Джордж Мартин - Танец с драконами. Книга 1. Грёзы и пыль
– Можно его, а можно и дочек – у него на глазах. Быстрее сознается.
– Делай как считаешь нужным, только имена мне добудь. – Ярость полыхала огнем у нее в животе. – Недопустимо, чтобы Безупречных и впредь убивали. Серый Червь, отведи своих людей обратно в казармы. Отныне они будут охранять лишь мой дворец и мою персону, а на улицах пусть несут дозор миэринцы. За эту новую стражу, Скахаз, отвечаешь ты. Набери в нее поровну лысых и вольноотпущенников.
– Как прикажете. Сколько людей можно взять?
– Сколько тебе потребуется.
– Где же я наберу монеты на жалованье стольким солдатам, ваше великолепие? – ужаснулся Резнак мо Резнак.
– В пирамидах. Налог на кровь, так сказать. Сто золотых с каждой из пирамид за каждого вольноотпущенника, убитого Сынами Гарпии.
– Будет сделано, – заулыбался Лысый, – но вашей блистательности следует знать, что великие господа Цхак и Меррек намерены уехать из города.
Цхак и Меррек вкупе со всеми миэринцами, простыми и знатными, сидели у Дени в печенках.
– Пусть едут, но взять им позволяется лишь то, что на них. Их золото и съестные припасы останутся нам.
– Мы не уверены, что эти вельможи хотят примкнуть к врагам вашего великолепия, – заметил Резнак мо Резнак. – Скорее всего они попросту направляются в свои загородные имения.
– Тем целее будет их золото. В холмах его все равно тратить не на что.
– Они боятся за своих детей, – предположил Резнак.
«Как и я», – мысленно добавила Дени.
– Детей тоже побережем. Возьмем у них по мальчику и по девочке. И в других домах тоже.
– В заложники, – возрадовался Скахаз.
– В пажи и чашницы. Если великие господа начнут возражать, объясни им, что в Вестеросе родителям оказывают большую честь, беря ко двору их ребенка. Ступайте и выполняйте. Я должна оплакать погибших.
Миссандея рыдала на своей койке, стараясь всхлипывать как можно тише.
– Иди спать ко мне, – позвала Дени. – Утро еще не скоро.
– Ваше величество так добры к своей покорной слуге. – Миссандея скользнула под простыню. – Он был хорошим братом.
– Расскажи мне о нем, – обняла ее Дени.
– Он учил меня лазить по деревьям. Умел ловить рыбу руками. Однажды он уснул в нашем саду, и на него сели целых сто бабочек. Так красиво. Ваша слуга… я… любила его.
– Он тебя тоже любил, – сказала Дени, гладя девочку по голове. – Если захочешь, милая, я найду корабль и отправлю тебя домой, на твой остров, прочь из этого ужасного города.
– Я лучше с вами останусь. На Наате мне будет страшно – вдруг работорговцы опять нагрянут? А с вами я ничего не боюсь.
Глаза Дени наполнились слезами.
– Хорошо, оставайся. Я буду заботиться о тебе. Обо мне-то, когда я была маленькая, никто не заботился. Разве что сир Виллем, но он рано умер, а Визерис… Трудно это – оберегать кого-то, быть сильной, но мне приходится. Больше ведь у них никого нет, а я королева…
– …и мать, – завершила девочка.
– Мать драконов, – передернулась Дени.
– Нет. Всем нам мать. – Миссандея прижалась к ней еще крепче. – Усните, ваше величество. Скоро настанет день, двор соберется…
– Уснем обе и будем видеть сладкие сны. Закрой глаза.
Миссандея послушалась. Дени поцеловала ее веки, и у девочки вырвался тихий смешок.
Поцелуи даются просто, не то что сон. Дени старалась думать о доме, о Драконьем Камне, Королевской Гавани и других местах, знакомых ей по рассказам Визериса, но мысли, точно корабли, застигнутые неблагоприятным ветром, все время возвращались к заливу Работорговцев. В конце концов она выпустила из рук крепко спящую Миссандею и вышла на воздух. Внизу простирались посеребренные луной крыши.
Где-то там, под одной из них, собираются Сыны Гарпии. Они замышляют убить ее и всех, кто ей дорог, хотят снова заковать в цепи ее детей. Где-то плачет и просит молока голодный ребенок, где-то умирает старуха, где-то страстно обнимаются мужчина и женщина. Здесь, наверху, ничего – только луна и одинокая Дени.
Она от крови дракона. Когда-нибудь она расправится с Сынами Гарпии, с детьми их, с внуками, с правнуками – но голодное дитя дракон не накормит и умирающих не утешит. И кто же осмелится полюбить его самого?
Ее мысли вновь обратились к Даарио. Золотой зуб блестит, борода расчесана натрое, сильные руки лежат на парных золотых эфесах в виде нагих женщин – аракх и стилет. Прощаясь с ней, он легонько провел большими пальцами по этим фигурам, и Дени ощутила ревность к золотым женщинам. Она мудро поступила, отослав его от себя. Она королева, а Даарио из простых.
«Как он долго, – сказала Дени сиру Барристану вчера. – Что, если он изменил мне, переметнулся к врагу? – Три измены ты должна испытать. – Что, если встретил какую-нибудь знатную лхазарянку?»
Она знала, что старик не любит Даарио и не доверяет ему, но ответил он, как пристало галантному рыцарю: «Прекраснее вашего величества нет никого на свете. Только слепой может судить иначе, а Даарио Нахарис не слеп».
Верно, не слеп. Глаза у него густо-синие, почти лиловые, улыбка сверкает золотом.
Сир Барристан уверен, что он вернется, – ей остается лишь молиться, чтобы старик оказался прав.
Дени прошлепала босиком к бассейну, вошла в его успокоительную прохладу. Рыбки пощипывали ей руки и ноги. Закрыв глаза, она легла на воду и тут же встрепенулась от легкого шороха.
– Миссандея? Ирри? Чхику?
– Они спят, – ответили ей.
Под хурмой стояла женщина в длинном плаще. Лицо под капюшоном казалось блестящим и твердым. Маска. Деревянная маска, крытая красным лаком.
– Куэйта? Не сон ли это? – Дени ущипнула себя за ухо: больно. – Ты мне снилась на «Балерионе», когда мы пришли в Астапор.
– Тогда это был не сон, теперь тоже.
– Что ты здесь делаешь? Как прошла мимо стражи?
– Твоя стража меня не видела.
– Если я их кликну, тебя убьют.
– Они повторят тебе, что никого здесь не видят.
– Но ты же здесь?
– Нет. Слушай меня, Дейенерис Таргариен: стеклянные свечи зажглись. Скоро явится сивая кобыла, а за ней и другие. Кракен, темное пламя, лев, грифон, сын солнца и кукольный дракон. Не верь никому. Помни Бессмертных. Остерегайся душистого сенешаля.
– Резнака? Почему? – Дени, выйдя из водоема, вся покрылась мурашками. – Если хочешь предостеречь меня, говори прямо. Зачем ты пришла, Куэйта?
В глазах колдуньи отразилась луна.
– Указать тебе путь.
– Я все помню. На юг, чтобы попасть на север, на восток, чтобы попасть на запад, назад, чтобы продвинуться вперед. Пройти через тень, чтобы достичь света. – Дени выжала свои серебристые волосы. – Меня уже тошнит от загадок. Я больше не нищенка, какой была в Кварте, – я королева. Приказываю тебе…
– Вспомни Бессмертных, Дейенерис. Вспомни, кто ты.
– Кровь дракона… – Но ее драконы ревут в ночи. – Я помню Бессмертных. «Дитя троих», так назвали они меня. Обещали мне трех коней, три огня, три измены. Одну из-за золота, другую из-за крови, третью…
– С кем ваше величество разговаривает? – Миссандея с лампой появилась на пороге опочивальни.
Дени оглянулась: под хурмой никого. Никакой женщины в маске.
Тень. Воспоминание. Она от крови дракона, но кровь эта, по словам сира Барристана, порочна. Не сходит ли королева с ума? Ее отца в свое время прозвали безумным.
– Я молилась, – сказала Дени служанке. – Скоро уже рассвет – надо бы поесть до приемных часов.
– Я принесу завтрак, ваше величество.
Снова оставшись одна, Дени обошла вокруг пирамиды в поисках Куэйты. Обгоревшие деревья и выжженная земля напоминали о том, как ловили Дрогона, но в садах слышался только ветер, и единственными живыми существами были ночные бабочки.
Миссандея принесла дыню и вареные яйца, но аппетит у Дени пропал. Небо светлело, звезды гасли одна за другой. Ирри и Чхику облачили королеву в лиловый шелковый токар с золотой каймой.
На Резнака и Скахаза Дени смотрела недоверчиво, памятуя о трех изменах. «Остерегайся душистого сенешаля», – вспомнила она, подозрительно принюхиваясь к Резнаку. Не приказать ли Лысому арестовать его и подвергнуть допросу? Помешает это пророчеству сбыться, или измены все равно не миновать? Пророчества коварны – возможно, Резнак ни в чем не повинен.
Ее тронную скамью щедро устлали подушками. Сир Барристан постарался, с улыбкой подумала Дени. Хороший он человек, но порой понимает все чересчур буквально. Дени просто шутила – но на подушке и правда сидеть приятнее, чем на голой скамье.
Бессонная ночь не замедлила сказаться: Дени сдерживала зевки, слушая доклад Резнака о ремесленных гильдиях. Каменщики ею недовольны: бывшие рабы снижают расценки и подмастерьям, и мастерам.
– Вольноотпущенников можно нанять по дешевке, ваше великолепие, притом некоторые из них объявляют себя мастерами, что незаконно. Обе гильдии, по камню и кирпичу, просят поддержать их права и обычаи.
– Голод вынуждает вольноотпущенников ценить свой труд дешево, – заметила Дени. – Если запретить им тесать камень и класть кирпич, то свечники, ткачи и золотых дел мастера потребуют таких же запретов. Решим так: мастерами и подмастерьями могут именоваться лишь члены гильдий, но взамен гильдии обязаны принимать к себе всех бывших рабов, доказавших свое умение.
