Джо Аберкромби - Герои
– Ну, кто на меня?! – не сказал, а крякнул он.
И шагнул в сторону людей Тенвейза. Пора со всем этим кончать. Скорей бы уж.
Но те лишь отшатнулись, как будто бы он, Кальдер, был самим Скарлингом. Вот это номер. Отчего бы? Отчего, стало ясно, когда рядом пала гигантская тень, а на плечо легла такая тяжесть, что Кальдер чуть не сел. Огромная лапища Стука.
– Хорошо сделано. Чисто, – мягко сказал исполин, – и по справедливости. Ибо в войне справедливо все, что ведет к победе, а величайшая победа та, что дается наименьшим числом ударов. Бетод был королем северян. И кому, как не его сыну, надлежит его сменить. Я, Стук Врасплох, вождь Ста племен, стою с Черным Кальдером.
То ли чужеземец полагал, что все, у кого здесь высокое положение, по умолчанию носят титул «Черный», или он думал, что так непременно захочет назваться сам Кальдер, или просто счел это уместным – кто его знает. Во всяком случае, прозвище мгновенно приладилось.
– И я.
На другое плечо Кальдеру легла рука Коула Ричи, а из-за спины возникло его широко улыбающееся лицо с седой щетиной.
– Я стою с моим сыном. С Черным Кальдером.
Еще бы: теперь гордый отец, чего бы не поддерживать. Доу мертв, и все меняется.
– И я.
С другой стороны подступил Бледноснег, а с ним Ганзул – и внезапно все слова, которые Кальдер считал брошенными на ветер, а семена погибшими и забытыми, распустились изумительным цветом.
– И я, – кивнул, выходя из круга своих людей, Железноголовый.
– И я, – заторопился выскочить Глама Золотой – еще не хватало, чтобы соперник его опередил, – я за Черного Кальдера!
– Черный Кальдер! – буйствовал вокруг люд, понукаемый вождями.
Крик перерастал в скандирование:
– Чер-ный Каль-дер!
Как будто это единственное, чего всем всю дорогу хотелось. Чего все ждали.
Хлад присел и стащил с головы Доу спутанную цепь. Держа на одном пальце, он протянул ее Кальдеру; покачивался алмаз, из-за крови наполовину ставший рубином.
– Похоже, победа за тобой, – сказал Хлад.
Несмотря на несносную боль, Кальдер нашел в себе силы выдавить ухмылку:
– Похоже. Но в самом ли деле?
Остатки дюжины Зобатого выскользнули из толчеи незамеченными. Чудесница по-прежнему крепко держала Бека за руку, а Легкоступ за плечо. Они уволакивали его прочь от круга, мимо дикоглазых людей, рвущих на куски штандарт Черного Доу. Сзади шли Йон с Фладдом. Уходили не только они. Когда боевые вожди Доу, спотыкаясь, лезли через его труп целовать задницу Черному Кальдеру, стали разбредаться и прочие. Те, кто чуял, куда дует ветер и прикидывал, что если вовремя не уйти, то он их сдует прямиком в грязь. Те, кто были заодно с Доу или имели счеты с Бетодом и не хотели испытать на себе милосердие его сына.
Они остановились в длинной тени камней, Чудесница, прислонив к глыбе щит, осмотрительно огляделась, но похоже, у народа свои заботы и в их сторону никто не глядел.
Она полезла под плащ, что-то оттуда вынула и шлепнула в руку Йона.
– Это тебе.
Йон, смыкая ручищу, в которой что-то позвякивало, даже слегка осклабился. Примерно то же досталось Легкоступу, за ним Фладду. Затем она протянула что-то Беку. Кошелек. И содержимое, судя по округлости, немалое. Бек стоял, неотрывно на него глядя, пока Чудесница не сунула ему этот кошель под нос.
– Тебе половина положена.
– Нет, – сказал он хмуро.
– Пойми, ты ведь новичок. Половина, это более чем…
– Мне не надо.
Теперь хмурились уже они.
– Ему, видите ли, не надо, – ухмыльнулся Легкоступ.
– Мы должны были…
Бек сам толком не знал, что они должны были делать.
– …поступить по-правильному, – выговорил он неловко.
– Поступить как? – От желчной насмешки у Йона перекосилось лицо. – А я-то надеялся, что слышал эту дерьмовщину в последний раз. Двадцать лет в этом черном деле и не огребаю за него ничего, помимо шрамов, и тут какой-то сопляк будет меня поучать, что правильно, а что нет!
Он сделал шаг к Беку, но Чудесница остановила его тычком в грудь.
– Что, интересно, правильного в том, что мертвых у нас теперь больше, чем живых? – Голос у нее был тихим, без гнева. – А? Ты знаешь, скольких друзей я потеряла за последние несколько дней? Что в этом правильного? Доу был обречен. Так или иначе, об-ре-чен. И что, нам надо было за него биться? Чего ради? Для меня он никто. Не лучше, чем Кальдер или кто-то там еще. И ты говоришь, что мы должны за них умирать? А, Красный Бек?
