Юлия Мельникова - Львив
Тогда еще Шабтай не отправлял к экзотическим берегам свои корабли, чьи паруса были из шелка, вышитые названиями 12 колен, а команда говорила только на иврите. Поэтому Сара плыла на обычном торговом корабле, с грузом северных товаров, в разноплеменном окружении.
О ней пустили слух, будто Сара шлюха, надоевшая магнатам Польши, а сейчас ищущая себе богатого восточного покровителя. Вещей при девушке почти не оказалось, из отведенного закутка в трюме Сара выходила редко, иногда тихо напевала печальные песни, но чаще молчала. С ней никто не разговаривал.
Когда на корабле, сбившемся с курса, стали подходить к концу припасы, Сару при дележе обделяли, отдавая меньшие куски, хотя она заплатила за дорогу больше всех. Но она стойко переносила все невзгоды плавания и не роптала. Наконец показался берег Египта. В те дни Шабтай каждое утро выходил в порт — а это далеко от главных улиц Каира, где располагался дом купца Челеби — и ждал Сару. Он стоял на берегу, мучительно всматриваясь вдаль. Путь Сары из Ливорно в Каир занимал немало времени. Часто корабли тонули, свирепствовали пираты, Шабтай боялся, что Сару захватят силой и продадут в гарем, откуда ее будет трудно вытащить. Но все обошлось.
В один зимний день 1663 года Шабтай Цви увидел, что вдалеке, словно от кого-то скрываясь, причаливает небольшой корабль. Он побежал туда с бьющимся сердцем, задыхаясь от предчувствия. С трапа корабля сошла миниатюрная, смуглая девушка, истощенная и вялая, держа в руках узелок. Ее никто не встречал. Со страхом она всматривалась в незнакомый берег, в лица людей, пытаясь узнать того, кого искала страждущая душа Сары.
Внезапно Сара увидела Шабтая Цви — и остановилась. Он выглядел так же, как и в ее монастырских снах — высокий, прямой, с оленьими глазами…
— Сара?! — спросил ее чуть слышно Шабтай.
— Шабтай — тоже тихо ответила ему Сара.
Ему было 37 лет, ей, по одним сведениям, 22 года, по другим 19, по третьим 26, ведь год рождения Сары никто не знал.
Евреи Каира — да и не только — оказались взбудоражены свадьбой Шабтая Цви со странной Сарой, девушкой из ниоткуда. Больше всего этому браку противились каирские купцы, мечтавшие навязать Шабтаю жену из числа своих дочерей. Польская еврейка, чья принадлежность к иудаизму вызывала сомнения, разве это пара для такого святого человека, как Шабтай?! — возмущались они.
Сара не скрывала, что после погрома была взята в монастырь бенедиктинок, насильно, в жару и бреду крещена; да к тому же о ней рассказывали гадости. Похищение паном Стахом Радзивиллом, в замке которого Сара прожила несколько лет, недвусмысленность ее положения там, недолгое пребывание у брата Шмуэля в Амстердаме, сеявшего слухи, будто Сара обезумела от переживаний — все это не добавило ей святости. Раввины, которым очень хотелось уличить беженку, задавали Саре неприличные вопросы — считалось, что девочкой, лет 10, красавица была изнасилована казаками, но не помнила об этом. Перед хупой Сару заставили пойти к служительнице миквы, сведущей в женском, и та осмотрела ее, признав девственницей. Одно препятствие исчезло, оставались еще.
Саре пришлось рассказывать все, что было в ее недолгой жизни, доказывать, что росла в семье раввина по фамилии Меир или Меер, что обряд крещения совершали монашки, когда девчушка едва не умирала и она никогда сознательно не совершала христианских обрядов. Саре верили плохо. Раввинов с такой фамилией в Европе пруд пруди, девочек, жертв хмельнитчины, попавших в монастырь, тысячи, а невинность постаревшая куртизанка могла вернуть себе колдовством, как и детскую, наивную внешность. Но семья Челеби неожиданно взяла сторону Сары. Они обожали Шабтая, считали его великим праведником, равным многим прославленным евреям прошлых эпох, сравнивали с Филоном Александрийским или с Бар-Кохбой. Он не просто жил у Иосифа Челеби, но стал им родственником. Челеби не могли не заметить, как преображается Шабтай рядом с Сарой, называющей его не Цви (большой олень), а офер — маленький олененок.
