Григорий Григорьянц - Гром над Араратом
Привели Дорилая. Седой старик, знаменитый философ, а теперь еще и дипломат, опустился на колени перед царем и сказал:
– Прости меня, государь.
– Ну, ну, Дорилай, встань. Я слышал о твоих приключениях. – Митридат был в хорошем расположении духа. – Ты побывал в плену у римлян, тебя держали в тюрьме, где наверняка выбивали мои секреты.
– Я стар, и сил сопротивляться могучему Риму у меня нет.
– Это не важно! Ты мудрец и всегда давал мне хорошие советы, я тебя ценю и уважаю. Мне сказали, что ты был у Тиграна и Фраата.
– Да, государь, – сказал Дорилай. – Тигран наделил меня особой миссией встретиться с царем Парфии Фраатом и с тобой. Тигран предлагает объединить под его началом все армии – твою, парфянскую и армянскую для борьбы с римским владычеством.
– Он и так царь царей! Почетного звания старшины царей ему мало, и он хочет подчинить себе все царства, сделать Понт и Парфию своими вассалами?
– Государь, его помыслы бескорыстны, он заботится о благополучии других и думает об общем благе.
– Какой толк быть царем, если должен подчиняться другому царю? – ехидно спросил Митридат.
– Соперничество трех великих царей Азии на руку только Риму, который по одиночке разобьет каждого и установит свою гегемонию.
– Дорилай, посуди сам, я веду войну с Римом почти тридцать лет, Рим считает меня главным врагом, он меня боится, трепещет при одном упоминании моего имени, а Тигран, столкнувшись с четырьмя римскими легионами у стен своей столицы, проиграл первый же бой и отдал Лукуллу столицу на разграбление. Так кто же должен быть во главе объединенных сил?
– Тигран предлагает разделить Малую Азию и Ближний Восток между тремя царями и всем троим стать оплотом мира и твердыней Востока.
– Я содрогаюсь от такого предложения. Послушай, Дорилай, я знаю свою судьбу. Боги сообщили мне свое решение через Таблицу судеб. Да, после ранения я остался жив только благодаря армянскому царю, но есть предсказание, что звезда моя скоро закатится, так зачем же тратить остатки сил на всякую суету. Я хочу насладиться последними мгновениями жизни, оставить яркий след на небосклоне истории. Я хочу, чтобы меня запомнили навсегда, хочу войти в историю как великий защитник униженных и порабощенных, хочу в одиночку противостоять гегемонии Рима, а потом уйти красиво.
– Неужели ты задумал напасть на Рим?
– Да, Дорилай, я хочу повторить подвиг Ганнибала и напасть на Италию с севера. Это будет грандиозный поход! В борьбе с Римом я объединю народы всей Европы.
– Ты великий полководец. Но что, если ты проиграешь?
– Я снова чувствую неукротимую энергию, мне хочется быть дерзким, отважным и решительным! Лучше бы ты привез от Тиграна талисман Мардука, делающий владельца неуязвимым. Я одолжил его твоему царю. Без него я получаю ранения в каждом бою! – горько сказал Митридат.
– Мое чутье, Митридат, подсказывает, что, если цари не объединятся, все трое испробуют горькие плоды разочарования.
– Фраат, конечно, отказался!
– Да, государь.
– Когда гибла моя армия под Кабирой, Тигран равнодушно взирал на мои страдания и не пришел на помощь.
– Но он приютил тебя, не выдал римлянам, дал войско.
– Это так. С небольшим войском я уничтожил легион Фабия и разбил легион Триария, а легион Сорнатия не решился даже вступить со мной в бой. Мой сын Фарнак наладил из Боспора снабжение Понта хлебом, скотом и оружием. Меня приветствуют толпы народа, многие добровольно вступают в мою многоязычную армию. Я – объединяющее начало народов Востока, и я накажу Рим за его высокомерие.
– Высокомерие и скромность отличаются тем, что первое требует слишком многого, а второе не требует даже малейшего благоговения.
– Намекаешь, что я высокомерный. Да, это так! Мне, названному именем бога Диониса, надменному и упрямому, нетерпеливому и гордому, требуется ощущать себя исключительным и обожаемым, чтобы обо мне ходили легенды, а историки назвали бы меня великим.
– Да, ты великий! Могу я, чтобы развлечь тебя, загадать одну загадку.
– Да, Дорилай, загадай!
– Вот загадка: «Первого не вижу, второго не замечаю, третьего не помню!»
Митридат подумал и сказал:
– «Первого не вижу» – это враг, который скрывается под личиной друга, «второго не замечаю» – это препятствие на пути к успеху, «третьего не помню» – это благодетель, которому обязан всем и о котором забыл!
– Ты всегда прав, мой государь. Разреши мне удалиться?
– Дорилай, помни, кто твой благодетель. Иди!
Ариобарзан I со своим шестнадцатилетним сыном, тоже Ариобарзаном, которому суждено войти в историю как Ариобарзан II, прохаживался по залам белоснежного дворца в столице Каппадокии Мазаке.
– Мой сын, – наставлял царь, – хоть заповеди любимейшего из богов греков Аполлона и гласят: знай меру, соблюдай границы и укрощай свой дух, – не надо забывать о диком начале человеческой природы!
– Отец, разве люди – звери? – спросил сын.
– Мой сын, звериная суть каждого человека стремится вырваться наружу.
– Но, нарушая запреты, люди могут дойти до безумия! – удивился сын.
– Вот я, дорогой сын, нарушил все запреты, раскрепостил чувства и больше не вижу различия между жизнью и смертью.
– Но, отец, а как же бессмертие души?
– Оставь это подданным. Ты должен, как я, руководствоваться страстями, инстинктами, желаниями и эмоциями.
Аретий, главный советник царя, внезапно появился на пороге зала и быстрым шагом подошел к ним:
– Государь, срочное донесение!
– Аретий, я сейчас учу сына, как править царством безраздельно и жестко. Не отвлекай!
– Но, государь, донесение не требует отлагательства!
– Ну что там случилось? – Ариобарзан был крайне недоволен.
– Границу твоего царства нарушил Митридат, он со своим войском идет на Мазаку.
– Что?! – Ариобарзан окаменел.
– Таково донесение дозорных. Митридат движется по дороге Себастия – Мазака, скоро будет у стен столицы. – Аретий в смятении развел руками.
Ариобарзан вдруг сорвался со своего места и побежал на выход из зала. Бежал он с легкостью, не свойственной тучному человеку, соображая на ходу, куда спрятаться. Когда все потайные места во дворце были испробованы, он выбежал в сад, подбежал к столетнему дубу и попытался, как белочка, влезть на него, а когда это не получилось, он залез в непроходимые заросли ежевики. Подбежали, запыхавшись, Аретий, министры и советники.
– Государь, надо отразить нападение! – прохрипел Аретий.
– Я жертва агрессии! – послышались слова Ариобарзана.
– Но твоя обязанность – безопасность и порядок внутри страны!
– Меня посетила безысходность! – выкрикнул царь.
– Но принцип «сдержанность и выжидание» в данном случае работать не будет.
– Да? – Ариобарзан высунул из кустов голову. – А что же мне делать?
– Хотя бы организовать до подхода союзников оборону крепости Мазака! – твердо сказал Аретий.
– Тогда мне со своей свитой самое время последовать в Рим. Я ведь союзник и друг римского народа! Где моя золотая корона и скипетр из слоновой кости, которые мне вручил римский сенат, где одеяние высшего римского магистрата?
– А Мазака? – Аретий открыл от удивления рот.
– Ты, Аретий, остаешься здесь, будешь оборонять столицу, – объявил Ариобарзан, вылезая из зарослей ежевики. – Ежевика поспела, очень вкусная, наслаждайся прекрасными ягодами! – И сунул в руку изумленного советника несколько ягод.
Вскоре большой конный отряд воинов, царедворцев и наложниц во главе с царем Ариобарзаном I скакал во всю прыть на юго-запад, в город Сиде, самый крупный морской порт Памфилии, центр работорговли и пристанище пиратов, с целью отплыть на корабле в Рим. Золото в мешках, привязанных к седлам, должно было быстро решить все вопросы незаконных территориальных претензий Митридата.
Бедный Аретий смотрел со стены крепости вслед за удаляющимся за горизонт царем и, как только отряд скрылся из виду, а пыль на дороге осела, приказал:
– Откройте ворота!
К Митридату вернулась прежняя дерзость. Он наказывал тех, кто провинился в предательстве, обласкивал верных ему людей, но в полной мере снова проявились скверные черты его характера – жестокость, подозрительность и коварство. Каппадокия стояла первой в его списке новых завоеваний, и он, не встретив никакого сопротивления, подошел к столице царства.
– Олфак, ворота открыты, что бы это значило?
– Не понимаю, государь, – отвечал полководец. – Пошлем лазутчиков?
Из ворот вышла процессия, возглавляемая царским чиновником Аретием, и медленно пошла навстречу завоевателям.
– Олфак, так мне крепости еще не сдавались, – сказал царь. – Крепость, которую брать не надо, напоминает неприступную красавицу, мечтающую сдаться без штурма.
Аретий приблизился, протянул трясущимися руками сидящему на коне Митридату золотой скипетр и голосом, полным мольбы, произнес:
