Вадим Саитов - Цитадель души моей
Сатр! Нет, не оказал. Заметил я шевеление краем глаза, глянул быстро — встаёт мой придушенный, шею трёт. Хвост поджатый, вид подавленный, но мне от этого не легче. Ну что ж это я поторопился, чуял ведь, что надо еще пару минут подождать. Оплошал я, оплошал — хорошего бойца в живых оставил. Теперь он только сильнее станет, и все людские жизни, которые он в будущем заберёт, частью и на моей совести будут.
Злость мне сил добавила — если её в бою правильно использовать, от неё сплошная польза — разум проясняет, боль притупляет. Главное — холодной её поддерживать, злость — то. Не давать вскипеть нерассуждающей яростью. До того я, силы вожака справедливо опасаясь, в ближний бой не лез, а тут — навстречу рванул. Он меня через бедро кинул, так я даже мешать ему не стал — зря, что ли, у нас на тренировках один из сражающейся пары всегда хвост на пояс одевает? За него-то я и зацепился, падая. И на ноги приземлился, у верга за спиной. За хвост же и дёрнул, как следует, одновременно ногой под него с размаху залепив. Причиндалы у вергов чуть повыше, чем у людей, так я об этом знаю и удар не голенищем, а кончиком сапога наношу. Сдаётся мне, щенков у вожака больше не будет.
Пискнул он и сжался, локти к бокам прижав — точки болевые защищает. Эффект от удара в пах не настолько хорош, как от удара по нервному сплетению — с ног не валит, но выигрыш во времени даёт. Немного, но даёт. А мне и этого достаточно — прыгаю вожаку на спину, валю его на землю, руку левую, сталью окованную, в пасть засовывая. Правой рукой левую к себе тяну, коленями спину верга к земле прижимая. Дерну сильнее — шею сверну. Но нельзя. Ничто тогда уже не помешает всем, уже мной побеждённым, на меня наброситься. Жаль, но только двоих я теперь и смогу убить — тех, что после вожака пойдут. Но уж их-то убить ничто мне не помешает. Думаю я так и вдруг понимаю, что самку мне убивать не хочется. Вот не хочется, и всё тут. И злость боевая куда-то вдруг уходит, вытекает, оставляя ощущение опустошённости и наполняя усталостью только что звеневшие от силы мышцы. Что же это такое со мной?
Я растерянно отпускаю вожака и встаю с него, даже не думая, что он, быть может, вовсе себя еще побеждённым не считает. Очень я самим собой удивлён. Переутомился, что ли? На мое счастье, вожак рыпаться и не думает. Приподнимается, садится на колени, говорит глухо, не поднимая головы:
— Уходи.
Я удивлённо окидываю взглядом оставшихся вергов. Ну, самка еще ладно, может, они теперь настолько на людей похожи стали, что самки у них как бойцы никуда не годятся. А второй-то чего? Взрослый, крепкий. Почему же… а, понятно. Только сейчас я и увидел — раньше он впёред не лез, а теперь их передо мной всего двое осталось, и я заметил — нога.
Очень мерзко выглядящая рана ему левую ногу чуть повыше пяточного сустава опоясывает. В петлю попал, несомненно — и как его только угораздило? Петли верги настораживают силы неимоверной — человеку ступню запросто оторвать может, а если и не оторвет, то сухожилия все повредит и суставы повыдергивает. Попал в петлю — всё, инвалид. Понятно, что у вергов организм покрепче, но досталось и ему не слабо. Хромать ему гордость не позволяет, но, похоже, только на это его и хватает — не хромать. Не боец.
Вообще.
Что-то быстро прохрипела-прорычала на вержьем самка — я не успел расслышать, что. Сложные они для людей, языки бестий. Не в смысле сложности самого языка — тут-то как раз наоборот, а в смысле произношения и на слух восприятия. Что медленно произносится — еще туда-сюда понимаю. А так — нет. Только по интонациям ясно, что возмущена чем-то самка. Вожак поднял голову, посмотрел на неё усталым взглядом.
— Щ-Крах, — сказал. «Как хочешь», то есть. Встал и в сторону отошёл.
— Дерись со мной, человек, — голос у самки тоном повыше, густой и звонкий. Согласные чеканит, как молоточком по наковальне. В хоре имперском с таким голосом петь, а не по лесам бегать. И что ей неймётся? Я уже уходить собирался, пусть даже вообще никого не убив: надо мне в себе разобраться срочно. Ну да ладно. Сама напросилась.
Кстати, она времени-то зря не теряла. Я цепляюсь взглядом за её доспех, и брови у меня сами от удивления поднимаются. Смотрю по сторонам — ага, у четверых доспехи отобрала, сложила и себе засунула по бокам. Соображает, однако. Усмехнулся одобрительно, подмигнул. Мимика у бестий с нашей сходна. Сдается мне, она у всех живых тварей сходна. Дёрнула самка ухом раздраженно, взгляд отвела. Да не нужны мне твои бока — у меня для тебя другой сюрприз есть.
Неплохим она бойцом оказалась. Для самки. Понятно, почему вожак не видел смысла в нашем поединке — не тянёт она против меня. Даже против уставшего, израненного и весь боевой запал растерявшего. Сама это понимает и злится. Неправильно злится, неэффективно. Я другого не понимаю — вот уже раз пять мне удачный момент подвернулся, и раз пять я его упустил. Сам себя убеждаю: упустил потому, что ошибиться боюсь, жду, чтобы наверняка. И сам же понимаю: лукавлю — а точнее, просто вру. Сам себе же. Ох, неладное что-то со мной творится, пора заканчивать. Не то, чую я, добром это не кончится. Вон и вожак — настолько удивлен, что про свое недавнее поражение и думать забыл — следит за нашим «боем», глаза расширив, и, я вижу, тоже не понимает, что происходит. Нет, так дальше нельзя — все же самое главное в бою — это настрой на победу.
Без него проиграешь даже младенцу. А у меня этот самый настрой с каждой секундой утекает, как вино из кружки пьяницы.
Ладно, хватит. Отбив её выпад, я к ней вплотную рывком приближаюсь. Лапа её левая назад для удара отведена, правую я только что вниз отбил — нет у неё шансов, и сама она это понять успевает: тоскливой обречённостью взгляд её затуманивается. Даже на последний отчаянный рывок её не хватает — видать, не одного меня эта схватка из равновесия душевного вывела и запала боевого лишила. Я и сам двигаюсь вполовину медленнее — словно намеренно фору даю. Не хочется мне делать того, что я делаю, определенно, не хочется. Но что мне — впервой, что ли? И я бью, сложенными «копьем», пальцами левой руки в её правый сосок, потом, продолжая удар, наваливаюсь на руку всем телом.
— А-а! — короткий, но звонкий выкрик боли и отчаянья. Верга пытается отскочить назад, спотыкается, падает набок; с трудом, шипя, привстает на четвереньки. Вот как? Должно было хватить, по моим прикидкам. Ну ладно, добавлю — я не жадный.
Делаю быстрый шаг к поднимающейся верге и… получаю зверской силы удар в затылок. Пульсирующая вязкая тишина наваливается душным саваном, искажаются и плывут в нем удивленная морда верги, что-то неслышно орущие бестии вокруг меня. И, напоследок, растворяющаяся в чернеющем мареве фигура вожака, целеустремленно хромающего ко мне с очередным камнем в лапе. Чувствую ускользающее ощущение досады: Сатр, как глупо!
IV. Non credula postero[10]
— Дерек?
Капитан поднял на меня усталый и чуточку недоумённый взгляд. Очень мне от этого взгляда захотелось тихонечко сказать «Прошу прощения» и выскользнуть за дверь. Но я не стал этого делать, разумеется. Наоборот, вытянулся стрункой, как образцовый легионер, и замер, всем видом выражая готовность выполнить любой, даже самый идиотский, приказ.
Не наше дело — подражать Плинию, наше дело — выдерживать линию.
— А… Шелест… Хорошо, — капитан кивнул, — садись. Стоя истину не познаешь.
«Истина, как всякая шлюха, познается лежа» — хотел я ответить старой солдатской поговоркой, но побоялся. Кивнул и сел на скамейку.
— У Новиомагуса ты вергов чистил?
А то он не помнит. Не один я, если, что. Шестеро нас там было лейтенантов и егерей сотня.
— Трех Когтей клан, — я кивнул, — ровно, я уверен.
Вздохнул капитан, бумажки на столе перекладывает. Я не выдержал.
— Что там? Верги?
— Волки, — опять вздохнул Дерек, — телят таскают, овец…
Посмотрел на меня холодным взглядом, продолжил:
— Детей, женщин, охотников одиноких… тридцать два человека уже пропало.
Теперь уже я вздохнул. Взгляд отвёл.
— Моя ошибка, — сказал, — упустили мы волков тогда.
— Так тебе и исправлять, — ухмыльнулся Дерек, — десятки хватит?
Я поворошил мозгами, поприкидывал. Не больше тридцати их там сбёгло, волков-то. Так что…
— Скриттурой обойдусь. Могу идти? Людей набирать?
Что с того, что лейтенантов там шестеро было, да и вообще — командовал чисткой вовсе не я, а Сестерций. У нас оно как — раз в чём-то участвовал, значит, в полной мере отвечаешь за всё, что там было. В полной. Более чем вероятно, что Дерек до меня уже Сестерция и отправил Новиомагус дочищать. Но неважно.
— Завтра. Завтра с утра и поедешь, — Дерек сказал, кинжалы своих ястребиных глаз в меня втыкая, — а сейчас скажи: что про Ольштад думаешь?
— Что-что, — я взгляд в сторону отвёл, — там-то уж точно всех ровно зачистили: и вергов, и волков ихних.
