Джо Аберкромби - Красная страна
– Разве ты не видел, как много долгов было оплачено в Стирии? Месть вредит делам. И душе, не так ли, Темпл?
– Да, я слышал, что это так, – согласился стряпчий, которого Димбик видел лишь краем глаза. Как же капитан ненавидел его! Темпл со всем соглашался, всегда подтверждал слова командира и делал вид, будто знает все на свете, но молчит.
– Оставим души святошам, – говорил Трясучка. – А дела – торгашам. Вот месть – это по мне. А! Мать твою! – Димбик всхлипнул, готовясь к смерти. Но послышался всего лишь звон, когда вилка северянина упала на стол, разбрызгивая жидкий желток.
– Тебе было бы легче двумя руками. – Коска махнул наемникам, стоявшим у стен. – Господа, отойдите. Трясучка – мой старинный друг, и с его головы не упадет ни волоса. – В тот же миг опустились луки, мечи и копья. – Как думаешь, не пора ли теперь отпустить капитана Димбика? Если один из наших погибает, остальные сильно переживают. Как утята.
– От утят можно ожидать больше отпора, чем от этого сброда.
– Они – наемники. Сражение занимает последнее место в их мыслях. Почему бы тебе не присоединиться к нам? Как в старые добрые времена. Дружба, веселье, волнение в крови!
– Яд, предательство, жадность? Я решил, что лучше работаю в одиночку.
Внезапно давление на шею Димбика исчезло. Капитан вдохнул со сдавленным вскриком, когда ощутил, что его поднимают за воротник и отправляют в полет через всю комнату. Ноги его запутались, и, врезавшись в ближайшего подчиненного, он повалился вместе с ним под стол.
– Если встречу какого-нибудь девятипалого, я тебе сообщу, – сказал Коска, обнажив пожелтевшие зубы, и, упираясь руками в колени, выпрямился.
– Сообщи, – Трясучка спокойно перехватил нож, которым едва не лишил жизни капитана, и принялся резать мясо. – И закрой дверь, когда уйдешь.
Димбик медленно поднялся, прижимая пальцы к кровоточащей отметине на горле и не сводя глаз с Трясучки. Как бы он хотел убить эту грязную тварь. Ну, или хотя бы приказать убить. Но Коска приказал не причинять вреда северянину, а Коска, как бы там ни было, а было, как правило, не слишком обнадеживающе, главнокомандующий всей Роты. В отличие от прочего отребья, Димбик оставался солдатом. Он понимал такие истины, как уважение, повиновение, серьезное отношение к службе. Даже если все остальные отказывались понимать. Сказать точнее, очень важно сохранять серьезность, в то время как остальные не хотели. Капитан вернул перекрутившуюся перевязь на место, с отвращением отметив, что блестящий шелк замазан желтком. Какой же красивой она была когда-то! Никто не догадывался. И как же Димбик скучал по армии. Настоящей армии, а не этой извращенной насмешке над воинской службой.
Он был достойнейшим в Роте, а его презирали. Давали подчиненных меньше, чем другим, выбирали самые худшие поручения, обделяли при дележе награбленного. Он одернул поношенный мундир, вытащил гребешок и пригладил волосы, а потом решительно покинул подмостки, где натерпелся позора, с самым строгим видом, какой мог только на себя напустить. В окружении сумасшедших любой здоровый человек выглядит безумцем.
Суфин ощущал в воздухе запах дыма. Это напомнило ему другие, давние войны. Войны, на которых приходилось по-настоящему сражаться. Ну, или так казалось сейчас. Он шел на войну за свою страну, за своих друзей, за свою жизнь, за выживание… не важно, к чему это привело.
Наемники, которые пытались завалить сторожевую вышку, отказались от замысла и теперь сидели без дела, передавая друг другу бутылку. Инквизитор Лорсен стоял рядом с ними туча тучей.
– Вы закончили с лавочником? – спросил Коска, вернувшись с постоялого двора.
– Закончил.
– И что узнали?
– Он умер.
Недолгое молчание.
– Жизнь состоит из сплошных разочарований.
– Некоторые люди не выдерживают допроса с пристрастием.
– Осмелюсь заметить, моральное разложение приводит к слабости сердца.
– Но результат один и тот же, – подытожил инквизитор. – У нас есть список, согласованный с Наставником. Следующим будет Лоббери, а после – Эверсток. Поднимайте Роту, генерал.
Коска нахмурился. По наблюдениям Суфина, за сегодняшний день это было самое серьезное волнение, отразившееся на лице Старика.
– Может, стоит позволить людям переночевать? Отдохнуть какое-то время, насладиться гостеприимством местных обывателей?
– Вести о нашем походе не должны достичь ушей мятежников. Праведники не могут задерживаться. – Лорсену удалось произнести эту фразу без малейшего намека на улыбку.
