Карина Демина - Голодная бездна. Дети Крылатого Змея
Мэйнфорд тряхнул головой: он не мальчишка, которого надо брать на «слабо».
– И да… ее цена будет тебе по силам.
Ему даже показалось, что по губам Вестницы скользнула улыбка, но лишь на мгновение.
Послушать?
Подчиниться?
Личное приглашение – большая редкость. И многие желали бы оказаться на месте Мэйнфорда.
Отказаться?
Или все-таки рискнуть? В конце концов, что он теряет, кроме пары часов жизни?
– Хорошо… когда и куда ехать?
– Сейчас. Грин-роуд. Дом двадцать три. Она будет ждать.
Вестница взмахнула руками, и браслеты на них зазвенели, и звук этот резкий заставил отшатнуться. Мигнул фонарь, почти погас, а когда все же свечение выровнялось, то оказалось, что Вестница ушла.
– Вот же… баба… – пробормотал Мэйнфорд, стряхивая с макушки ледяные капли, надо полагать, прощальный подарок.
До Грин-роуд он добрался быстро. Дороги по вечернему времени были приятно пусты, а узкие каналы мостов, соединявших Остров с остальным Нью-Арком, еще открыты. Урчал мотор. Свет фар разрезал темноту, и скатывался с глянцевой поверхности дороги, ложился бликами на черную воду залива. Остров завораживал. Сколько бы Мэйнфорд ни бывал здесь, а все равно не мог отрешиться от ощущения, что попадает не просто в другой округ – в другой мир.
Корона небоскребов в пылающем убранстве света.
Витрины.
Мостовые. И крохотные магазинчики, которые закрывались рано, ибо таков был изначальный порядок, но все одно их окна светились мягким желтым светом, будто приглашая заглянуть.
Статуи и парки.
Мягкая прохлада фонтанов.
И тишина, удивительная тишина, которую Мэйнфорд посмел нарушить. Редкие патрули оборачивались вслед его «Плимуту», слишком старому, невзрачному и грязному, а потому недостойному местных улиц.
Мэйнфорд свернул на тисовую аллею.
Она и вправду была зелена, даже ночью, поскольку на Острове не было принято экономить на освещении. И возле каждого растреклятого дерева, аккуратного, словно постовой у сенаторского дома, стоял собственный фонарный столб с целым выводком огневых шаров.
Машину Мэйнфорд бросил у подъезда.
Взбежал по ступеням, коснулся дверного молотка, выполненного в виде бронзового человека, и дверь открылась.
– Вас ждут. – Эта Вестница как две капли воды походила на ту, что передала послание, а может, и была той самой. – Поднимайтесь.
И свечу протянула. Восковую.
Слабый огонек ее был слишком слаб, чтобы осветить весь холл. А холл, судя по эху, рожденному шагами, был слишком велик, чтобы со свечами возиться. И Мэйнфорд не мог отделаться от ощущения, что это – часть одного большого представления, разыгранного специально для него.
Он дошел до лестницы, мраморной и витой, естественно, выглядевшей впотьмах бесконечной.
– Тьфу ты… – На языке вертелись слова покрепче, но Мэйнфорд сдержался.
Раз уж явился в чужой дом, то вести себя следовало прилично. Это было не столько правилом, сколько проявлением здравого смысла.
А Провидица… коли ей охота играть в подобные игры, то Мэйнфорд потерпит.
Как-нибудь.
Он поднимался, ступенька за ступенькой, сдерживая раздражение, которое постепенно нарастало. Белый мрамор. Полированное дерево перил. Шорохи, которые раздавались сзади, будто кто-то крался за Мэйнфордом. Возможно, в человеке более чувствительном и шорохи, и сквозняки, что касались изредка кожи этаким ледяным дыханием самой Бездны, пробудили бы многие страхи, но Мэйнфорд давно не относил себя к чувствительным людям. И достигнув вершины лестницы – она вовсе не бесконечной оказалась, всего-то три витка – он огляделся, втянул пряный воздух и сказал:
– Выходи. Хватит уже в игры играть.
Он не столько увидел ее, сколько почуял тяжелый мускусный аромат ее тела. И темнота отозвалась, породив еще один огонек.
Две свечи? Как мило.
– Приветствую Мэйнфорда-мааре в доме своем. – Она произносила слова нараспев. Мэйнфорд отметил, что голосом Провидица обладала низким, грудным.
Красивым, пожалуй.
– И я рад. Встрече.
Ее лицо скрывала деревянная маска, расписанная желтыми и алыми спиралями. В полумраке они походили на свернувшихся клубком змей, и Мэйнфорд не мог отделаться от чувства, что, стоит Провидице пожелать, и змеи очнутся ото сна, дабы покарать нечестивца.
– Тогда что же Мэйнфорд-мааре стоит на пороге? Пусть пройдет он…
– Куда?
