Анна Сеничева - Перстень Рыболова
Мокий сцапал добычу и притянул к себе.
– Да, бороденка-то поганенькая, сразу видно, сам стрижет. Ну, ничего, сейчас подправим! – он крепко ухватил «брата» за бороду, как вдруг та отлетела от подбородка и осталась у него в руке. Разносчик, не удержавшись, свалился на пол. Посыпались банки.
– Чего творишь, деревня?! – завопил он.
– Куда ж ты на посуду завалился, свинья! – возмутился в ответ Мокий. – Ты посмотри, все стекло мне побил! И бороденку свою козью забирай, я еще не начал, а уж брить нечего!
Князь не стал дожидаться, чем дело кончится, и в мгновение ока взлетел по щербатым ступенькам. Перед ним тянулся переулок, откуда начинались Старые верфи – старинные приморские улицы, где можно было мигом затеряться без следа.
VII
Старые верфи вовсе не изменились. Их узенькие улочки, заставленные цветочными горшками, перетянутые веревками с бельем, весело карабкались вверх и сбегали вниз по взгоркам. В просветах между домами вставала литая синяя полоса моря с корабельными мачтами. Пахло копченой рыбой, где-то скворчала яичница. С крыш, хлопая крыльями, срывались голуби. На карнизах и ступенях чинно сидели коты.
За Расином из окошка наблюдал дед, должно быть, местный старожил. Наблюдал долго, потом осторожно окликнул:
– Шударь не из городшкой штражи?
Князь поднял голову:
– Нет, что ты, моряк, – так звали себя жители Старых верфей. – Я сам по себе. А что, не рады здесь городской страже?
– Ишшо бы рады! – с сердцем ответствовал дед. – Душегубы проклятые! Тьфу! А ты гуляй шебе, моряк, коли хороший человек, – и старичок исчез из окна.
Расин двинулся дальше, перешагивая через горшки с геранью. Следом увязался чей-то ручной баклан – тут всякую живность прикармливали. Князь свернул наугад и оказался в переулочке, заваленном рваными рыбачьими сетями. И тут за легкими шажками птицы он различил человеческие шаги, будто кто-то шел босиком. За ним. Расин повернул голову, но тут же за спиной раздался умоляющий голос:
– Не оборачивайтесь, сударь, богом прошу! Клянусь, я вам плохого не сделаю! – говоривший был молод. Кроме того, взволнован и, кажется, сам боялся князя до смерти.
– Кто вы? – спросил Расин.
– Бедняк, сударь, житель Старых верфей. Мое имя ничего вам не скажет!
– Тогда почему бы не обернуться?
Говоривший помялся.
– Нет, сударь, так оно надежнее. Кто знает, а ну как мне это боком выйдет… Хотя, кажется, не большие-то вы друзья с Лораном Ласси.
– Угадали.
– Тогда выслушайте меня! Держались бы от него подальше, сударь! Добра от Асфеллотов не жди. Парнишку-то у гильдейской школы зарезал Дали, а, поди, на жителей Старых верфей свалили!
Расина точно кипятком ошпарило.
– Вы видели?!
– Да, видел! Своими собственными глазами! Думаю, заметил он чего не надо, вот и поплатился. И Остролиста, другого стражника, тоже Асфеллоты прибили, это я уже от других слышал. Рэнона хватили камнем по голове и сбросили в море, а незадолго до того он крепко поссорился с Лораном.
– Погодите… Из-за чего?
– Точно не знаю, но, думаю, из-за гаваней. Здесь все, сударь, из-за гаваней. В потайных местах целый флот можно укрыть, шутка ли! Там иногда яблоку негде упасть.
– Что за корабли заходят?
Голос незнакомца упал до шепота.
– Пираты, сударь…
– Вы уверены? – Расин попытался повернуть голову, чтобы хоть уголком глаза разглядеть таинственного советчика, но тот заметил:
– Не оборачивайтесь, иначе убегу!
– Хорошо, продолжайте.
– Старые верфи об этом давно знают. Частенько сам Черный Асфеллот наведывается, прямо по городу шастает! Наши рыбаки его раньше-то встречали, кой-кто в лицо знает, да и кораблик заприметили. Нынче зимой наши одно судно пожгли, так на следующий день шести домов не досчитались. Лоран скоро все Верфи изведет, здешний люд ему поперек горла…
– Кто сейчас капитан гавани?
– Да все тот же – Фереш Ракоци.
– Что с ним сталось? – поразился князь. – Он же был честный старик!
– Будешь тут честным, когда дочь с зятем убили, а внук, по слухам, пропал без вести.
Расин слушал и чувствовал, как кровь заливает ему лицо.
– Есть ли среди стражи те, кто верен королю?
– Стало быть, кто не Асфеллоты. И кто появился не раньше трех лет назад, их Гусак подобрал самолично.
– Гусак? – переспросил князь. – Селезень, что ли?
