Роберт Говард - Приключения Конана-варвара (сборник)
Когда он оказался рядом с ней, Натала облегченно вздохнула. Они стояли вдвоем у подножия высокой стены, над ними в темном небе гасли звезды, а вокруг простиралась безжизненная пустыня. Она не знала, какие опасности подстерегают их впереди, но сердце ее пело от радости, потому что они наконец вырвались из этого призрачного и страшного города.
– Они могут найти веревку, – проворчал Конан, вешая драгоценные сосуды с водой и вином через плечо и морщась от боли, вызванной прикосновением ткани к изуродованной плоти. – Они даже могут пуститься за нами в погоню, но, судя по тому, что рассказывала нам Талис, я сомневаюсь в этом. Юг вон в той стороне, – и бронзовая от загара мускулистая рука указала направление, – так что где-то там лежит оазис. Пошли!
Конан взял девушку за руку, чем проявил к ней ранее несвойственное ему внимание, и двинулся по пескам, приноравливаясь к более коротким шагам своей спутницы. Он не оглядывался на притихший за их спинами город, который еще маячил позади, как страшный и нереальный призрак.
– Конан, – Натала не выдержала молчания, – когда ты дрался с тем монстром и потом, когда шел по коридору, ты не видел… ты не заметил Талис?
Он покачал головой.
– В коридоре было темно, но я никого не видел.
Девушка содрогнулась всем телом.
– Она мучила и истязала меня – но мне ее жаль.
– Да уж, в этом проклятом городе нас ждал горячий прием, – прорычал он. Однако затем к нему вернулся его черный юмор. – Но, готов поклясться, наш визит они запомнят надолго. С мраморных плиток придется отчищать мозги, внутренности и кровь, а если их бог выжил, то ран у него больше, чем у меня. В конце концов, мы еще легко отделались: у нас есть вода, вино и шанс добраться до обитаемых земель, хотя я выгляжу так, словно меня пропустили через мясорубку, а у тебя болят…
– Это ты во всем виноват, – перебила его девушка. – Если бы ты не смотрел с таким обожанием на эту стигийскую кошку…
– Кром и все его дьяволы! – выругался варвар. – Когда океаны затопят землю, женщины все равно найдут время и повод для ревности. Их самомнение не знает границ! Я что, просил стигийку влюбляться в меня? В конце концов, она была лишь человеком!
Омут черных дьяволов
…На Запад, неведомо куда,
Плывут суда от начала времен.
Прочти, если осмелишься,
То, что написал Скелос,
Когда мертвые пальцы
Теребили его шелковый камзол;
И последуй за кораблями,
Минуя гонимые ветром обломки —
Последуй за кораблями,
Что не вернулись домой.
1
Санча, бывшая некогда уроженкой Кордавы, лениво зевнула и потянулась, устраиваясь поудобнее на подбитой мехом горностая шелковой накидке, расстеленной для нее на полуюте каракки[11]. Она прекрасно знала, что команда со жгучим интересом наблюдает за ней со шкафута и полубака, как отдавала себе отчет и в том, что короткое атласное платье не скрывает от их глаз соблазнительные выпуклости и изгибы ее роскошного тела. Именно поэтому она надменно улыбнулась и собралась еще немножко подремать на солнце, золотистый диск которого едва показался над горизонтом, пока оно не стало слишком жарким и слепящим.
Но в это самое мгновение до ее слуха долетели какие-то звуки, непохожие на скрип обшивки, монотонный гул такелажа и шлепки волн в борта судна. Она села, не сводя глаз с планшира, через который, к ее невероятному удивлению, перебралась чья-то фигура. Темные глаза девушки удивленно расширились, а губы округлились и сложились в трубочку. Пришелец был ей незнаком. С широких плеч по его сильным рукам ручьями стекала вода. Его единственная одежда – ярко-красные атласные матросские штаны – промокла насквозь, как и широкий, шитый золотом пояс, на котором висел меч в ножнах. Он остановился у борта, и лучи восходящего солнца осветили его, превратив в бронзовую статую. Пришелец провел рукой по роскошной гриве буйных черных волос, стряхивая воду, и глаза его вспыхнули, когда он заметил девушку.
– Кто ты такой? – пожелала узнать она. – И откуда взялся?
Широким жестом, охватившим добрую четверть румба, он указал на море, не сводя глаз с ее гибкого стройного тела.
– Разве ты водяной, что приходишь из моря? – поинтересовалась она, смутившись из-за откровенного восхищения, сквозившего в его взгляде, хотя уже давно привыкла к нему.
