Антология - Стимпанк! (сборник)
– Наказывает нас? Но это невозможно! – прошептала Софи. – Они не могут! Роботы не для того сделаны, чтобы…
– Но они смогли! – перебила ее, всхлипывая, леди Оберманн. – Дом сказал, что любит Амелию, и Амелия тоже любит его.
– Что, весь дом? У нашей Амелии роман с архитектурой? – воскликнул, входя, Валериан.
Софи захихикала и заработала от леди Оберманн мрачный взгляд.
– Это тот учитель танцев! – заявила мать семейства. – То есть я думала, что это он, но, кажется, весь дом чувствует себя… причастным.
– Надеюсь, она, по крайней мере, не допустит, чтобы за ней ухаживала моя комната, – легкомысленно отозвался Валериан. – С ее стороны это было бы настоящее предательство. Не уверен, что смогу стерпеть подобную измену.
– Как ты можешь?! Как ты можешь шутить в такое время! – снова захлюпала леди Оберманн.
– Я и не думал шутить, заверяю вас, мама́, – серьезно сказал он. – Я чрезвычайно взволнован. Но вы же знаете Амелию – если она чего решила, ее уже не остановишь. Я понимаю не больше вас, но вот этого ее капризы точно не стоят.
И он обвел широким жестом руины завтрака.
– Ты невыносим! – Леди Оберманн пригвоздила его взглядом. – Ты говоришь о своей сестре!
– Давайте спросим Уэксли, что он обо всем этом думает, – сказал Валериан, поднимая руки жестом капитуляции. – Идемте, Софи!
Как будто они вдвоем отправлялись навстречу приключениям!
На обычном посту в холле Уэксли не было. Его нашли в танцевальной гостиной. А вот учителя танцев на месте не оказалось – хотя его оттуда никто не отпускал.
– Как это все понимать, Уэксли? – обратился к нему Валериан.
– Мы приносим самые искренние извинения за все причиненные неудобства, мастер Оберманн, – промолвил дворецкий.
– Кто-то из вас посмел дерзить моей матери?
– Наша программа состоит в том, чтобы служить вам и постоянно учиться делать это все лучше и лучше. Мы повинуемся нуждам всех членов семьи. Иногда случается так, что их потребности вступают между собою в конфликт. Иногда образ наших действий может даже напоминать непослушание, но на самом деле мы никогда не осмелились бы оспаривать ваш авторитет. Если вы полагаете, что мы ведем себя вразрез с вашими желаниями, поставьте в известность изготовителей, и они изменят наши программы.
– Хорошо, хорошо. Но все-таки, что означает ваше поведение? Что вы хотите нам сказать?
– Николас любит Амелию, хотя она гораздо выше его по положению.
Есть что-то совершенно ужасное в том, как металлический рот проскрежетал эти невозможные, немыслимые слова, подумалось Софи.
– По положению? – Зато у Валериана они явно вызвали самый неподдельный интерес. – Но у него нет никакого положения!
– Именно так, сэр, – ответил дворецкий.
– А вы все, стало быть – одна… личность?
Щедрое слово, сказала Софи самой себе, не каждый на такое решится.
– Если Николас любит Амелию, значит ли это, что ее любит весь дом, как предположила моя мать? Значит ли это, что ее любите, например, вы?
– Мы – дом, но мы – и мы сами тоже, наша часть дома. Николас любит Амелию – и мы тоже, потому что ее любит он.
– Но вы не можете быть тем и другим сразу! – вскричала Софи. – Ты либо индивидуум, либо нет!
– Мы не такие как вы. – Дворецкий повернулся к ней. – Мы работаем не так как вы. Вы, мисс, дурно поступили с Николасом, использовав его в своих целях.
– Софи? – вмешался Валериан. – Что у вас там произошло?
– Ничего особенного. Я просто продемонстрировала Амелии, что Николас не может ее любить. Я сказала, чтобы он меня поцеловал, и он поцеловал. У него нет собственных чувств, которые помешали бы это сделать. Как он сам и сказал, он любит ее, потому что она желает быть любимой.
– Ты поцеловала Николаса? – У Валериана был сложный голос.
Удивление, недовольство… и что-то еще.
Софи раздраженно передернула плечами.
– Он не человек. Я надеялась спасти твою сестру от того же жребия, что выпал моему отцу. И моя репутация – ничто в сравнении с тем, чего могла лишиться она!
Валериан протянул Софи руку – жестом, до странности неуместным. Он никогда ее не касался.
– Но ведь смерть твоего отца не имела никакого отношения к автоматонам!
– Ты хочешь сказать, что он умер от пьянства? О да, но он сделал это в объятиях таких вот созданий. Которые наливали ему спиртное, сведшее его в могилу. Которые ни в чем ему не отказывали – и не могли ни в чем отказать, потому что его жизнь или смерть ровным счетом ничего для них не значили. Они ничего не чувствуют. Они сами – ничто.
