Отшельник Книга 3 (СИ) - Шкенёв Сергей Николаевич
— Фёдор, поднимай людей, орда идёт!
Полумесяц махнул рукой наблюдателю на недостроенной колокольне, и над деревней поплыл набат, созывая защитников занять заранее оговорённые места.
— Много их? Где они сейчас?
Буранбай сдвинул шапку и почесал взмокший от пота затылок:
— Говорю же, орда! Между Жёлтой балкой и Вертихвосткой идут.
Теперь настала очередь Фёдора чесать затылок. Между глубоким оврагом и речкой, получившей название из-за чрезвычайно извилистого русла, орда не поместится. Сотен шесть… ну восемь сотен, если постараться. Какая, к чертям собачьим, орда?
— Ты точно посчитал?
— Сам не видел и не считал, но дозор доложил, а уж они врать не станут.
— Не видел он… Чего же тогда орёшь на всю округу, сполох поднимаешь? Воевода, мля…
Дело в том, что Буранбай не служил ни в татарском войске, ни в русском, а командовать дозорами назначен из уважения к возрасту и положению. Особо ничего делать не нужно, только доклады принимай и передавай дальше, а почёт великий. Чего бы не сделать приятное хорошему человеку?
Опять послышался топот копыт, и через несколько мгновений спешившийся дозорный доложил:
— От Жёлтой балки четыре сотни идёт, Фёдор Сидорович. Пять-шесть часов, и здесь будут.
В Ильясовке имели представление об измерении времени часами и минутами, а на всю деревню имелось аж четверо часов-ходиков с цепочками, гирями и кукушкой.
— Пять-шесть, говоришь…
— Ага, никак не раньше. Кони у них переходом заморённые, да и без подкорма на одной траве шибко ослаблены.
— И всего четыре сотни?
— Четыре сотенных бунчука насчитали, а больше нет никого.
Вот это похоже на правду, а то орда, орда… Рассыпалась сейчас та орда на мелкие отряды, а потом и ещё больше разделится — людоловам сподручнее десятком или двумя орудовать, так как охват получается шире. Вот в случае сопротивления могут опять объединиться, но не везде и не всегда. Иногда проще оставить в покое огрызающуюся добычу, и найти цель полегче.
Эти пока не разделились на десятки. Некуда делиться, потому что удобная дорога на Ильясовку и далее на север стиснута многочисленными балками и множеством мелких речек с заболоченными берегами. Вот позже, когда разгромят и сожгут деревню, выйдут на степной простор, там уже начнут орудовать десятками.
Ногаи бросились на захват Ильясовки без всякой разведки и каких-либо приготовлений — увидели большую и беззащитную деревню, достали сабли, и с ломанулись, подбадривая себя и конец громкими воплями и душераздирающим визгом.
Зрелище атакующей конницы производит сильное впечатление даже на видавшего виды человека, а у безусой молодёжи, не нюхавшей пороха толком, и не евших с ножа в походах, вызывает дрожь в коленках и непроизвольный стук зубов. Или это не коленки дрожат, а земля от топота нескольких сотен копыт?
— Куда, твою мать? — Фёдор оглянулся на крик и увидел, как кто-то из односельчан загоняет пинками и подзатыльниками обратнов окоп совсем зелёного юнца, со страху бросившего пехотную пищаль и ударившегося было в бега. — На место встань, ублюдок!
И ведь не один такой. Человек пять намыливались сделать ноги! Фёдор сделал в памяти пометку устроить трусам райскую жизнь. Потом, если останутся живы.
До ногаев пятьсот шагов… Четыреста… Полумесяц плотнее прижал приклад пищали к плечу и крикнул:
— Стрелять только после меня! Только по команде, сукины дети!
Сто шагов.
С коня, да на полном скаку, да горящими от предвкушения богатой добычи глазами, вообще видно плохо. И совсем не видны укрытые тонкими ветками ямы, чуть припорошенные сеном и соломой. И в упор не видно. А когда конь вдруг проваливается куда-то передними ногами и кувыркается через голову, разглядывать что-то уже поздно.