Но прежде чем незнакомец успел ответить, по доскам палубы простучали быстрые шаги, и капитан каракки свирепо уставился на незваного гостя. Пальцы его нервно подрагивали в непосредственной близости от рукояти меча.
– Любезный, кто ты таков? – В тоне его голоса не было и капли дружелюбия.
– Меня зовут Конан, – невозмутимо ответил незнакомец.
Санча навострила уши – она еще никогда не слышала, чтобы кто-либо говорил по-зингарски с таким странным акцентом.
– И как ты попал на борт моего корабля? – Голос капитана буквально сочился подозрением.
– Приплыл.
– Приплыл, надо же! – сердито воскликнул капитан. – Собака, ты что же, вздумал со мной шутки шутить? Мы находимся очень далеко от берега. Откуда ты взялся?
Мускулистой загорелой рукой Конан махнул на восток, который уже купался в радостном золотистом сиянии восхода.
– Я приплыл с Островов.
– Ого! – Капитан взглянул на незваного гостя с новым интересом. Черные брови сошлись на переносице, а тонкая верхняя губа приподнялась в неприятной гримасе. – Значит, ты – одна из этих барахских собак.
По губам Конана скользнула слабая улыбка.
– А тебе известно, кто я такой? – пожелал узнать капитан.
– Корабль называется «Расточитель», значит, ты – Запораво.
– Верно! – Мрачному тщеславию капитана, похоже, польстило, что незваный гость знает, кто он.
Сам он был высоким мужчиной, ростом не уступающим Конану, хотя и более худощавым. Под стальным морионом[12] его темное лицо с ястребиными чертами выглядело угрюмым, и матросы недаром звали его Ястребом. Его одежда и доспехи отличались дороговизной и богатством отделки, в полном соответствии с модой, принятой среди зингарских вельмож. Руку с эфеса меча, кстати, он так и не убрал.
Взгляд его, устремленный на Конана, отнюдь не лучился благожелательностью. Между зингарскими изгоями и преступниками, наводнившими Барахские острова, расположенные неподалеку от южного побережья Зингары, никогда не наблюдалось особой любви. Среди последних встречались люди всех рас и национальностей. Они топили корабли и грабили прибрежные города Зингары, совсем как зингарские буканьеры[13], хотя те относились к своей профессии с намного большим почтением и величали себя флибустьерами[14], а бараханцев именовали не иначе как пиратами. Словом, они были не первыми и не последними, кто пытался облагородить подлое воровское ремесло.
Некоторые из этих мыслей промелькнули в голове Запораво, пока он поглаживал пальцами эфес своего меча, хмуро глядя на непрошеного гостя. По лицу же Конана нельзя было прочесть, о чем думает он сам. Он стоял, невозмутимо скрестив руки на груди с таким видом, будто находился на палубе собственного корабля; губы его улыбались, а в глазах не было заметно и тени беспокойства.
– Что ты здесь делаешь? – вдруг резко бросил флибустьер.
– Я счел необходимым покинуть место встречи на Тортаге вчера вечером до восхода луны, – ответил Конан. – Я отплыл в дырявой лодке и всю ночь греб и вычерпывал воду. На рассвете я заметил ваши топсели, бросил свое жалкое корыто тонуть, а сам поплыл к вам, что получилось намного быстрее.
– В этих водах полно акул, – фыркнул Запораво и испытал прилив раздражения, когда гигант в ответ лишь невозмутимо передернул плечами.
Метнув быстрый взгляд на шкафут, он увидел, что часть команды с интересом наблюдает за происходящим, глядя на них снизу вверх. Одного слова будет достаточно, чтобы они стремительным броском затопили полуют с абордажными саблями в руках, и тогда ничто уже не спасет гиганта, несмотря на то что он выглядел опытным бойцом.
– Почему я должен брать на борт каждого бродягу, которого выбрасывает море? – прорычал Запораво, причем его манеры и выражение лица были еще более оскорбительными, нежели сами слова.
– На корабле всегда пригодится хороший моряк, – ответил Конан, ничем не выдав своего негодования.
Запораво нахмурился – в словах чужака был здравый смысл. Он заколебался, не зная, что уже в этот миг лишился своего корабля, своей власти, своей девчонки и даже самой жизни. Но, разумеется, он не мог предвидеть будущее, ведь для него Конан был всего лишь очередным бродягой без роду и племени, которого отвергло, как он только что выразился, даже море. Бронзовокожий гигант ему не нравился, но тот и не провоцировал его. Его манеры нельзя было назвать вызывающими и оскорбительными, хотя в них сквозила уверенность, внушавшая Запораво беспокойство.
– Будешь работать за еду, – прорычал Ястреб. – А теперь убирайся с полуюта. И помни: единственный закон на борту – моя воля.