– Он самый. Старый хрыч королю предан, только умом не вышел. Остролист посмекалистей был, то и Лорана ненавидел. Чувствовал, что тот неспроста в стражу-то заявился, – человек помолчал. – Можно еще долго говорить, но главное я сказал… Вы сможете хоть что-то передать королю? Он вас послушает?
– Дядя? Надеюсь.
– Как это дядя? – удивился незнакомец. – Вы кто ж будете, сударь?
– Расин. Расин Ланелит.
Невидимый собеседник охнул.
– Младший принц! Благослови боже…
– Стойте!
– Прощайте, прощайте, ваша милость! Удачи вам и будьте осторожны! – Расин услышал быстрый топот босых ног по булыжнику. Он обернулся.
– Да постойте вы! Я еще…
Но увидел только мелькнувшую за поворотом серую рубаху. Лоцман подводного города удрал наутек, в очередной раз оправдав свое прозвище.
– Я дорогу назад хотел спросить…
Фиу Лэм в то утро проснулся рано. Он не стал беспокоить князя, разбудил кота и в его сопровождении покинул садовый домик.
Солнце золотило верхушки кедров, ослепительно вспыхивая сквозь просветы в кронах. Роса дрожала и переливалась разноцветными огнями. Белые космы тумана уползали прочь, прячась под мостами.
Кот, фыркая, обходил места, где было совсем свежо. Около одному ему известного логова он мяукнул, обещая вечером прийти опять, и скрылся.
В городе Лэм позавтракал, потом бродил по незнакомым улицам, долго бродил, расспрашивал, наконец, в безымянном переулке, таком узком, что двое еле могли разойтись, нашел то, что обычно искал в любом городе.
Переулочек наполнен был лавками и погребками, в которых продавали все, что душе угодно. Оговоримся сразу – душе чародейской. Простой люд не совался. Торговали порошками, зельями и книгами со всех краев Светломорья. Обитали здесь и особые ростовщики, сбывавшие драгоценности, чья цена была тем ниже, чем более сомнительную историю они имели. Никто бы не поручился, что, прикупив здесь кольцо или браслет, нельзя было потащить за собой чужую беду, проклятие или того хуже.
Лэм заглянул наудачу в дверь без вывески. Слабо звякнул колокольчик на красном шнурке – должно быть, глубокий старик, как и все здешние обитатели. Фиу попал в лавку старьевщика.
На все лады тикали часы, пахло пылью и старыми духами. Рухлядь тут была не самого высокого разбора – это чародей понял сразу. На полках тускло блестели флаконы, шкатулки без крышек, дешевые латунные кольца с выбитыми камнями и прочий хлам. Фиу огляделся. Глазу остановиться было не на чем, но тут шевельнулось чутье колдуна.
Чародей шаг за шагом прошелся вдоль полок, обследуя каждую вещицу. Нет, тщетно… Лэм озадаченно поскреб в затылке и снова вернулся к началу, не желая уходить без разгадки.
Вот прислонилась к стене стопка старых холстов. Первый из них – сильно испорченный, изрезанный ножом портрет дамы в голубом платье фасона полувековой давности. Лэм коснулся холста. Кажется, художник был влюблен в оригинал. И потом кромсал картину ножом с отчаянием безумца. Столько занятных историй хранят старые портреты, но вряд ли сейчас ему нужна хоть одна из них.
Шкатулка с обитыми медью углами. Фиу взял ее и сразу поставил назад, опасаясь прибрать чужое. Во втором дне шкатулки лежало когда-то письмо, из-за которого немало пролили крови и слез.
Над шкатулкой висел веер, украшенный стеклярусом – вещица вовсе пустая. Лэм, едва удостоив его взглядом, прошел дальше и остановился. На гвозде висел кожаный поясок. Занятная штука, хотя Лэму случалось видеть богаче и затейливее. Поясок старый, истертый, а к нему крепились крохотная чернильница, перышко, моток серых ниток с воткнутой иголкой и зеркальце. Пояс на тонкую талию, но не женский, и наводил на мысль о мелочности обладателя.
Фиу смотрел на поясок и мучительно вспоминал, на ком мог его видеть. «Скаредный, маленького роста, худой и вечно в серой одежде, иначе с чего бы ему таскать нитки такого мышиного цвета… А вот и перетершаяся завязка».
Чародей приподнял за цепочку зеркало – маленькое, круглое, чуть больше монетки. Сзади гравировка, но уже стерлась. Кстати, именно про такие зеркальца и зашел вчера разговор. А в самом пояске, кажется, зашито что-то… Фиу обернулся и поймал на себе взгляд хозяина. Старьевщик следил за ним, застыв над счетами и зажав в руке лупу.
– Давно он у вас? – осведомился Фиу, кивнув на поясок.
– Третий день, – хмуро ответил тот. – Внучка на улице нашла. Да тогда же ногу вывихнула, лежит теперь.
