Отшельник Книга 3 (СИ) - Шкенёв Сергей Николаевич

— Найдётся, — почти одновременно кивнули Фёдор и отец Мефодий.

Так-то в повседневной жизни батюшка оружие не носит, лишь нож из индийского булата на поясе. Зато тот нож не снимает даже во время богослужений. Награду от князя Изборского негоже прятать, ибо по заслугам дадена!

Ещё следует сказать, что патриарх Евлогий особым указом отменил глупый запрет на пролитие крови белым духовенством. Если при защите государства и государя от врагов внешних и внутренних, то не только можно, но и нужно её проливать. И, конечно же, не свою! И епитимия потом не назначается, ибо дело богоугодное, важнее поста или молитвы.

— Тишенька, сынок, — окликнул Полумесяц старшего сына, крутившегося неподалёку в стайке таких же любопытных мальцов, — принеси мне из красного сундука шпагу, что я давеча показывал.

Тишка надулся от важности и аж задохнулся от восторга. То есть наоборот, сначала задохнулся, а после уже заважничал. Теперь все мальчишки будут ему завидовать, даже старшие! Это ведь не просто шпага, это… это… это гораздо больше, чем шпага!

Да, было одно славное дело в своё время… Собственно, поначалу-то это был обыкновенный набег за ясырем на земли Брабанта — очень уж хотелось наместнику Бременского улуса завести у себя производство кружевов, подобных тем, которые с недавних пор начали делать в Вологде. Вот и понадобились мастера, способные это устроить. А что, товар дорогой и в европейских государствах востребованный на самом высшем уровне. Да что высший уровень, если даже захудалый шевалье, идальго, сквайр или риттер считает своим долгом иметь хоть один кружевной воротник. А их жёнам и дочерям по три, а то и по четыре требуется. Деньги рекой в казну улуса потекут!

Пошли тремя отрядами по три сотни в каждом, и е несчастью Фёдора их сотня попала под командование мурзы Темирбека, человека отчаянной храбрости, сказочной глупости, и чудовищного самомнения. Потом-то его повесили по приговору наместника, но это потом, а тогда… тогда в какой-то момент показалось, что не жилец более на свете Фёдор Полумесяц.

Вроде бы сила могучая — три сотни тяжёлой конницы. Любого стопчут, порвут и разметают клочки по закоулочкам. Так бы оно да… так оно и было до тех пор, пока нос к носу не столкнулись с полутысячным отрядом жандармов короля франков, посланных на подмогу местному герцогу-дюку. Вот этот дюк и вёл рыцарей. А Темирбек не придумал ничего лучше, как принять вызов и бросить своих воинов в лобовую копейную атаку.

Мудак, бля… как говорят на Руси в таких случаях.

А что в таких случаях говорит Устав военной службы, обязательный к исполнению как в русском, так и татарском войске? А Устав настоятельно рекомендует спешиться, занять укрытия при их наличии или окопаться, и встречать супротивника огненным боем, поражая на расстоянии и не вступая в ближний бой. Ну тут ладно, тут времени спешиться не было, не только позиции оборудовать, но на двести шагов и с коней стрелять можно. Можно, но мурзе Темирбеку не нужно.

Ударили так, что щепки в разные стороны полетели. И в самом деле стоптали всю полутысячу! Копья чуть длиннее, доспех чуть крепче… Аж девяносто два человека выжило после той славной победы и трёх татарских сотен, включая самого мурзу, почему-то задержавшегося в задних рядах.

Фёдор атаковал в переднем, и потому лично всадил гранёный наконечник копья в забрало брабантского дюка. Или то был Бургундский дюк? Неважно… важно то, что снял тогда Полумесяц с поверженного супротивника тяжёлую шпагу с золочёными рукоятью и гардой, да огромным зелёным самоцветом в навершии. И цепь снял золотую с фигуркой золотого барашка на ней. Оная цепь теперь ножны обвивает, а барашек у самого устья ножен намертво закреплён. Ведь не дело же, когда болтается. Вдруг потеряется?

