Карина Демина - Голодная бездна. Дети Крылатого Змея
…если согласится.
О предстоящем разговоре и думать не хотелось, но не думать было невозможно.
— …и ты… — Мэйнфорд поморщился — голова разнылась, никак от дурных мыслей. — Ты постараешься сделать так… так… чтобы этот рафинированный стервец вышел из себя.
К счастью, Джонни не стал задавать лишних вопросов.
Молодец.
И если повезет…
— Пожалуй… — он отправил последний клок ваты в вазу и пальцы вытер платочком. — Пожалуй, если я усомнюсь в его компетентности… к счастью, магография оставляет большой простор для… диспутов…
Вот и чудесно.
Завтрашний день обещал быть радостен и наполнен эмоциями. Двое целителей станут дискутировать по поводу того, что творится в мозгах Мэйнфорда, а чтица, которой он, если разобраться, доверять не должен, но альтернативы не имеет, с его же подачи попытается совершить совершенно противозаконный слив информации.
…в любом случае, это лучше, чем снова умирать.
Мэйнфорд прижал руку к сердцу. Надо же, бьется. И не скажешь, что неживое.
Глава 7
В ванне Тельма спряталась.
Эта ванна замечательно подходила для того, чтобы в ней скрываться. Глубокая. Теплая. И темная. Из пары светильников работал лишь один, да и тот мигал.
Пахло… мужчиной.
Туалетной водой. Мылом.
Потом.
Собственным Мэйнфорда запахом, слишком резким, чтобы его игнорировать.
Она включила воду.
Стянула чулки… мокрые и грязные. Белье не лучше… и надо бы вызвать такси. Уйти. Никто не остановит, в этом Тельма была уверена. А дома она уже переоденется в чистое и, так и быть, отжалеет четвертак на газовую колонку. У нее ведь тоже ванна имеется. И горячая вода.
А если приступ повторится?
Если в следующий раз ее не окажется рядом? И никого не окажется рядом?
Что с того?
Неужели она будет переживать о человеке, который… который ей обязан. И Мэйнфорд не из тех, кто забывает долги. Именно. В этом все дело. В планах ее, где Мэйнфорду найдется место…
Тельма вдохнула и с головой нырнула в теплую мутноватую воду.
Нет ничего глупее, чем врать самой себе.
Мэйнфорд сказал, что знает, кто она. И значит, выставит. Из дома. Из Управления. Только вопрос: сразу или же прежде попытается купить?
Сквозь толщу воды потолок казался серым, размытым. И внизу, на дне, было на удивление спокойно. Тельма лежала бы вечность, но кислород закончился, а воздух, показавшийся отвратительно холодным, вернул к реальности.
В ванне не спрячешься. И разговор неприятный, сколько его ни откладывай, состоится. Так к чему тянуть? Она вымылась мылом, которое терпко пахло сандалом. Вытерлась полотенцем, выбрав из пятерки то, которым явно пользовались. Ей и самой было странно это почти животное желание пропитаться чужим запахом. В шкафу обнаружилась и рубашка, свежая, пусть и мятая.
Белье…
Обойдется.
Халат Мэйнфорда, упоительно пахнувший его туалетной водой, оказался не просто велик — Тельма в нем утонула. Но халат был мягким, а альтернатива отсутствовала.
Вот и все.
Дальше прятаться нет смысла.
Она вышла из ванной, втайне опасаясь встречи один на один, но, увидев Кохэна, вздохнула с облегчением. Сколь бы близок он ни был, Мэйнфорд не станет втягивать в спор и его.
— Как ты? — Кохэн выглядел бледным.
— Жива.
— Есть хочешь? Спать?
— Всего хочу.
— Сядь куда-нибудь, — Мэйнфорд старательно смотрел мимо Тельмы. — Пол холодный.
Забота эта ничего не значит. А пол нормальный, в приюте было хуже, особенно в том, в первом, где Тельма еще цеплялась за глупую надежду… отослали по ошибке… вспомнят… заберут…
Вернут домой.
Нет больше дома. А холодные полы… к ним, как и ко многому, привыкаешь.
Она забралась в кресло, сбросив на пол стопку журналов. Спрятала руки в подмышки. Отвела взгляд. Отвела бы…
— Док говорит, что это я сам, — Мэйнфорд поежился. Он выглядел растерянным и несчастным, и это совершенно не увязывалось с прежним каменным его обличьем. — Только я ничего не понимаю в этих письменах. Если бы я сам, я бы должен был бы понимать?
— Не обязательно.
Здесь ему не было больно, Тельма ощутила бы эхо боли. Надо было еще что-то сказать, умное или успокаивающее, но ничего такого в голову не приходило.
— Подсознание хранит много всего. Если ты когда-нибудь видел подобное… тот подвал, он существует?
