу, а глаза торопливо скользили по строчкам письма. Ответ пришел от другого человека, от того, в чьей душе воспоминание об умершем в этих стенах мужчине вызывало невольную ревность.

- Это его отец, - негромко молвил Фридрих и, шагнув к названному сыну, с глубоким вздохом вновь опустил ладонь ему на плечо, уточняя, - Настоящий. Отец.

Солдат удивленно хмыкнул и, скрестив руки на груди, вернулся к недавно оставленному столу, вновь присаживаясь на него. Часы с кусочком лейкопластыря он при этом машинально вновь сунул в карман.