Никто не возразил против единоличного владения добычей, хотя поначалу мурза потребовал сложить её в общую кучу, дабы потом торжественно преподнести подарком наместнику Бременского улуса. Явно хотел откупиться от обвинения в неоправданных потерях. Хотел, да… но прочитал в глазах выживших воинов обещание поднять на копья, и замолчал. Так и ни одного слова не произнёс целый месяц до самого возвращения из набега. Трудно что-то произнести связанному, и с кляпом из собственной портянки во рту.

Хасан-хаджи сам сходил домой за парадной саблей, а отцу Мефодию принёс оружие пономарь, он же дьячок и звонарь по совместительству. Здоровенный детина с волчьим взглядом опытного душегуба с поклоном передал батюшке скромный клевец совсем лишённый украшений. За исключением одного — на обушке алела Вифлеемская звезда, в которую вписаны золотом серп и молот, напоминая о том, что Господь заповедовал добывать хлеб свой в поте лица своего.

Как бы не работы самого Сковородихина из Беловодья или кого-то из его учеников. Знатное и дорогое оружие, если для понимающего человека!

Следом привели коней, не пешком же на переговоры ходят, и Фёдор с удовольствием погладил умную морду Ветерка, ткнувшуюся в железо кирасы в поисках подсоленной горбушки хлеба. Не нашёл, мотнул головой, и посмотрел с такой укоризной, что Полумесяцу стало стыдно. Вот нельзя так обижать верного товарища! За этим конём, кстати, пришлось лично ездить на Любимовскую ярмарку, что на Клязьме. Жеребец и четыре кобылы обошлись в пятьсот рублей, и все считали, что для будённовской породы из Беловодья это не так уж и дорого.

— Ну что, святые отцы, поехали?

— Поехали, благослови нас аллах и сын его Христос.

Там же. Чуть позже и южнее.

— Кто такие, и почто пришли войной на наши земли? — В голосе Полумесяца чудились раскаты грома.

Ногайцы если и удивились такому приветствию, то вида не подали, хотя и невозмутимостью там не пахло. Они были поражены и изумлены. Наверное, пребывали в уверенности, что им противостоят сиволапые земледельцы, по странному недоразумению как-то завладевшие огненным боем. А тут же…

А тут на переговоры выехали три воина, воружённые и защищённые на зависть самому хану. У того вряд ли найдётся полный доспех от московских мастеров! Во-первых, дорого очень, а во-вторых, продают эти брони неохотно, да и то только казанско-крымскому хану Касиму, объявившему себя единственным истинным чингизидом. И вот сразу трое в обыкновенном селении, преградившем дорогу к вожделенной добыче. Трое, да…

Первый, что по центру, на огромном гнедом жеребце, и сам огромный. На ножнах длинного прямого меча золотая цепь из прорезных пластин с синими каменьями, шлем, кираса, оплечья с поножами из того железа, что сами московиты зовут сталью. Воевода русов, не иначе. Руки в латных перчатках делают движения, будто душат кого-то, или шею ломает.

Ногайский бей или мурза, кто их там разберёт, зябко поёжился и перевёл взгляд на всадника справа. Этот попроще, хотя и его конь стоит табуна из нескольких сотен степных лошадок. Поверх доспеха чёрная епанча, обозначающая принадлежность к служителям Христа. Ну да, вот и крест на цепочке блеснул из-под плотного сукна.

Третий из всадников точно мулла с намотанной на шлем зелёной чалмой хаджи. Он тоже сурово нахмурился и повторил вопрос воеводы:

— Так кто же вы такие, дети ослицы и плешивого шайтана, который мочится по утрам вам же в уши? Какого хрена делаете на землях Великого Императора Касима, отходящих приданым за его дочерью Софией благоверному государю-кесарю Иоанну Васильевичу?

Бей прижал руку к сердцу и наконец-то ответил:

— Мы как раз к ним идём наниматься на службу, муаллим. Досадное недоразумение слегка убавила наше количество, но мы полны решимости продолжить путь и предложить свои мечи величайшим правителям мира. Я лично буду очень благодарен, если вы пропустите нас через деревню. Благодарность выразится в пятидесяти рублях московской и касимовской чеканки. Ещё мы готовы закупить еды и зерна в дорогу, и тоже заплатить полновесным серебром.

Мулла засмеялся и сказал главному из русских переговорщиков: