Анна Сеничева - Перстень Рыболова
В лицо подул свежий ветер-полуночник. И снова показался из-за деревьев старый Фонтан. Молочной белизной светились во мраке его раковины, ртутью в них лежала вода. Холодная, тяжелая…
Как часто в детстве Расин на спор бегал сюда один! И всякий раз боялся, так боялся, что сердце бешено колотилось, отдаваясь в ушах. А однажды пришел сюда с Сереном, и страха как не бывало. Будто ночь посветлела тогда… Сколько лет назад? Двенадцать? Да, двенадцать…
Впереди была целая жизнь. И они бросали на ветер это даровое богатство, а ему все конца краю не было, и каждый прожитый день казался лучше прежнего.
Вечерами они забирались на самую высокую башню дворца и смотрели, как тают в дымке хребты Архипелага, как зажигается в гавани сверкающая цепь огней. Расин думал тогда, что жизнь их не переменится, они будут жить вечно и никогда не умрут.
А потом Серен сгинул… Золото обернулось песком, ветер развеял его, унес в Светлые моря, откуда никому и ничему нет возврата. Тяжело, как тяжело, словно в склепе!
Впереди забрезжил свет. Расин сначала глазам не поверил, а когда сообразил, куда забрел, то едва удержался, чтобы не побежать навстречу. Смертная тоска схлынула, как волна прибоя.
Огонек светил в окошке садового домика, где с нынешнего вечера обретался новый жилец. Фиу Лэм не спал. Видно, читал свои тайные книги и варил зелья.
Подходя к домику, князь услышал голос чародея, беседовавший с кем-то. «Кто это у него в гостях?» – подумал Расин.
– Вы, ваша светлость? – откликнулся на стук Фиу. – Милости прошу!
Расин вошел.
– Как раз вовремя, – кивнул чародей. На горелке в углу кипело и булькало. Пахло тмином.
Лэм, судя по всему, уже обжился. Еще с утра не знали, что вечером тут останутся на ночлег, поэтому запах ветхости не до конца выветрился из стен. Но древнее барахло выволокли прочь, тюфяки просушили, пол и сундуки застелили ткаными коврами, и в домике воцарился тот дух, который всегда сопровождал Фиу – спокойствия и отшельничества, полного тайн.
Лэм и впрямь был не один: в колченогом кресле развалился огромный серый кот.
– Колдун, как и я, – сказал Фиу. – Из местных, пришел свести знакомство. – Чародей изъяснялся в своей обычной манере, так что было непонятно, шутил он или говорил всерьез. – А на вас лица нет, точно привидение повстречали.
– Да тут их полно, – ответил Расин, устроившись напротив кота.
– Забавно – мне ни одного не попалось. Что ваш дядя?
– Мы недолго с ним говорили… – начал было князь, но, наткнувшись на пытливый взгляд, махнул рукой. – Плохо, Фиу.
– Выходит, правду люди говорят?
Кот потянулся и сладко зевнул. Расин мрачно поглядел на него.
– Кажется, да.
Лэм загасил огонек горелки. Сняв кастрюльку, разлил дымящийся напиток по чашкам из пожелтевшего фарфора.
– И как проявляется его… болезнь? Он говорил с кем-то невидимым?
– Нет.
– Уже хорошо. Вы пейте прямо так, остынет – станет невкусным. Так что же? – чародей повозился в кресле, располагаясь поудобнее. – Может быть, король бросался вещами? Кричал чужим голосом?
Князь покачал головой.
– Тогда что?
– Фиу, он видит зеркальное отражение принца. Часто видит. Оно навещает дядю, изводит разговорами о смерти Серена, – Расин говорил через силу, – рассказывает о том, когда умрет король. Еще Аларих уверен… – он запнулся.
– Договаривайте, – велел Фиу, глядя поверх золотого ободка чашки.
– Дядя уверял, что отражение постепенно превращается в живого человека.
Минуту в комнате стояла тишина, только чуть слышно урчал кот.
– Отражение, – задумчиво повторил чародей. – Отражение в зеркале… Какая странная фантазия! А почему он решил, что это именно отражение?
– Видите ли, Фиу, – неохотно сказал князь. – Это наше больное место. Темная семейная тайна. На Серена зарок был положен – до семнадцати лет в зеркало не смотреть. Даже не то, чтобы не смотреть… В глаза своему отражению не всматриваться. Будто бы выйдет оно из зеркала и живого затянет на тот свет. Отчего, почему так – я не знаю.
– Кто знаком с подробностями? – спросил Фиу.
– Нений Любомудр. Он-то и велел все зеркала убрать из дворца подальше. Но Любомудра сейчас не спросишь: старик пропал без вести.
– Да, этот зря болтать не станет, – Фиу отпил из чашки. – А вы ведь раньше об этом не говорили.