Визг боли. Ужас неожиданности. Ржание умирающих и переломавших ноги коней. Крики напирающих сзади степняков, ещё не понявших, что там творится в первых рядах. Всё смешалось в кучу, наконец-то остановилось, и совсем было отпрянуло назад…
Фёдор потянул спусковой крючок, отдача привычно толкнула в плечо, и он с удовольствием разглядел, как выцеливаемый ногаец в богатом доспехе взмахнул руками будто бы в попытке придержать разлетевшуюся в дребезги голову, и свалился на землю.
— Стреляй, робяты!
Команда даже чуть запоздала — первого выстрела ждали все, и вслед за ним дружно и гулко бухнули винтовальные пищали. Древние фитильные чудовища вообще выпустили свои здоровенные пули с оглушающим грохотом. Ещё залп! И ещё! При стрельбе в плотную толпу невозможно промахнуться, а на таком расстоянии пуля пробивает насквозь и коня и человека, поражая следующие цели.
Только как ни старались, но примерно половине ногаев удалось отойти. Меньшей половине — стреляли в спины убегающим, и многие выстрелы были сделаны не зря. Но около полутора сотен степняков уцелело, и сейчас они остановились за пределами прицельного огня, и о чём-то совещались.
— Переговорщиков пришлют, — решил Хасан-хаджи.
— Почему так думаешь?
— Да им деваться некуда, — пояснил свою мысль мулла. — Если отступят, то хан велит каждого десятого из простых воинов удавить, а уцелевших сотников и десятников так поголовно всех. Будут денег сулить за проход через деревню, а как пропустим, так тут же в спину ударят. Мы в Аравии так же Медину брали… Ой, я этого не говорил!
— Да я и не слышал ничего, — усмехнулся Фёдор. — Так говоришь, переговоры предложат.
— Сам погляди, выехали уже. Знатная птица с крашеным бунчуком, как бы не родственник самого хана.
— Да хоть чёрту сват, нам от этого… Зови отца Мефодия, втроём поговорить поедем.
Глава 16
Глава 16
Дипломатия и дипломатическая неприкосновенность, гарантии безопасности для послов, парламентёров и прочих переговорщиков… Это всё выдумано в Европе авторами куртуазных рыцарских романов, а на самом деле безопасность гарантирует только имеющаяся за спиной военная сила, да и то не всегда. На переговорах и короли охотно друг друга резали, и русские князья братоубийственные бойни устраивали, а уж что говорить про азиатов… Один лишь Чингисхан строго наказывал за убийство своих послов, выдвигающих заведомо неприемлемые и оскорбительные требования, но сам то отравит кого-нибудь, то прикажет завернуть в ковёр и пятки к затылку притянуть, ломая хребет. Тот ещё затейник был.
Всего этого Фёдор Сидорович Полумесяц не знал, и действовал так, как подсказывала ему совесть и память предков.
— Паша.
— Да? — деревенский кузнец отвлёкся от чистки пищали и поднял голову.
— Паша, возьми три десятка человек, и обойди ногаев справа и сзади. Савватей ещё с тремя десятками слева засядет. Головой отвечаете оба, чтобы ни одна степная сволочь не ушла.
Савва, главный кукурузовод хозяйства Полумесяцев, степенно кивнул:
— Это мы запросто. Но тут кто останется?
— Здесь мы втроём, да проволока колючая, да юнцов всех оставьте. Справимся с божьей помощью, да и не думаю, что вперёд полезут. По зубам до кровавой юшки получили, так что не посмеют вперёд пойти, немного подумал, и пожал плечами. — А может и посмеют. Головы у них пустые и тёмные, и что там творится, даже ихний шайтан не разберёт.
— Шайтана нам с Мефодием оставь, — ухмыльнулся мулла. — Это по нашей части. Кстати, вам сабли с каменьями принести, или своё что найдётся?
Тоже важная сторона любых переговоров — переговорщик может быть в драном халате и грязных штанах, а большинство степняков так и одеты, разве что обноски отличаются ценой и качеством ткани, но оружие должно быть вызывающе богатым. Обычный ногайский десятник не станет разговаривать с человеком без сабли, сотнику подавай собеседника с оружием с хотя бы золотой чеканкой, а выше без драгоценных каменьев никак не обойтись. Здесь не по одёжке встречают и не по уму провожают, здесь всё иначе. Гроссе политик, как говорит заведующей коптильней Ганс Фелькенбрюкен из Бранденбурга, в Ильясовке после принятия православия ставший Иваном Брюквиным. Она самая, политик, мать её за ногу!
