Александр Костожихин - И станешь ты богом
– Вижу, ты не очень рад нашей встрече. Отчего так? – усмехнулся шаман.
– Да нечему особенно радоваться. Давай поскорее закончим с этим делом. Руби меня. Вот он я – перед тобой. Бывший твой кровный брат.
– Нет, убить тебя я всегда успею. Сперва позавтракаем, побеседуем о том, о сём. Есть у меня к тебе кое-какие вопросы. Давай-ка поговорим по душам. Ты не возражаешь, мой, несмотря ни на что, кровный брат? Узы кровного братства нерушимы. Или ты не знал? Даже если один кровный брат предал другого.
– Твоя сила – тебе и решать.
– Вот и ладушки.
Пислэг боялся этого разговора «по душам». Неужели придётся раскрыть свою тайну? Когда его захватили, он надеялся на быструю смерть: убьёт его Кудыма сгоряча, мстя за тот набег и предательство – вот и хорошо. Конечно, потом, когда тело будет снова возрождаться к жизни, станет невыносимо больно. Пислэг ярко помнил все эти ощущения. Два месяца назад он ходил на охоту. И на ней какие-то неизвестные разбойные люди его выследили и закидали стрелами. Забрали оружие, одежду. Пислэг очнулся через сутки от невыносимой боли. Тело выталкивало из себя обломки стрел, заращивало раны. От страшных мук башкир выл и катался по земле. Особенно тяжело нарастали выклеванные вороном глаза. Но восстановился он полностью – даже шрамов не осталось. И глаза видят лучше прежнего. Бог выполнил своё обещание.
И вот, нежданно-негаданно, встреча со своим кровным братом – Кудымой. Ничего хорошего Пислэг от неё не ждал. Теперь надо как-то изловчиться, чтобы умереть быстро. Ладно, что произошло, то произошло. Как только развяжут руки и посадят завтракать – Пислэг решил вонзить себе нож в сердце. Если не получится – броситься на шамана или на кого-нибудь из ватажников. Вцепиться зубами, пальцами, рвать, кусать, душить. Лишь бы убили и оставили в покое. Точнее, бросили и более не обращали внимания. Потом он оживёт и уйдёт жить в такие дебри, где его никто и никогда не найдёт. Переждёт, когда умрут все его друзья и враги. А там – видно будет. Там, в будущем – он станет сперва вождём, потом царём или даже ромейским императором.
Чтобы скрыть свои мысли, Пислэг прищурил и без того узкие глаза. Кто его, этого чудинца, знает, вдруг по глазам сумеет прочитать мысли. Он же шаман и с духами общается. Кудыма, в свою очередь, пристально всмотрелся в эти щёлочки. В душе родилась неясная тревога. И он решил не развязывать пленного.
– Знаешь, Пислэг, я тебя с рук покормлю. Как брат брата. Ты ведь не откажешься из моих рук принять пищу?
Пислэг в бессильной злобе скрипнул зубами. Вдруг бросился на шамана и попытался зубами достать до его горла. Кудыма оттолкнул от себя башкира, тот упал навзничь и, брызгая слюной, что-то нечленораздельно закричал. По его широкоскулому лицу катились слёзы ярости и бессилия.
– Ого! Как ты торопишься умереть, мой кровный брат. С чего бы это вдруг?
Кудыма изо всех сил пнул Пислэга в живот. Пислэг захрипел, согнулся, подведя колени к подбородку.
– Вот так-то лучше. А ну-ка свяжите ему ноги! И давайте завтракать. Кстати, как там остальные наши пленные поживают?
Пятка немного помялся:
– Мужики и ребятня – связанные около юрты валяются. Рабы в том числе. Младенца убили, орал больно. Ну, а девками браты балуются. Чего добру пропадать?
– Ладно, пусть их. Только передай, чтобы больше никого не убивали. Девок пустили пару раз по кругу – и хватит с них. Связать и бросить рядом с остальными. Убитого башкира и малого схороните. Дохлых псов выкиньте в болото, чтобы не воняли и ворон не привлекали. И сварите нам что-нибудь пожрать.
– Да уже. Пару овец зарезали, сварили похлёбку.
– В общем, так, мы со Щукой будем тут. С моим кровным братом поговорим о делах разных. Остальным даже близко к нам подходить запрещаю. Если кто, не приведи боги, будет подслушивать, уши и язык лично отрежу. Принесёшь еду нам сюда. Сами же чините одежду, правьте оружие. Займитесь провизией. Если что понадобится – кликну.
Вскоре Пятка принёс глубокую деревянную миску, полную горячего ароматного варёного мяса, и несколько лепёшек из пресного теста. Вместе с ним пришёл недовольный Ингрельд:
– Что это, други, за секреты от своих?
– Ингрельд, – мягко обратился к нему Кудыма, – не обижайся. Но здесь дело, которое касается только меня и Щуки. Остальным знать, пока мы сами не разберёмся, что к чему, пока незачем. Этот связанный человек на земле – Пислэг. Мой кровный брат. Брат, который мою деревню разрушил, убил многих моих соплеменников. Не мешайте мне!
– А Щука здесь при чём?
– Ему кое-что как воеводе интересно. Да и вдруг Пислэг не захочет общаться? Кому, как не Щуке, его попросить поведать нам обо всём?
Ингрельд поёжился:
– Понял. И по поводу Щуки понял. Ну, братишка, – обратился он к связанному башкиру, – тебе лучше самому всё рассказать, что Кудыму интересует. Если тебя станет спрашивать Щука… – Ингрельд с жалостью посмотрел на Пислэга, покачал головой и отошёл в сторону.
Не обращая внимания на валяющегося у их ног башкира, Кудыма и Щука с аппетитом поели и, сыто икая, вытерли жирные пальцы о волосы. Потом Кудыма пихнул связанного человека пяткой:
– Ну, Пислэг, расскажи нам, почему ты предал кровное братство, почему напал на мою деревню, как тебе удалось пройти до неё, куда потом вы все подевались. И почему ты сейчас здесь, а не со своим родом; кто эти люди, с которыми ты коротаешь нынешние дни? Кстати, Щука тебе хорошо знаком. Его тоже интересуют все эти вопросы. И, думаю, тебе сейчас лучше не молчать. Или тебя спросит воевода, и по-своему. Ты ему всё расскажешь, я это знаю, ибо имел несчастье видеть, что бывает с теми, кто отказывается общаться с этим человеком. Потом они сами, прямо-таки взахлёб, всё рассказывают. Но хотелось бы просто поговорить. Понимаешь?
– Да пошли вы все в задницу дохлого пса!
– Зря ты так, Пислэг! Щука, только пока без лишнего членовредительства, покажи этому человеку, что его ждёт.
– Это можно. Это я запросто.
Щука примерился. Прищурился. И вдруг жёстким, как сучок, пальцем, ткнул Пислэга куда-то за ухо, надавил. Башкир завизжал от пронзительной боли. Узкие глаза широко раскрылись, из них потекли слёзы.
Ватажники, услышав вопли и стоны, вспомнив, как Щука допрашивал взятого в плен разбойника, содрогнулись.
– Хватит на первый раз. Ну, так как, поговорим? Пислэг, послушай, ты храбрый воин. Отважный и опытный боец. Неужели ты хочешь сдохнуть от пыток? Я обещаю тебе, если всё нам расскажешь – хоть ты и предал меня, хоть ты и нарушил самую крепкую и страшную клятву между людьми, – я тебе дам возможность уйти живым и невредимым. После рассказа я предлагаю тебе поединок на том оружии, которое ты выберешь. Выиграешь – люди, которых мы захватили в плен, даже рабы, будут отпущены, добыча и взятый в становище скот – возвращены. Что скажешь? Ты хорошо меня знаешь, Пислэг, я в таких вещах не никогда и никого обманывал.
Башкир поднял склонённую голову:
– А если проиграю?
– Твой проигрыш – это твоя смерть. Такая же участь постигнет остальных. Мне они без надобности.
– Я согласен. Будем биться на боевых топориках и ножах. Без доспехов. Насмерть. Ты, Кудыма, согласен на это? И что ты скажешь? Но подчинятся и сдержат ли данное тобой слово твои люди, если я убью тебя?
– Да, Пислэг, сдержат. Так, что, поговорим? Или Щука опять спросит тебя? Только учти, больше его останавливать не буду. И поединка тоже не будет. Не с кровавым же ошмётком мне биться?
– Последнее. Когда ты узнаешь всю правду, не изменит ли эта правда твоего слова? Ведь ты его так опрометчиво дал, ничего ещё не узнав.
– Слово – не птица. Вылетело – не поймаешь.
– Что же, будь по-вашему. Но первым делом объяви свою волю ватажникам. Они должны знать о принятом тобою решении насчёт поединка.
Щука тронул за плечо Кудыму, ощутив его каменную тяжесть:
– Шаман, ты хорошо подумал, дав такую клятву, да ещё клятвопреступнику?
– Не беспокойся, воевода. Объявляй народу решение. Потом возвращайся. Тебе ведь тоже интересно, что же произошло тогда?
Щука отошёл к ватажникам.
– Слышишь, Кудыма, может, быть развяжешь меня? – Пислэг приподнял голову.
– Э, нет, дружище. Поначалу всё расскажешь. Потом – всё остальное. Не беспокойся. Я – хозяин своего слова. А вот и Щука возвращается. Ну что, мы тебя слушаем.
Пислэг облизал внезапно пересохшие губы:
– Вам действительно так хочется все узнать?
– Да, Пислэг. Очень хочется. Нельзя судить человека, не зная того, что его побудило к тем или иным действиям, – Щука прикусил сорванную травинку. – Только сперва поведай нам, кто эти люди, что живут вместе с тобой.
– Сыновья, их жёны, дети, моя жена, рабы. Самые близкие.
– Один из твоих сыновей убит, один из твоих внуков убит. Женщины опозорены. Как дальше жить будешь?
– Какое твоё пёсье дело?
– Ладно, ладно, не ругайся. Сам всё понимаешь. Небось, тоже в набеги ходил. Хорошо, хоть Кудыма побеспокоился. Не то вспороли бы бабам животы после того как натешились ими вдоволь. А сынам отрубили бы головы. Сейчас для всех них появился шанс выжить. Чего уж там? А где, Пислэг, твой род?
