Александр Костожихин - И станешь ты богом
И, когда проводник, низко поклонившись Кудыме, указал рукой на открывшиеся с высокого скалистого берега просторы Перми Великой, было видно, что этот человек уже попрощался с миром и теперь только ждёт, когда его тело и душу сожрёт страшный, злой дух Менк.
Невозможно описать удивление маленького остяка, когда «злой дух» сердечно обнял его, подарил ему очень дорогой меч и отсыпал, не считая, полную горсть серебряных милиарисиев[50]. И отпустил восвояси.
Когда потрясённый до глубины души проводник ушёл по проторенной дороге обратно, Кудыма объявил суточную стоянку. Следовало подсчитать скудные запасы продовольствия, наметить дальнейший путь. Чудинца волновало не столько то, что мяса осталось на один раз пожевать – иначе какой же ты воин, ежели без пищи седмицу не можешь продержаться? – а то, что люди на самом деле очень устали. Вот это была действительно проблема! Они поистине измотались сверх меры по бесконечным подъёмам и спускам. Короткие суточные стоянки были не в счёт. Да и что за отдых у костра под открытым небом! Вот и у остяков не удалось передохнуть по-человечески.
Прикинули, как двигаться дальше. Кудыма согласился со Щукой, что, если идти в обычном военном темпе, то до ближайшей крупной заставы от этих мест – восемь дней пути. Есть неподалёку два небольших секрета по три человека, но те воины живут в шалашах. Да и смысла к ним наведываться нет. От них всё равно до заставы целых два дня бежать. Правда, воины так или иначе ватагу приметят и пошлют гонцов – одного на заставу, другого – в крепость. Третий останется наблюдать.
Обдумав это, решили переполох не поднимать. Зачем? Значит, надо выходить, не таясь, к ближайшему секрету. Воины Щуку знают и уважают. Ещё и человека отправят с ними, чтобы проводил ближайшими тропами до крепости.
Было ещё темно, когда ватажники тронулись в путь. Бежать по берегу было легко: вода спала, обнажив широкие пологие полосы плотного, глинистого песка. Справа угрюмо нависали громады скал, левый берег был в основном пологий. Но перебраться на него возможности пока не представлялось.
Иногда скалы подходили к берегу вплотную. Приходилось огибать их по ледяной воде – иногда по пояс, иногда по грудь. По засохшим лохмотьям водорослей над головой, по искорёженным, зацепившимся за выступы скалы остаткам деревьев была видна истинная мощь водной стихии. Вода в свой пик поднималась на уровень в четыре человеческих роста, не меньше. Даже трудно было представить, что здесь творилось.
Погода опять установилась по-летнему жаркой. Развеялись мрачные тучи, ярко светило на голубом небосклоне солнце, дул лёгкий, не по-осеннему тёплый, ветерок. Воздух стал прозрачен. Берёзы и осины щедро осыпали землю жёлто-красной листвой. Лиственницы ещё держали свой наряд, но местами иголки уже порыжели. Остро пахло речной водой, смолой разогретых сосен, сладковато дурманящим лапником пихты, пряным ароматом еловых игл. Повсюду в вышине раздавалась перекличка улетающих на зимовку в дальние края птиц, косяки и стаи которых тянулись нескончаемой плотной чередой.
Установление хорошей погоды обрадовало ватажников. Что-что – а голодать теперь уж точно не придётся. Набьют себе уток на стоянке, или ещё какой-нибудь дичи.
Но случилось совсем не так, как думали и предполагали. За очередным выступом, который они преодолели вброд по колено в воде, открылась большая поляна и широко раскинувшееся на ней становище. Вдруг забрехали псы. Ватажники присели, затаились. Вскоре всё стихло, лишь изредка до ватажников доносились голоса взрослых и детей. Вот заплакал младенец, донеслась невнятная песня. Судя по говору, это были башкиры. Кудыма махнул рукой, и воины отступили обратно за скалу. Никто из становища пока не догадывался о притаившейся неподалёку ватаге.
Решили послать разведку. Щука разделся донага и, зажав в зубах нож, бесшумно, без единого всплеска, погрузился в ледяную воду.
Через пару томительных часов он так же бесшумно, без всплеска, вынырнул. Зубы Щуки выбивали дробь. Ватажники бросились растирать воина, затем облачили его в сухую одежду и дали хлебнуть из баклаги крепкой медовухи.
– Радуйся, Кудыма! Знаешь, кто здесь стоит? Твой дружок Пислэг.
– Кто-о?
