Eldar Morgot - Звезда Даугрема
— Конечно… — усмехнулся Ныряльщик.
— Убедился, спрашиваю? — повторил Геронтий.
— В чём?
— В том, что во-о-н тот лесочек отличное место, чтобы сосредоточить ударные силы, — джуджа поежился. — Чувства, ну и веторочек!
— Да, — согласился Зезва, кусая нижнюю губу. — Но как неприятель туда попадет?
— Ясно как. По лесочку, по тропиночкам, соберет сам себя в кулак и с чувством пойдет на приступ. Предварительно спалив деревню.
— Ну, ткнутся они в стены, а дальше? Головами долбить будут?
— Зачем головами? Баллисту подтащат и ненавязчиво пальнут разочек-другой. Не веришь, человек? Я тоже не верил, что душевники мятеж поднимут. А они взяли и подняли! Причем чувственный такой мятеж. Сплошной на-най, понял.
— Слишком уж неправдоподобно, — покачал головой Ныряльщик. — Как они баллисты притащат? По воздуху, что ли?
— Зачем по воздуху? На ослах, в разобранном виде.
Зезва повернулся и уставился на джуджу.
— Как соберут тогда, у нас на виду?
— Ночью, человек. Мои ребятки побродили немножко по лесочку. Пара опушек чувственных имеется.
— Все равно трудно поверить, что враг полезет сюда, — с сомнением проговорил Зезва. — Посмотри вокруг: зима, мороз, снега по колено. Какие тут маневры и штурмы? Каноны войны…
Геронтий взмахнул руками и выкрикнул что-то непристойное по-джувски. Именно непристойное, потому что Ныряльщик, хоть плохо понимал язык карлов, отдельные слова вроде «баран» и «жопоголовый» все-таки разобрал.
— Господин джуджа, не сквернословь.
— Чувства! — Огрызок впился зубами в очередное яблоко. — Ишак неверующий, вот ты кто, клянусь носом принцепса!
— Я просто пытаюсь понять.
— Баран тоже пытался-бодался, да в котёл угодил! Так там и сварился, с канонами войны в заднице.
Геронтий размахнулся и метнул яблоко в пелену усиливающегося снегопада. Затем подошел к бойнице, свесил голову вниз.
— Косой, где ты?
— Э? — донеслось откуда-то снизу.
— Готовы люди? — проорал Геронтий по-джувски.
— Э?
— Люди, говорю, готовы, я твоей мамы бурдюк шатал?!
— Чего кричишь? Готовы!
— Уф… — Огрызок набросил капюшон. — Мы собираемся на разведочку прогуляться. Ты с нами?
— В лес? — Зезва сосредоточенно нахмурился.
— Нет.
— А куда?
— Баб на сеновале трахать…
Геронтий умолк. Проследив его взгляд, Зезва увидел стройную фигурку Аинэ. Девушка куталась в теплую шерстяную шаль, закрыв лицо от ветра, но глаза цвета морской волны внимательно смотрели на Ныряльщика.
— Мое почтение молодой госпоже, — не без галантности поклонился джуджа. — Позволю себе высказать искреннее восхищение твоей красотой. Чувства и еще раз чувства, молодая госпожа! Очень, очень приятно!
— Спасибо, господин Огрызок, — засмеялась Аинэ. — Ты очень любезен.
— Чувства! Все джуджи настоящие рыцари. Не то что… — Геронтий окатил Зезву презрительным взглядом, еще раз поклонился Аинэ и величественно удалился, бросив на прощание:
— Будем тебя ждать у ворот, — и тут же заорал:
— Косой! Строй ребят, иду на проверку!
— Э?
— Ауф… твой мамин королёк шатал!!
С этими словами Геронтий загрохотал по лестнице вниз.
Аинэ тихо засмеялась, подошла к Зезве.
— Красиво как, — выдохнула девушка.
— Да, — согласился Ныряльщик деревянным голосом.
— А Каспер где? — поинтересовалась Аинэ.
— Внизу.
— Внизу?
— Ну да. Вместе с отцом Кондратом засел в библиотеке.
— Правда? — оживилась Аинэ. — Молодец какой. Я тоже обожаю читать. А ты, Зезва?
— Что?
— Читать любишь?
— Люблю.
— Почему же тогда не в библиотеке с Каспером?
Зезва резко повернул голову и даже раскрыл рот, чтобы сказать что-то резкое, но осекся. Потому что Аинэ смотрела на него с ласковой улыбкой. Нет, скорее, насмешливой. Зезва нахмурился и…
— Почему ты так неприветлив со мной? — Аинэ отвернулась от ветра, повела плечами под шалью. — И…холодно тут, давай спустимся вниз.
— Я… — Зезва потрясенно смотрел на девушку. — Я не…
— Что с тобой? — участливо спросила Аинэ, нерешительно прикасаясь к его плечу.