Бек секунду-другую молчал, приоткрыв рот.
– Я не знаю. Но денег мне не надо. Да и чьи они вообще?
– Наши, – ответила она, твердо глядя ему в глаза.
– Это неправильно.
– Тоже резак, что ли? – Чудесница медленно кивнула, и глаза у нее сделались усталыми. – Что ж, удачи тебе с этим. Оно тебе пригодится.
У Фладда вид был немного виноватый, но кошелька обратно он не отдал. Легкоступ с улыбочкой сел, скрестив ноги на лежащем щите, и напевал песенку о добрых и благородных делах. Йон с хмурой сосредоточенностью пересчитывал содержимое кошеля.
– А как бы на нашем месте поступил Зобатый? – негромко спросил Бек.
Чудесница пожала плечами.
– Да какое нам дело. Зобатого нет, ушел. Мы сами теперь должны за себя отвечать.
– Эйе. – Бек поочередно оглядел их лица. – Ну ладно.
И пошел прочь.
– Ты куда? – окликнул Фладд.
Ответа не последовало.
Он прошел мимо Героев, зацепив плечом древний камень. Перемахнул через каменную кладку стены, направляясь вниз по склону на север, стряхнул с руки щит, да так и оставил его лежать в высокой траве. По дороге он миновал кучку людей, которые оживленно спорили. Вот один вынул нож, а другой попятился с поднятыми руками. Паника распространялась вместе с новостями. Гнев и страх, тревога и восторг.
– Эй, ты оттуда? Что там случилось? – жарко спросил кто-то, схватив его за плащ. – Доу победил или нет?
Бек стряхнул его руки.
– Не знаю.
И зашагал быстро, едва не срываясь на бег, вниз по холму и вдаль. Прочь отсюда. Он знал лишь одно: эта жизнь не для него. Быть может, в песнях героев и много, но здесь единственные герои – это камни.
Течения истории
Финри отправилась туда, где лежат раненые, чтобы заниматься тем, что и положено по окончании битвы женщине. Успокаивать иссушенные глотки, поднося воду к жаждущим губам. Перевязывать раны полосками ткани, щедро оторванными от подола собственного платья. Утешать умирающих тихим пением, что напоминает им о матери.
Вместо этого она стояла как вкопанная. Потрясенная бездумным, заунывно монотонным хором плача, стенаний, вытья, неумолчного бреда. Мухами, нечистотами, пропитанными кровью простынями. Спокойствием сестер, плывущих среди человеческих обломков отрешенно-безмятежными белыми призраками. А более всего числом. Числом тех, кто рядами лежали на койках, убогих тюфяках или просто на холодной земле. Роты их. Батальоны.
– Как видите, больше дюжины, – указал ей молодой хирург.
– Да здесь их сотни, – сдавленно выговорила она, борясь с попыткой зажать нос.
– Вы меня не так поняли. Я о количестве палаток. Вы умеете менять повязки?
Если есть на свете такое понятие, как романтическая рана, то здесь ему не было места. Каждый слой марли обнажал более свежую, истекающую гноем нелепицу. Отхваченные ползада, вмятую челюсть почти без зубов и половины языка, руку с аккуратно срезанной пятерней или только с большим и указательным пальцами, проткнутый живот с вытекающей мочой. Одному человеку прорубило затылок и он мог лишь лежать без движения вниз лицом, тихо сипя. Когда Финри проходила мимо, он проводил ее взглядом, под которым она вся похолодела. Тела освежеванные, опаленные, изломанные под странными углами, внутренности вывернуты на обозрение. Раны, которые будут губить этих людей, покуда они живы. И превращать в страдальцев тех, кто этих людей любит.
Она старалась сосредоточиться на работе, уж какой бы та ни была – разматывала-наматывала повязки; шевеля губами от усердия, дрожащими пальцами возилась с узлами. Пытаясь не слышать шепотов о помощи, которую она не знала как оказать. И которую оказать не мог никто. Красные пятна проступали на новых повязках зачастую до того, как она успевала их закончить, и росли, росли, а она сдерживала слезы и тошноту, и так от одного раненого к другому. И еще к одному, у которого по локоть отрублена левая рука, левая часть лица скрыта под повязками, и…
– Финри.
Она взглянула и с холодным ужасом поняла, что это полковник Бринт. Они неотрывно смотрели друг на друга, казалось, целую вечность, в жуткой тишине, в этом жутком месте.
– Я не знала…
– Вчера, – сказал он просто.
– Вы…
Она чуть не спросила, в порядке ли он, но вовремя осеклась. Ответ был до ужаса очевиден.
– Вам нужна…
– Вы что-нибудь слышали… об Ализ?
От одного лишь этого имени у Финри свело живот. Она покачала головой.