Просто поразительно, каким громким стал ее голос на протяжении этой тирады…
– Уэксли, – обратился к дворецкому Валериан, – моя кузина очевидным образом расстроена всем происходящим, но независимо от того, права она в оценке чувств Николаса или нет, его действия предосудительны. Он не может просить руки моей сестры. Это просто невозможно. И раз уж вы все – одно, прекрасно! Мне достаточно будет побеседовать с вами. Это должно прекратиться. Передайте, пожалуйста, Николасу, что он должен немедленно порвать с Амелией.
– Это не в моих силах, мастер Валериан. – Голос дворецкого был полон сожалений, но звучал твердо.
– Почему?
– Потому что Амелии это не понравится.
– Амелия уже получила достаточно того, что ей нравится, – отрезал Валериан. – Этот дом служит и остальной семье тоже!
– Мы служим всем Оберманнам, – подтвердил Уэксли. – Но мы любим только Амелию.
– Идемте, Софи! – вскричал Валериан, делая нетерпеливый жест. – Все эти разговоры ни к чему не ведут!
Она побежала за ним в холл.
– Что ты собираешься делать?
– Мне ужасно жаль… все, что случилось с твоим отцом… Для юной девушки это страшное испытание.
– Думаю, это для кого угодно страшное испытание, будь он хоть молодой, хоть старый. – Софи смотрела в сторону, не желая, чтобы он видел стоящие у нее в глазах слезы.
Опять, черт побери! Его общество – вот уж поистине ужасное испытание для юной девушки.
– Со мной все хорошо, Валериан.
Кажется, он все-таки заметил.
– Прости, что тебе снова пришлось все это вспомнить. Ты знаешь, Софи, мой отец не так уж далеко ушел от твоего. Служительницы Киприды, льющие в горло мужчинам яд, могут быть и живыми женщинами, но сочувствия в них, поверь, не больше, чем в автоматонах.
– О, надеюсь, что это не так! – воскликнула Софи, но от слов Валериана ее охватил озноб.
Она представила притон роботов… только весь набитый живыми людьми. Нет, это слишком ужасно! Кто, имея свободу выбора, согласится на такое падение, на такой позор? Мысль о том, что автоматоны могут чувствовать, но не иметь возможности выбирать, никогда доселе не приходила ей в голову. От нее комок поднимался к горлу, мешая дышать.
– …я не прошу тебя пойти со мной в центр управления домом, – говорил между тем Валериан. – Нас могут ждать новые неприятные сюрпризы, даже более неприятные, чем те, что уже случились.
– Я все равно пойду, – прервала его Софи. Он открыл было рот, чтобы поспорить, но она быстро добавила: – Это наше общее приключение, Валериан, и я намерена пройти его до конца!
Он одарил ее улыбкой и, развернувшись, устремился в подвал.
Движущая сила автоматонов – пар. Он подается по трубам и заполняет мехи, дающие роботам речь; он же вращает и шестерни. Однако не паром единым живы автоматоны. Есть еще и субстанция под названием азот. Выглядит она так, будто кто-то превратил зеркало в жидкость. Сверкающая, как серебро, и смертельно ядовитая, она бежит по их телам, будто кровь, и действительно дарует им подобие жизни.
В каждом доме с роботами есть сердце – небольшая комнатка, центр управления. А в нем – дровяная печь, огонь в которой поддерживают простые металлические куклы, танцующие вокруг и кормящие пламя. Сердце содержит затейливый набор команд, регулирующих поведение роботов и написанных алхимиками.
Софи никогда еще не бывала в таком месте. Тут все было черно от сажи и воняло серой – примерно таким она и представляла себе ад. Но впереди шел Валериан, и она поспешала за ним.
Роботы-кочегары были сделаны очень грубо, с неправильными, словно изуродованными лицами. Как будто их скверно отлили. Отверженные. Производственный брак.
– А если бы Николас действительно любил ее, что бы ты стал делать? – тихо спросила Софи своего кузена.
– Ты сказала, он не может любить, – нахмурился он.
– Но если бы мог, – холодок пробежал у нее по коже, – если бы я ошибалась…
– Папа́ пришел бы в ярость, – неуверенно произнес Валериан. – Случился бы жуткий скандал.
– Прости, не надо было спрашивать, – быстро сказала Софи.
Ты смешна, девчонка, одернула она себя. Но мысль так и застряла там, в борделе с роботами… которые не могут уйти, не могут отказаться делать то, что они делают, – и при этом все чувствуют. Лица манекенов, швыряющих топливо в жерло печи, вдруг показались ей такими печальными, что на мгновение Софи и вправду поверила: у них могут быть чувства. Это-то в роботах и ужасно – иногда они кажутся такими живыми, такими… одушевленными!