— Ничего…
«Сынок, пойдем вниз, холодно. Папа завтра приедет, вот увидишь!» — «Мамочка, где же папа, почему его так долго нет?» — «Сына, выше нос. Уже поздно, идем. Утром поднимешься снова, будешь папе рукой махать!» — «Правда, мам?» — «Ну, конечно, сыночек…».
Ветер взвыл с новой силой. Метель разыгралась не на шутку, в поднявшейся белоснежной стеной, голосящей и беснующейся, уже почти ничего не было видно. Зезва глубоко вздохнул, чувствуя, как морозный воздух обжигает горло.
— Пойдем, Аинэ, — наконец, сказал он. — И знаешь, я люблю читать, очень люблю!
Аинэ остановилась, подняла на Зезву свои удивительные глаза.
— Я знаю.
И снова прикоснулась рукой в варежке к локтю Ныряльщика.
* * *Секундус молча смотрел, как растет горка снега на подоконнике. Помощник Кержа Удава вздохнул, потер лысину и снова склонился над старинной книгой. За окнами шел густой и пушистый снег, тишину и покой комнатушки Секундуса нарушали лишь скрип снега под сапогами расхаживающего под окнами часового и размеренное пощелкивание какого-то жучка в старом деревянном комоде. Сколько Секундус помнил, этот жучок грыз и грыз комод, настойчиво, целеустремленно, без капли сомнения или страха перед нескончаемой деревянной громадой. Иногда помощнику казалось, что он сам словно такой жук-комодогрыз, которому не страшны ни потрясения, ни смена погоды или власти. Есть лишь комод. Его мир, его вселенная. А всё остальное — неважно.
— Да, — слабая улыбка тронула губы Секундуса. — Комод. Вселенная. Мы все — жучки. Самонадеянные. Гордые. Ни капли. Сомнения. Грызть. Грызть. Грызть. До первого пожара!
Помощник снова обратился к старому фолианту, раскрытому на странице «Реликты и мутанты». Он провел пальцем по шершавому листу. Улыбнулся. Что может сравниться с запахом старинных книг? Разве не в чтении мыслей и деяний древних заключается смысл жизни? Секундус прочитал второй абзац. В четвертый раз.
* * *«Ныряльщики — реликтовый вид так называемых псевдомагов* (это и другие примечания смотрите на странице 297). Практически вымерли. Изначально считались тупиковым видом, человеческой мутацией. Происхождение неясно. По неподтвержденным данным являются потомками обычных людей, в результате чудовищного научного (магического?) эксперимента получивших сверхъестественные(?) способности…»
* * *Секундус склонил голову набок, налил воды из небольшого графина. Выпил медленными короткими глотками.
* * *«… эти приобретенные качества (передающиеся по мужской линии, хотя ходили слухи про женщин-ныряльщиц) нельзя назвать ультимативными или сверхмогущественными. Способность ныряльщиков переходить за Грань не дает им никаких особых преимуществ, и, более того, часто становится причиной их преждевременной смерти. Здесь необходимо сказать несколько слов о природе так называемой Грани…»
* * *Жучок резко усилил свою трель, и Секундус не без удивления поднял брови. Затем обратил взор на белоснежный танец за окнами. Комодогрыз утих. Помощник с улыбкой покачал головой и вернулся к чтению.
* * *«…таким образом, сама по себе Грань не является чем-то таким сверхъестественным или, как полагает чернь, волшебным. Труды Гонория Кивского, созданные еще в Древнюю Эру, наглядно показывают материалистичную сущность физического существования смежных миров. И, хотя сочинения Гонория до сих пор под запретом во многих странах…»
* * *— Например. В Директории, — хмыкнул Секундус. — Свободы светоч. Да.
* * *«…итак, ныряльщики. Судя по собранным свидетельствам, они способны, войдя в некое подобие транса, осуществить так называемый прорыв пространства-грани мироздания, и на непродолжительное время попасть в один из вышеупомянутых смежных миров. Какие именно миры они могут посещать, достоверно неизвестно. По слухам, по крайней мире, один из них — более развитый и намного более жестокий мир, нежели наш, хотя, казалось бы, трудно себе представить что-то более тёмное и гнусное, чем те нравы и обычаи, что царят в наших странах. Но вернемся к вопросу перехода реликтов-ныряльщиков. Совершив переход, они могут находиться за Гранью лишь очень ограниченное время. Не больше двадцати, максимум тридцати полетов стрелы, в противном случае ныряльщик рискует собственной жизнью, или, что чаще всего случается, собственным здоровьем. Гонорий Кивский описывает случай с неким ныряльщиком, который, пробыв за Гранью больше допустимого, спустя всего лишь год скончался от странной болезни: у него выпали все волосы, он оказался прикован к постели, страдал потерей памяти, рвотой и головными болями ужасной силы…»
