Терри Пратчетт - Незримые Академики
– Да, так может показаться. Прошу прощения.
– А о чем думает Джульетта?
– Не уверен на все сто, но ей нравится мистер Трев. Она думает, что он занятный юноша.
– Значит, ты и Трева читаешь как книжку? Ну, она не из приличных.
– Э… нет, мисс. Он обеспокоен и смущен. Кажется, он пытается понять, что из него получится в дальнейшем.
– Трев всегда был бездельником.
– Он думает о своем будущем.
В ту самую секунду, когда последние слуги поспешно встали по местам, в дальнем конце Зала распахнулись огромные двери. Это не произвело никакого впечатления на Гленду, которая погрузилась в собственные мысли, тщетно убеждая себя, что горбатого не отмоешь добела. «Впрочем, Трев и впрямь притих. И стихи он написал очаровательные. Ведь это очень много значит – стихи. Кто бы мог подумать? Совсем на него не похоже».
Натт внезапно исчез, и в широко раскрытые двери вошли капитаны со своими приближенными. Все они нервничали, большинству было неловко в непривычной одежде, у некоторых уже заплетались ноги, поскольку волшебники имели своеобразные представления об аперитиве. На кухне наполняли тарелки, повара бранились, и печные заслонки гремели, когда… когда… что там в меню?
Незримая жизнь Незримого Университета состояла из союзов, междоусобиц, обязательств и протекций, смешанных, переплетенных и крепко связанных воедино. Гленда чувствовала себя как рыба в воде. Ночная Кухня всегда проявляла щедрость по отношению к прочим труженикам, и сейчас Большой зал был ей кое-чем обязан, пусть даже главной ее заслугой было то, что она держала рот на замке. Она подошла к Блестящему Роберту, одному из старших официантов. Он сдержанно кивнул ей, как кивают человеку, знающему о тебе кое-какие вещи, которые ты не стал бы доводить до сведения своей матушки.
– У тебя есть меню? – спросила Гленда. Из-под салфетки возник листок. Гленда в ужасе его просмотрела.
– Но они это не едят!
– Да ладно, – Роберт ухмыльнулся. – Хочешь сказать, для них это слишком шикарно?
– Вы кормите их «а-ля». Так называется почти каждое блюдо! Но к еде с «а-ля» нужно привыкать постепенно. По-твоему, эти люди похожи на тех, кто каждый день обедает на иностранном языке? Ох, боги, даже пиво «а-ля»!
– У нас широкий выбор вин. Но они предпочитают пиво, – холодно ответил Роберт.
Гленда уставилась на капитанов команд. Они явно наслаждались жизнью. Перед ними стояли бесплатная жратва и выпивка, и пусть даже еда имела странный вкус, ее было много, а пиво – оно и есть пиво. И его тоже хватало.
Что-то ей не нравилось. Да, футбол в наши дни – сущий ужас, но… Гленда даже не могла понять, что именно ее беспокоит… но…
– Прошу прощения, мисс.
Гленда опустила взгляд. Какой-то юный футболист решил довериться единственной женщине в зале, у которой не было в руках как минимум двух тарелок.
– Чем могу помочь?
Он понизил голос.
– Эта намазка рыбой пахнет, мисс.
Гленда обвела взглядом ухмыляющиеся лица.
– Это называется икра, сэр. Для прибора полезно.
Все сидевшие за столом, как один, разразились пьяным хохотом, но юнец лишь озадаченно хлопнул глазами.
– Какого прибора, мисс?
Вновь последовало бурное веселье.
– Да уж явно не из тех, что кладут на стол, – ответила Гленда и ушла под общий смех.
– Очень любезно с твоей стороны пригласить меня, Наверн, – сказал патриций Витинари, жестом отсылая прочь блюдо с закусками, и повернулся к волшебнику справа. – А, я вижу, к вам вернулся аркканцлер, прежде известный как декан. Великолепно.
– Ты, возможно, помнишь, что Генри уехал в Псевдополис… в Коксфорд. Он… э… – Чудакулли замолчал.
– …новый аркканцлер, – закончил Витинари. Он взял ложку и принялся внимательно рассматривать ее, как что-то редкое и весьма любопытное. – Ох, боги. А я думал, что аркканцлер может быть только один. Разве нет? Один аркканцлер и только одна Шляпа, разумеется. Но это ваши волшебные дела, в которых я разбираюсь слабо. Поэтому прошу меня извинить, если я не так понял.
В медленно поворачивающейся ложечке его нос казался то длинным, то коротким.
– Тем не менее мне как стороннему наблюдателю пришло в голову, что это может привести к некоторым трениям.
Ложечка перестала вращаться.
– Разве что самую малость, – ответил Чудакулли, не глядя на Генри.