– Пислэг. Однако давай всё по порядку. Значит, так. Вынырнул я из воды и прополз по краешку поляны, вдоль скалы, до леса. Залез на ель, осмотрелся. Благо, ветер дул на меня, псы не учуяли. Поляна очень большая. Со стороны реки она ограничена скалами. Скалы отвесные. Нам повезло, что вода сейчас самая малая. А так бы не добраться. Пляж – шагов двести. До леса – шагов семьсот. В лесу, похоже, трясина. Посередине поляны – невысокая, в человеческий рост, стена из камней, обмазанных глиной. Скорее всего, стена эта во время половодья просто сдерживает воду, и весной служит заграждением. В противоположной от нас стороне стоит кошара. Отара овец большая. Пасут их стая кобелей. Вожаком у стаи – сучка, что гораздо опаснее, чем если бы был кобель. Что ещё усмотрел? Два раба в чане месят ногами глину, три юрты. Пять женщин разного возраста, три младенца, пять ребятишек. Взрослых мужчин – четверо, один из них недавно только из отроков вышел. Живут, по всей вероятности, скрываясь от всех. Уж больно место уединённое. Ни с какой стороны не подобраться, не увидеть. Как они сами сюда забрались? Да ещё с отарой? Живут беспечно, безбоязненно. Вот, вкратце, всё.
– Что же, становище будем воевать. Дождёмся ночи, когда все спать улягутся. Потом ударим. Одно меня беспокоит – пёсье племя. Ну, да ладно, боги не выдадут, свиньи не съедят. Пислэга обязательно брать живьём!
– Слышишь, шаман, а отчего ты не хочешь молнии покидать? Чего мечами зря махать?
– Понимаешь, Щука, сей дар и появившаяся во мне сила пока пугают меня самого. Не умею я ещё толком с ней обращаться. Так лучше пока без неё. Да и против кого здесь её применять? Нам что, бесчисленное войско противостоит?
– Ты, видимо, забыл кое-что. Давай я тебе напомню. Как ты объяснишь странность появления ватаги Пислэга под твоей деревней, а потом её исчезновение? И всякие прочие нестыковки?
– Я помню. Именно поэтому не хочу пользоваться огромной дубиной против комара. И именно поэтому хочу видеть Пислэга перед собой живого и здорового. Но связанного. Как думаешь, Щука, он нам расскажет о том, что нас обоих так удивляет?
– Расскажет! Даже не сомневайся, – в глазах Щуки мелькнул недобрый огонёк.
Кудыма вспомнил несчастного разбойника. И содрогнулся. Действительно, расскажет. Можно даже не сомневаться.
Остались ждать ночи.
Вечером сильно похолодало. Воины жались друг к другу спинами в тщетной попытке согреться. Жечь костры было нельзя, дабы не вспугнуть башкир. Над скопищем людей поднимался парок, который густым инеем оседал на их бровях, усах и бородах. Промокшая одежда встала ледяным колом. Но сильнее холода донимал голод. Начинала подниматься глухая злоба на сытых, ничего не подозревавших башкир. Они, поди, сейчас в юртах, подвалившись под мягкий бабий бок, жареное мясо жрут, запивая его крепким бульоном и заедая лепёшками. А ты – мёрзни тут да икай от голода.
Наконец луна показала полночь. Без малейшего шороха отряд осторожно вышел на исходные позиции, обогнув выступ скалы и окружив стойбище полукругом со стороны реки. Замерли, прислушались. Вдалеке лениво взбрёхивали псы.
Воины без лишней спешки продвигались ползком вперёд. Вот один из них, сложив руки у рта, изобразил тоскливый волчий вой, начав на высокой ноте и закончив резко вниз. И тут же остальные поддержали волчью песнь нестройным хором. Где-то вдали ответили настоящие волки, длинно и тоскливо. Взбеленились псы, скот в овчарне сбился в кучу. А вой становился всё ближе и ближе. Псы, поджав хвосты, стали жаться у ног сторожа. Тот, натянув лук, напряжённо всматривался в темноту. Наконец он заметил подползавшего волка. Но только хотел он закричать и спустить тетиву, как внезапно волк обернулся воином. Со всех сторон свистнули стрелы. Живот и грудь несчастного пронзило несколько стрел. Бросившихся вперёд псов встретили топоры и мечи. С животными было покончено в мгновение ока.
Теперь ватага, уже не таясь, бросилась к юртам. Врываясь в тёплые жилища, вязали плохо соображавших со сна башкир. В богатой юрте схватили Пислэга. Заспанный и крепко связанный, он с удивлением и ужасом смотрел на вошедшего в жилище чудинского шамана.
– Здравствуй, Пислэг. Здравствуй, мой кровный брат. Вот и свиделись. Ты пока отдыхай – всё же ночь. Утром поговорим. Утро, говорят, вечера мудренее.
XVI
Едва посерело на востоке, Кудыма велел привести к нему Пислэга.
– Доброе утро, брат, – поприветствовал он башкира.
– Доброе, – буркнул в ответ Пислэг.
– Вижу, ты не очень рад нашей встрече. Отчего так? – усмехнулся шаман.
– Да нечему особенно радоваться. Давай поскорее закончим с этим делом. Руби меня. Вот он я – перед тобой. Бывший твой кровный брат.