– Мало радости рассказывать, да и повода не было. Понимаете, Аларих очень любил Серена, только совесть его точила, что Лафии выпала такая честь – посадить принца на престол Светломорья – а принц родился, как бы так сказать…
– Порченый, – договорил Фиу. – Уж меня можете не стесняться, ваша светлость, – он раздраженно дернул бровью, – только, можно подумать, Серен напросился явиться на свет в какой-то определенный день и заполучить такой подарок! Когда, кстати, он родился?
– Двадцать пятого апреля.
– День как день, – пожал плечами Лэм. – Вы по какому летоисчислению назвали?
– По общему, разумеется.
– А если… если по другим считать? – Фиу, не дожидаясь ответа, начал загибать пальцы: – По староэрейскому – двадцать пятое мая, по северному – одиннадцатое, кажется, ноября, по древнелафийскому… – он помолчал, считая, – тридцатое мая. А в какой час он родился?
– Ближе к полуночи.
– Тридцатое мая, ближе к полуночи, и еще пять часов. Но тогда тридцать первое. Ваша светлость, так это же…
– Последний день мая, – Расин удивленно посмотрел на Лэма, – неужели Самхат?
– Он самый, – кивнул Фиу. – Великий Асфеллотский праздник.
– День их прошлого воцарения на Лафии, кажется.
– Не совсем. Просто все важные дела Асфеллоты на Самхат намечают, верят, что тогда удача будет сопутствовать. На самом-то деле корни праздника древнее, – Лэм сделал еще глоток. – Я слышал, это их первый день на земле, от него Асфеллоты и отсчитывают историю. Любопытно как: день рождения Серена по их летоисчислению приходится прямо на Самхат.
Князь допил отвар и поставил чашку:
– Что, по-вашему, это должно обозначать?
– Пока не знаю. Может статься, чистая случайность. – Лэм помолчал и вдруг спросил: – Кстати, насчет зеркал… Асфеллоты ведь их всегда с собой носят, вы замечали?
– Их многие носят, – возразил Расин. – Что до этого племени, то у них склонность к самолюбованию и вовсе границ не знает…
Князь замолчал, чувствуя, как клонит в сон. Он закрыл глаза, думая, что посидит так минутку и уйдет. Но дремота тут же сморила его.
– Вот и ладно, – сказал чародей. – Спите на здоровье, нечего впотьмах шататься, если тут привидений полно, – он задумался. – Конечно, если есть день в году, то кто-то должен в этот день родиться. Так что с этой стороны и впрямь случайность. Но ведь Серен, как ни крути, родился не простым человеком. Еще заклятие это откуда-то взялось! Отражение выйдет из зеркала… И зеркала они не зря с собой носят, это у них вроде оберега с давних пор… Ты как думаешь? – но кот закутался в хвост и более не склонен был к беседе. – Да, пора спать. Утро вечера мудренее. Надо бы узнать, что ж такого случилось в Самхат, что на свете завелась такая пакость, как Асфеллоты. – Фиу встал и задул свечи.
Когда огоньки погасли, ночь за окнами чуть посветлела. Пол застелила серебряная тканина лунного света, и на ней долго еще рисовался силуэт чародея, который смотрел на небо и вполголоса разговаривал сам с собой.
V
Наутро князь проснулся от стука в дверь. Он заспанно огляделся, не сразу поняв, где находится. Косые солнечные лучи кисейной занавесью висели посреди комнатки, в них застыли пылинки. Вокруг громоздились мозаичные столики, секретеры и кресла с потертой обивкой, а на них лежали сумки и тюки, еще не разобранные с дороги.
Самого хозяина уже и след простыл, кота тоже. «Кот, – подумал Расин, глянув на кресло с клочками серой шерсти, – тут вчера кот лежал, Лэм с ним разговаривал». Он улыбнулся, припоминая вчерашний вечер.
Стук повторился.
– Эй, Фиу! – послышался снаружи голос Леронта. – Расин не у вас?
– У меня, – откликнулся князь. – Проходите.
Граф вошел, с любопытством оглядывая диковинную обстановку.
– Доброе утро. Вот где наш колдун себе гнездо свил, – заметил он. – Его любовь к старью переходит все границы. Неужели ему во дворце места не нашлось?
– На то он и Фиу, – ответил Расин, потягиваясь. – Я предлагал, он сам сюда попросился. Во дворце, мол, суета, все путаются под ногами и мешают думать.
– А где он сам?
– Видимо, отправился по своим колдовским делам. Вы завтракали?
– Нет, вас ждал.
– Что ж, тогда идем.
Расин встал и тут же вспомнил давешний разговор про Асфеллота, близкого к королю. «Вот сейчас и увидим, что за птица», – решил князь.
Вопреки ожиданиям, чужих за утренним столом не было. Завтракали вчетвером с королем и Леккадом. Прислуживал старый Кассель, помнивший живыми еще родителей нынешнего короля. А этот заметно сдал, с грустью заметил князь, глядя на исхудавшее лицо и седые кудри слуги.