Страдавший приступами тоски, излечить которую не удавалось, после встречи с Сарой Шабтай превратился в счастливого человека. Он навещал ее по несколько раз в день, даже танцевал, дарил наряды, украшения и сладости. Просыпаясь поутру, Шабтай спрашивал, сколько дней осталось до свадьбы. Богатый Иосиф Рафаэль Челеби на церемонию не поскупился. О том, что у него в доме, на средства его торговой компании, женится человек, почитаемый некоторыми за Машиаха, должен знать весь Каир. Венчание по иудейскому обряду — хупа — произошло именно так, как снилось Саре в дни монастырской неволи. В красивом платье, усеянном мелкими золотыми звездочками, похожая на принцессу, Сара прошествовала в окружении богатых евреек в синагогу. Там уже был Шабтай Цви, в роскошном зеленом одеянии, с золотым магендовидом на груди.
— Кстати, такие амулеты после той свадьбы вошли в моду — добавил Леви.
Вместо хупы — балдахина, символизирующего крышу дома, над Шабтаем и Сарой растянули талит. Когда раввин воскликнул, глядя на молодоженов, как это принято — Шабтай, сегодня ты царь, а Сара — твоя царица, он говорил именно о царе Иерусалима и его царице, в изначальном смысле, «мелех Шабтай вэ малка Сара».
Мендель Коэн с завистью посмотрел на Леви Михаэля Цви.
— Так, как Шабтай Цви любил свою Сару, мало кто когда-нибудь любил, это я понял, — сказал юноша. — Но почему он позволил Саре умереть? Неужели Шабтай не смог спасти ее?
— Ты же читал «Шир-ха-ширим»: аза камавет ахава…[23] Камавет, как смерть!
И оборотной стороной любви является смерть. Это неизбежно — ответил Леви. Но для тех, кто действительно любит, это безразлично — сказал он напоследок. Мендель ушел, а Леви, вернувшись в турецкий квартал, стал вспоминать, что в тот день и в ту ночь, наверное, единственный раз, Шабтай был по-настоящему счастлив. Опустившись перед Сарой на колени — она была маленького роста, доставала лишь до сердца, Шабтай целовал маленькие пальчики, исколотые тупыми иглами за годы монастырских вышиваний.
Где-нибудь в обители бенедиктинок до сих пор есть вышитые Сарой облачения и оклады икон. А созвездье мельчайших родинок, изображавшее, если соединить все линии, корону, которое так и не удалось увидеть на ее теле похотливому Радзивиллу! С юности Шабтай боялся близости, все, что так или иначе относилось к этому, вызывало у него не отвращение, не ужас, но опасение, что не будет счастлив никогда.
Когда появилась Сара, я решил, записывал Леви в дневник, будто у Шабтая начнется нормальная жизнь. Но ошибся. Сара привнесла в мир Шабтая Цви — вместе с наслаждением — океан боли. Жаль, что осознание этого пришло слишком поздно, уже ничего нельзя было сделать.
Впервые познав женщину, он стал терять силу. Энергия уходила, словно в теле открывались невидимые каналы. Шабтай начал забывать — это при его фантастической памяти! Он все реже читал чужие мысли. Моего брата охватила ужасная болезнь — постепенно он становился обыкновенным человеком. Я не нахожу слов, которыми мог передать то, что случилось тогда с Шабтаем. Их нет ни в моем родном иврите, ни в турецком, вязью которого я вывожу эти строки, ни в польском языке, ни в латыни.
Но я помню одно — Сара была предназначена Шабтаю, а Шабтай-Саре.
И отношения их были священны, как священен и нерушим союз Всевышнего с народом Израиля.
20. Леви предлагает Менделю Коэну разыграть иезуитов
Не один десяток лет итальянские зодчие возводили костел иезуитов.
Когда же костел был достроен, обнаружилось, что его здание навевает нехорошие мысли о демоническом образе этого ордена. Проглядывало в костеле нечто хищное, драконье, раскрывался он на холмах, словно черные вороньи крылья, страшно и безнадежно. Чудовищен костел иезуитов и сверху, напоминая исполинского нетопыря, широко растянувшегося над львиным городом. Мы всё знаем, всё видим, всё помним — читалось в строгих узорах оконных решеток. Проходя мимо костела, Леви Михаэль Цви содрогнулся. Неужели в это мрачное строение, овеянное ночными кошмарами, он приведет Менделя Коэна?
Общаясь с сыном рабби Нехемии, Леви делал все возможное и невозможное, чтобы Мендель не только полностью доверился ему, но смог выполнить любую просьбу Леви, какой бы абсурдной она не казалась. Лишь в этом случае он сумел бы убедить юношу самому прийти к патеру Несвецкому, веря, что ему ничего не угрожает.
Они часто встречались в укромных местах, вне еврейского квартала — на Поганке, или в христианской части города, на площади Рынок, на Зеленой улице. Мендель узнал от Леви много нового о секретах своего прадеда, услышал тщательно скрываемую от его ушей историю поездки Нехемии Коэна в Стамбул.
Неужели мой отец столь сильно ненавидел Шабтая Цви, что не побоялся одеться турком и побежать к султану?! — изумился Мендель.
