Антология - Сборщик душ
Но уже было поздно.
Фильм ужасов, «Замок Отранто». Вот она, их история.
Не за этим ли он торчал здесь все лето, самое длинное, самое горячее из всех его семнадцати?
– Ну так пошли. Чего ты ждешь?
Она отбросила с лица волосы и исчезла во мраке, прямо у него на глазах.
Он шагнул за ней в ночь.
Внутри замка их встретило забвение – если забвение имеет привычку выглядеть как туман, подумал Тео. Туман бесцельно клубился и тек куда-то и никуда конкретно. Именно так привык чувствовать себя Тео; именно так он чувствовал себя сейчас, стоя во внутреннем дворе Кастелло Арагонезе.
Изабелла не стала его ждать. Она устремилась в тени, оставив Тео примерзшим к камням, пустившим корни в самый фундамент старого замка. Он поднял голову и воззрился на каменные стены, неподвижно уносившиеся в небесную тьму. Один этаж, два, три, четыре – паутина ходов и лестниц, соединявших башни между собой, тайных, скрытых от глаз. Вдалеке то там, то сям мелькала Изабелла; ее футболка ловила лунный свет, плывя по ступенькам все выше, выше…
– Изабелла! Что ты делаешь? Погоди…
Она не остановилась и не ответила. Она бежала на крышу, Тео узнал маршрут. Он хорошо выучил его за ту ночь, когда они снимали сцену смерти с Пиппой и сэром Мэнни.
А еще с Конни и всей этой кровью.
С искусственной кровью, напомнил он себе, и вообще, кончай уже бредить на эту тему.
И он кинулся вверх по ступеням за ней.
Нет, ему совсем не страшно.
Тео смотрел себе под ноги – просто так, без особой причины. Вернее, по той, что трудно лезть по ступенькам в кромешной тьме.
Подумав так, он остановился, вытащил из кармана зажигалку и чиркнул, высекая огонь.
Крошечный язычок пламени расплескался в неверное, бледное пятно.
Я не боюсь.
– Изабелла, погоди!
Совсем.
Вот что он думал, перешагивая последнюю ступеньку. Перед ним расстилалась крыша.
Вот что он думал, проходя мимо темной falconieri – маленькой ниши, где обычно дремал сокольничий, когда на площадке требовались ловчие птицы.
Вот о чем думал он, когда увидал, что Изабелла стоит на самом краю каменной крыши, держась за тоненький железный прут, антенною росший прямо из плиточного пола.
Вот какие мысли роились у него в голове, когда ветер захлопал ее длинной черной юбкой и взметнул волосы в небо.
– Бог ты мой, иди скорее сюда, – сказала она, не поворачиваясь. – Иди сюда, ты должен это увидеть.
Он сделал шаг, словно в трансе, во сне.
– Что, Изабелла? Что ты говоришь?
Он протянул ей руку, она нашла ее и склонила к нему голову.
Губы их встретились.
Она поцеловала его, нежно, словно никого больше не было в мире – только они двое. Словно не было даже их.
Я люблю тебя, думал он, я люблю тебя, и ты настоящая, и я не боюсь. Моего отца там, внизу, нет, и твоего тоже. Конни не умер, и меня тут нет, потому что мы в поезде, думал он. Мы едем в поезде на Рим.
Мы сбежали.
Вот так он думал, став рядом с ней. Огромная черная птица носилась в ночи вокруг них.
Мы можем сбежать.
Все это он думал, когда она взяла его за руку, серебряную в свете луны, и ветер кинул в них черные перья, наполнив ими весь воздух.
Мы…
V. Il Falconieri (Сокольничий)Вдалеке закричала птица. Звук походил на человеческий крик, на детский плач. Неважно, все равно ветер унес его прочь – и этот звук, и все прочие, которые луна и полночь прятали в темных ладонях.
Никто ничего не слышал.
Больше никто.
Мальчишка из кафе и девчонка из поезда лежали бездыханными на булыжниках далеко внизу. Их неспешно догоняли, кружась, несколько запоздавших черных перьев.
Никто ничего не видел.
Больше никто.
Кроме Женщины-Слона, стоявшей на омытых прибоем и запятнанных кровью скалах у гавани, ниже замка, ниже пустых трейлеров и безлюдной съемочной площадки.
Кроме женщины, протянувшей в ночь руку, в ожидании, когда вернется одетая в черные перья тварь.
Он все сделал правильно, Данте, верный рыцарь. Он – настоящий владыка этого места, он, и никто другой. К рассвету он утратит перья и истинный облик и снова станет человеком – так было сотни лет, так будет и дальше.
Теперь они уедут, эти americani. Их двоих оставят в покое – они так желают. Таково ее первородное право, а до этого ее матери, и бабки, и бабкиной бабки. Они и только они – истинные хранительницы замка, блюстительницы проклятия.
Кастелло Арагонезе снова запрут и очень скоро. Никогда он не будет принадлежать никому – только им двоим.
– Dante! Dante, bravo ragazzo! Bravo![15]
Когда она улыбнулась, зубы ее были сплошь золото и слоновая кость.
Примечание автораПервый раз я прочитала «Замок Отранто» Горация Уолпола на старших курсах института. Второй – по дороге в настоящий замок Отранто. Был июнь, и я ехала на этюды. Кастелло Арагонезе, Арагонский замок, как его называют местные, – это единственный замок в древнем, обнесенном крепостными стенами Отранто, причудливом городке посреди аграрной области Италии, называемой Саленто, или Пулия. Эта земля с ее гробницами и церквами, с пещерами в скалах над морем и загадочным, похожим на Стоунхендж, дольменом действительно очень, очень стара и полна тайн. Здесь может случиться что угодно, здесь все начинается и никогда не заканчивается, здесь солнце раскрашивает все, чего касается, цветом правды, растущей из самой земли. Именно в Отранто я начала писать свой первый законченный роман, и потому я считаю «Замок Отранто» не только первой в истории литературы готической новеллой, но и кузиной первой готической новеллы в моей личной истории. Свой Отранто я перенесла в современность, а вдохновением для него послужили не только Уолполовский оригинал, но и любовь ко всему готическому вообще и к южной готике в частности, недавнее знакомство с миром кинопроизводства и, конечно, четыре счастливых лета, проведенных в Кастелло Арагонезе. Посему оставляю вас под лучами древнего юго-восточного солнца с моей современной спагетти-готикой, «Сирокко».
«Бритье Шагпата» (1956) – повесть английского писателя Джорджа Мередита. В 1704 году французский востоковед Антуан Галлан опубликовал первый в Европе перевод сказок «Тысячи и одной ночи». Эта книга завоевала такую популярность, что вскоре за ней последовали новые сборники, также весьма успешные в коммерческом отношении: в 1707 году – «Турецкие сказки», в 1714 году – «Персидские сказки». Экзотические восточные фантазии надолго завладели воображением европейцев, и очарование их не до конца рассеялось даже два с половиной века спустя. Джордж Мередит писал серьезные психологические романы из жизни своих современников и сочинял сонеты, но любители фэнтези знают его, главным образом, по самой первой книге, вышедшей из-под его пера. Мередит написал «Бритье Шагпата» в двадцать пять лет, когда особенно нуждался в деньгах, чтобы прокормить жену и маленького ребенка. Возможно, он надеялся сыграть на остатках интереса к загадочному Востоку, все еще пленявшему западный мир. Но надежды не оправдались: роман распродавался плохо, и в результате Мередит навсегда отвернулся от жанра фэнтези. И все же «Бритье Шагпата» остается прелестной сказкой, полной красочных сверхъестественных происшествий, устрашающих джиннов и прочих восточных чудес, на фоне которых действуют живые и яркие персонажи. Главный герой романа, персидский цирюльник, следуя коварному совету колдуньи по имени Нурна бин Нурка, берется обрить великого и ужасного Шагпата, сына Шимпура, сына Шульпи, сына Шуллума – «истинное чудо волосатости». «Далекие города, изукрашенные самоцветами»; несметные полчища воинов, которые маршируют через пустыню, взметая багряные тучи песка; зловещие старухи с острыми, как у кузнечика, коленками; величавый горный пик, что «при свете солнца блистает золотом, а по ночам вздымается одинокой серебряной иглой», – все это под ироническим и лукавым взглядом Мередита превращается в чистый источник радости: вымышленный мир, встающий перед читателем, поистине уникален и неповторим.
Чарльз Весс«Бритье Шагпата»
Пробужденная
Мелисса Марр
Этой ночью я, как всегда, выхожу пройтись по берегу, но впервые я здесь не одна: у моего укрытия стоит человек. Пройти мимо я не могу. Он поднимает руки раскрытыми ладонями вперед – показывает, что безобиден. Если бы он не смотрел на меня так жадно, быть может, я бы ему и поверила, но, похоже, доверяться не стоит. Он молод, не старше девятнадцати, и хорошо сложен. В воде я бы от него ускользнула, но мы стоим на песке. На нем темные брюки и черная рубашка; его русые волосы – единственное светлое пятно во всей фигуре. Но это пятно – и всего человека – я заметила уже возле самой расселины. До того я стояла и пела в лад волнам, а волны мерно вздымались и опадали, набегали и таяли, так и не дотянувшись до песчаной полосы. И вот я стою нагая под небом, озаренным луной, а этот незнакомец сверлит меня голодным взглядом. Нет, он не безобиден.