– Праведники трудятся без устали, не так ли? – Коска надул щеки.
Суфин вдруг почувствовал такую усталость, что не смог бы, пожалуй, и руки поднять. Накатила изнуряющая беспомощность. Если где-то и можно найти праведного человека, то он, пожалуй, достойнейший называться им. Достойнейший в Роте. Он не гордился собой. Лучший червяк в навозной куче имеет больше поводов для самовосхваления. Просто, он – единственный, у которого оставался крохотный клочок совести. Ну, разве что кроме Темпла, хотя стряпчий проводил любое свободное мгновение, пытаясь доказать окружающим, что само понятие «совесть» ему незнакомо. Суфин смотрел, как законник стоит позади Коски, слегка ссутулившись, будто пытался спрятаться, и теребил пуговицы рубашки. Человек, который, вполне возможно, был кем-то, пытался приложить все усилия, чтобы казаться никем. Но посреди всего этого безумия и бессмысленного разрушения утрата идеалов одним человеком выглядела сущей мелочью. Может, Джубаир прав? Мог ли Бог быть мстительным убийцей, который наслаждается насилием? Суфин не мог подобрать слов, чтобы возразить.
Здоровенный северянин стоял на крыльце «Мясного дома Стапфера» и спокойно наблюдал, как они уезжают. Огромные кулаки покоились на перилах, солнце играло мертвенными бликами на серебряном глазе.
– И как вы намерены это описать? – спросил Темпл.
Суорбрек замер, глядя в записную книжку. Карандаш завис над страницей.
– Я постараюсь замять этот случай, – ответил он, закрывая книжку.
– Боюсь, вам еще о многом предстоит умалчивать, – фыркнул Суфин.
Следует все же сказать по справедливости, в этот день Рота Щедрой Руки проявила поразительную для них сдержанность. Они покидали Сквордил, оставив за собой совсем немного жалоб о беззастенчивых грабежах, голого торговца, подвешенного на сторожевой вышке, а на шею ему нацепили табличку, объявляя его судьбу уроком в назидание мятежникам Ближней Страны. Узнают ли когда повстанцы об этом уроке и сумеют ли извлечь из него что-либо для себя, Суфин не брался судить. Рядом с лавочником висели еще двое.
– А их за что? – спросил Темпл, хмуро оглядываясь назад.
– Молодого застрелили при попытке убежать, насколько я знаю. О втором не могу ничего сказать.
Темпл скривился, одернул потрепанные рукава.
– Что мы в силах поделать?
– Просто следуй за своей совестью.
– Для наемника ты слишком много рассуждаешь о совести! – зло огрызнулся стряпчий.
– А сам почему волнуешься, если тебе не нравится?
– Насколько я знаю, ты все еще на жалованье у Коски!
– Если я уйду, ты тоже уйдешь?
Темпл открыл было рот, но, не издав ни звука, закрыл его. Хмуро вглядываясь в горизонт, он теребил рукав. Теребил и теребил.
– Видит Бог, – вздохнул Суфин. – Я никогда не утверждал, что я – достойнейший из людей. – Несколько построек вдалеке горело, и столбы дыма поднимались к синему небу. – Просто я – достойнейший в Роте.
Прошлое есть у всех
Дождь усилился. Вода заполняла колеи от колес и глубокие отпечатки копыт и башмаков, пока они не превратились в сплошное болото, а дороге оставалось совсем немного до того, чтобы гордо называться рекой. Над городом висел словно серый занавес, а редкие огни в окнах с трудом пробивались сквозь туман, бросая тускло-оранжевые блики в бесчисленные лужи. Вода стекала в жидкую грязь из водостоков, и с крыш без водостоков, и с полей шляпы Лэмба, который сгорбился на козлах, молчаливый и мокрый. Вода сбегала тонкими струйками с арки городских ворот, на которых висела доска с названием – Эверсток. Вода смешивалась с пылью и грязью, покрывала шкуры волов – Кальдер очень сильно хромал на правую заднюю, а Скейл шел немногим лучше. Вода обливала лошадей, стоявших у коновязи перед жалкой лачугой, игравшей роль постоялого двора. Три жалкие лошади, потемневшие от дождя.
– Это они? – спросил Лиф. – Это их кони?
– Это они, – ответила Шай, холодная и липкая в промокшем плаще, словно покойница.
– И что делать будем? – Лиф пытался скрыть нотки волнения в голосе, но не слишком преуспел.
Лэмб не ответил ему. Вместо этого старик наклонился к Шай и почти ласково проговорил:
– Скажи, если тебе приходится выбирать между двумя клятвами – ты не можешь выполнить одну, чтобы не нарушить вторую, что ты будешь делать?
На взгляд Шай, такой выбор находился на грани выдумки, если учесть первоочередную задачу. Она пожала плечами, облепленными отвратительно мокрой рубахой.