– Да? Судя по отсутствию людей, превращенных в лягушек, вы, господа, видимо, воздержались от традиционных способов выяснения отношений. Прекрасно. Когда дело туго, старые товарищи, связанные узами взаимного неуважения, просто не в силах убить друг друга. У нас есть надежда. А, суп.
Последовала короткая пауза, пока половник переходил от тарелки к тарелке. Затем патриций сказал:
– Чем я могу помочь? В этой ситуации я беспристрастный судья.
– Прошу прощения, милорд, но я рискну предположить, что вы отдаете предпочтение Анк-Морпорку, – сказал аркканцлер, прежде известный как декан.
– Правда? Но с тем же успехом можно сказать, что в моих интересах ослабить общеизвестное влияние университета. Вы понимаете? Тонкий баланс между горожанами и учеными, незримым и приземленным? Двойной фокус власти. А еще можно сказать, что я воспользовался возможностью смутить моего умудренного друга, – он слегка улыбнулся. – У тебя еще хранится официальная Шляпа аркканцлера, Наверн? Я заметил, в наши дни ты перестал ее носить и, кажется, отдаешь предпочтение новой, более стильной, с симпатичными ящичками и небольшим встроенным баром.
– Мне никогда не нравилось носить официальную Шляпу. Она все время ворчала.
– Она действительно умеет разговаривать? – уточнил Витинари.
– Думаю, точнее будет «зудеть», поскольку единственная тема ее разговоров – что теперь все не так, как раньше. Утешает меня лишь то, что на Шляпу жаловался каждый аркканцлер за последнюю тысячу лет.
– То есть она говорит и думает? – невинно спросил патриций.
– Полагаю, что так.
– Значит, ты не можешь ею владеть, Наверн. Шляпа, которая говорит и думает, не может быть ничьим имуществом. В Анк-Морпорке нет рабов, Наверн, – он лукаво погрозил пальцем.
– Да, но Шляпа – это символ. На что будет похоже, если я без борьбы уступлю звание единственно возможного аркканцлера?
– Честно говоря, не знаю, – ответил патриций Витинари, – но поскольку до сих пор почти все настоящие сражения между волшебниками заканчивались полнейшим хаосом, я думаю, что ты, по крайней мере, будешь слегка смущен. И, разумеется, позволь напомнить тебе, что ты не возражал, когда Билл Ринсвинд из университета Пугалоу преспокойно назвал себя аркканцлером.
– Да, но он далеко отсюда, – возразил Чудакулли. – И Четвертый континент, в общем, не в счет, тогда как колледж в Псевдополисе, о котором сейчас речь, – сплошь выскочки, и…
– Значит, проблема только в расстоянии? – уточнил Витинари.
– Нет, но… – начал Чудакулли и замолчал.
– Стоит ли об этом спорить – вот вопрос, – сказал патриций. – Мы здесь имеем, господа, лишь небольшую размолвку между главой почтенного и всеми уважаемого учреждения и представителем новой, амбициозной, относительно неопытной, но весьма настойчивой школы мысли.
– Вот-вот, – подтвердил Чудакулли.
Витинари воздел палец.
– Я не закончил, аркканцлер. Дайте-ка подумать… Кажется, я сказал, что произошла размолвка между древней, неспособной к развитию, устаревшей и косной организацией и собранием энергичных молодых ученых, которые полны свежих, волнующих идей.
– Эй, погоди, в первый раз было не так! – запротестовал Чудакулли.
Витинари откинулся на спинку кресла.
– Нет, аркканцлер. Помнишь наш недавний разговор о значении слов? Все дело в контексте. А потому я предлагаю, чтобы ты предоставил главе университета Коксфорд возможность ненадолго надеть официальную Шляпу аркканцлера.
Нужно было очень внимательно слушать то, что говорил патриций Витинари. Иногда слова, на вид совершенно послушные, скалили зубы и кусались.
– Сыграйте в футбол за Шляпу, – предложил Витинари.
И взглянул на их лица.
– Господа. Господа. Не торопитесь, обдумайте. Важность Шляпы преувеличена. Средства, при помощи которых состязаются волшебники, – в основе своей не магического свойства. Подлинная борьба и, более того, соперничество, на мой взгляд, будут полезны обоим университетам, и простые люди развлекутся, тогда как в прошлом, когда волшебники ссорились, им приходилось прятаться в погреба. Пожалуйста, не отвечайте чересчур поспешно, иначе я решу, что вы недостаточно подумали.
– Между прочим, я умею думать очень быстро, – сказал Чудакулли. – Это будет никакое не состязание, а полнейшая несправедливость.
– Совершенно верно, – заметил Генри.
– Ага, вы оба считаете, что это будет совершенно несправедливо, – произнес Витинари.
– Конечно. У нас намного моложе профессорский состав, за нами – сила, энергия и широкие поля Псевдополиса.