– Куда пожелает. Тысяча дверей в доме моем… тысяча путей руках твоих. Выбирай любой.
Она отступила, позволив ему увидеть – на сей раз темноту разгоняли свечи, все те же, восковые, тонкие и давно уже вышедшие из моды – узкий коридор со множеством дверей. И над каждой имелся знак.
Рыба.
Собака на пороге.
Ключ.
Дальше Мэйнфорд разглядывать не стал. Может, его впечатлительный братец и бродил по этому дому часами, разглядывая знаки и пытаясь соотнести их со своей исключительной внутренней сутью, но Мэйнфорд время свое берег.
И дверь толкнул ближайшую.
Кажется, с собакой.
Или с ключом?
Открылась она беззвучно, и свечи погасли, будто и не было их.
– Хороший выбор, Мэйнфорд-мааре…
Провидица ступала бесшумно. Она хлопнула в ладоши, и под потолком – слава всем Богам – вспыхнула обыкновенная лампочка. Свет ее поначалу показался слишком даже ярким. И Мэйнфорд зажмурился, а когда глаза открыл, увидел, что стоит уже в центре небольшой комнаты.
Странной немного.
Ни окон. Ни… двери? Нет, никуда она не исчезла, Мэйнфорд чувствовал выход, но тот, кто комнату отделывал, постарался, чтобы изнутри дверь сливалась с обоями.
Желтые, что песок Великой пустыни. Желтые подушки, от махоньких, с кулак, до огромных, украшенных шнурами и шитьем. Желтая люстра-шар, донельзя похожая на солнце. А ковер – красный, с мягким ворсом, который Провидица, устроившаяся на этом ковре, гладила. И выглядела задумчивой, хотя, конечно, как угадать выражение лица той, которая само это лицо прячет под маской?
Сколько ей лет?
Молода. Возможно, юна даже. Или лишь выглядит юной? С ними, как и с альвами, не угадаешь. Она невысока и стройна, если не сказать – болезненно стройна. И простое платье, даже не платье, а кусок хлопка, обернутый вокруг бедер, не скрывает стройности.
Маленькая грудь с выкрашенными алой краской сосками.
Плоский живот и колечко-серьга в нем. Не то белое золото, не то обыкновенное серебро, но на темно-шоколадной коже оно смотрится неплохо. Во всяком случае, Мэйнфорду проще смотреть на это кольцо, чем на обнаженную грудь или шею.
Странно, а нагота Вестниц его нисколько не трогала.
– Вестницы – не совсем люди, Мэйнфорд-мааре, – произнесла Провидица и легла, сунув под голову высокую подушку с вышитым на ней дромадером.
– А ты?
– И я. Но я больше человек, чем они… намного больше… и ты это сам знаешь.
– Откуда мне?
– Ты не привык себя слушать. Это плохо. Если ты не слышишь даже себя, то как услышишь кого-то еще? – Она спросила это без тени насмешки. – Почему, Мэйнфорд-мааре?
– А ты не видишь?
– Вижу. Но все равно не понимаю, – это она произнесла с печалью. – У тебя дар, а ты…
– А я схожу с ума.
Невежливо перебивать тех, кому известно если не само будущее, то его варианты.
– И это тоже возможно, но… подумай. Боги дали тебе глаза, и ты не боишься ослепнуть от обилия красок, которыми богат мир…
Тонкие пальцы ее скользили по бисеру очередной подушечки, будто бусины пересчитывая.
Или лаская?
– Боги дали тебе уши, но ты…
– Да, оглохнуть я тоже не боюсь.
– Видишь, какой ты смелый человек, Мэйнфорд-мааре… присядь… и разуйся, здесь не принято ходить в уличной обуви.
Мэйнфорд сел и ботинки стянул. Подумал, снял и носки, которые за день изрядно утратили свежесть. Пошевелил босыми пальцами, очень надеясь, что ее хваленые Боги наделили Провидицу не очень тонким нюхом.
– Плащ, – подсказала она. – Здесь нет дождя.
– Я заметил.
Она рассмеялась.
– Ты забавный… и я рада, что не ошиблась.
– В чем?
– Ты не похож на своего брата. Он часто ко мне приходит… все спрашивает и спрашивает. Я отвечаю, только он не понимает и снова спрашивает.
– Ответь иначе, так, чтобы понял.
Она легла на спину и руки закинула за голову.
Она не смотрела на Мэйнфорда, она разглядывала его, изучала, и под взглядом этим он чувствовал себя даже не голым – со снятой шкурой.
– Тогда в этой игре не будет смысла, – наконец, произнесла она. – Но тебе я отвечу так, чтобы ты понял. Постараюсь. Иногда то, что говорю я, говорю вовсе не я…
– И что взамен? Деньги?
– Деньги приносит твой брат. Много денег. Он думает, что пока держит в руках золото, то имеет над ним власть. Но на деле он находится во власти золота и уже давно… мне больно видеть таких людей.