— Существует, — не стал отрицать Мэйнфорд и потер руки. Уставился на них с удивлением. Потрогал запястья. — И камень существует. И цепи на нем. Мне уже однажды приходилось лежать на этом камне.
Тельме ни к чему знать подробности его прошлой жизни. Чем больше знаешь, тем ближе становишься, а она и так подпустила его чересчур близко.
— Дед принес меня в жертву, — Мэйнфорд гладил запястье. — Тогда остался след от кандалов, хотя я и не вырывался. Я сам лег на камень, потому что это было…
— Правильно? — подсказал Кохэн.
— Да, пожалуй. А сейчас следов нет. Я ведь и кандалы ощущал вполне реально. И если дело в том, что тело просто воплощает мой бред, — он коснулся висков, — то почему избирательно? Только не говори мне, что разум — это слишком сложный инструмент и наука пока его не постигла.
Это он произнес ворчливо, и почему-то Тельма улыбнулась.
— Не буду.
— На алтаре есть письмена. Обрывки… вот эта часть, — Мэйнфорд чиркнул пальцем по груди, рассекая рисунок пополам. — И да, я мог ее запомнить. Но вторая…
— Вторая половина осталась в Атцлане. Ты там не бывал, — Кохэн сел-таки на пол. — Ведь не бывал?
— Нет.
— Книги? — предположила Тельма. — Зарисовки. Дневники. Снимки. Любая случайная картинка, которую твой разум мог запечатлеть.
Она искала рациональное объяснение, и не только для себя. Ему тоже нужно. Он не готов поверить в богов, пусть даже боги отозвались на его крик.
— Наверное, — Мэйнфорд готов ухватиться за это объяснение, правда, он тоже не привык лгать себе, поэтому качает головой. — Возможно… только… что здесь написано?
— И породило небо троих сыновей: старшего назвали Тлаклауке. Он был красным от небесной крови. Родился второй сын, которого назвали Йайанке, он был самый большой, у него было больше власти и силы, чем у других. Он родился чёрным.
Кохэн читал, раскачиваясь, и голос его наполнял комнату.
Слушать было тяжело.
— Третьего назвали Кетцалькоатль, образом он был подобен змею, но возжелавши летать, слепил себе крылья из глины…
Тельма слушала, но почему-то слова проходили мимо.
— …и тогда Тлаклауке стал солнцем и подчинил себе мир, а также всех людей, которые в нем обитали. Кетцалькоатль воспротивился его власти. Сразились братья. Тлаклауке ударил его дубиной, и Кетцалькоатль упал в воду, где и обратился в ягуара. Он вышел на берег и стал убивать гигантов, пока не убил всех. Так закончился мир первого солнца…
— Что это? — спросила Тельма шепотом.
— История, — так же шепотом ответил Мэйнфорд.
А Кохэн продолжил:
— И стал Крылатый Змей солнцем. И был тринадцать раз по пятьдесят два года. Тогда Йайанке превратился в ягуара и так ударил лапой Кетцалькоатля, что тот свалился и перестал быть богом. И случилась гибель второго мира.
Она слушала про огненный дождь, который уничтожил второй мир. И про людей, обратившихся в индюков. Про великую воду. Слушала и не понимала — зачем?
Это должно иметь значение, но…
— …пятый мир — мир идущего солнца, которое проглотит Бездна. И тогда случится так, что наступят тьма и холод. И все, кому случится жить, погибнут.
Кохэн замолчал.
И тишина длилась и длилась, пока Мэйнфорд, покачнувшись, не сказал:
— Оптимистичненько…
Кохэн поднялся.
— Пятый мир погиб. Так говорил дед. Когда к берегам Земли Цапель пришли корабли. Тот, кто вел их, был смуглокож и черноволос. Облачен в золото. Он восседал на спине диковинного зверя, чья шкура была прочней железа. И за спиной его вздымались крылья. Тогда и решили, будто благословен он богом, а может и сам богом является.
Прошлое.
Забытое. Похороненное надежней, чем все мелкие секреты Тельмы. Но оно ожило, там, в кошмаре. И если так, значит, это прошлое собиралось воскреснуть?
— Пятый мир умирал, когда ваши боги шли по землям масеуалле. Когда вода в Священном озере сперва покраснела от крови, потом сделалась черной, что деготь. И многие погибли, испив ее. Когда на берег древнего Атцлана шагнула нагая старуха, чье тело было покрыто струпьями. И прошла она по улицам…
— Кохэн…
…он не слышал.
…он был там, на берегу… и застывший взгляд его, устремленный в стену, вовсе не стену видел, не грязные обои и не полки, покрытые толстым слоем пыли.
— Не трогай его, — у Тельмы не хватит сил, чтобы отправиться еще и этой дорогой. Она слишком часто выпивала себя досуха, этак и перегореть недолго, не говоря уже о другом.
