Джо Аберкромби - Герои
– Никак, держишь щит за меня?
Великан похлопал по крохотному деревянному кружку дубинкой-пальцем.
– А то.
– В чем же твой интерес?
– В столкновении мстительной стали и крови, орошающей жаждущую землю. В реве победителя и воплях гибнущего под ударами. Что может интересовать меня больше, чем зрелище, как люди отдают и берут все; как жизнь и смерть качаются на острие клинка?
Кальдер сглотнул.
– А почему на моей стороне?
– А тут места больше.
– А-а.
Вон оно что. Всего-то удобный пятачок, чтобы лицезреть его, Кальдера, умерщвление.
– Ну а ты? – спросил он у Бледноснега. – Ты здесь тоже из-за места?
– Я здесь ради тебя, ради Скейла и вашего отца.
– И я, – подал голос Ганзул Белоглазый.
После ненависти, которая на него обрушилась, эта малая толика верности была как глоток свежего воздуха.
– Мне… Слова эти в самое сердце, – сипло выдавил он.
Печальнее всего, что это правда. Он ткнул кулаком щит Белоглазого, пожал плечо Бледноснегу.
– В самое что ни на есть.
Однако время для объятий и повлажневших глаз стремительно уходило. По толпе пошел вначале шум, потом движение, держатели щитов раздались в стороны. Через прореху легкой, непринужденной походкой игрока, загодя сорвавшего главный куш, вошел протектор Севера, за которым реял черный штандарт, будто тень смерти. Он разделся до кожаного жилета, оставив незащищенными плечи и жилистые, в буграх шрамов руки. А на шее болталась цепь Кальдерова отца с подмигивающим алмазом.
Захлопали руки, загремели щиты, металл зазвенел о металл – все старались хоть мельком удостоиться одобрительного взгляда человека, давшего Союзу от ворот поворот. Радовались даже на Кальдеровом краю круга, и их едва ли можно винить, ведь им придется где-то кормиться после того, как Доу настругает его, горе-принца, плачущими ломтями.
– Так ты все же уцелел? – делано удивился Доу. – А то я беспокоился, как бы мой пес за ночь тебя не загрыз.
И он мотнул головой в сторону Хлада. Хохота было намного больше, чем заслуживала шутка, однако покрытое шрамами лицо Хлада осталось непроницаемым, как маска. Доу с волчьей улыбкой оглядел Героев, макушки которых в пятнах лишайника торчали над толпой, и раскрыл руки с растопыренными пальцами.
– Похоже, у нас тут круг как на заказ? Вот это площадка так площадка!
– Эйе, – откликнулся Кальдер.
Вот, пожалуй, и вся бравада, которую он мог себе позволить.
– Обычно такие схватки проходят по заведенному ритуалу. – Доу тер один палец о другой. – Излагается достойная поединка причина, перечисляются титулы и родословная именитых поединщиков и так далее, но эту часть мы, наверно, опустим. Суть нам и без того ясна. А что у тебя нет родословной, это и так всем известно.
Снова смех, и Доу опять растопырил руки.
– А если я сейчас начну перечислять имена всех, кого я положил в грязь, то мы так никогда и не начнем!
Дружный раскат смеха и хлопанье по бедрам – эдакое мужское одобрение. Похоже, Доу выдавал себя не только за лучшего бойца, но и за лучшего острослова, играя при этом на чужом поле. И вообще победители всегда срывают больше хохота, а у Кальдера с шутками что-то не ладилось, как отшибло. Может, потому, что мертвым не до смеха. Поэтому он просто стоял, пока толпа более-менее не утихла и не стало снова слышно дуновение ветра над грязью, хлопанье черного штандарта, птичий щебет на верхушке камня.
Доу вздохнул.
– К сожалению, я вынужден был послать в Карлеон за твоей женой. Она же была за тебя заложницей, разве нет?
– Оставь ее в покое, мерзавец! – гаркнул Кальдер, давясь гневом. – Она ни к чему не причастна!
– Ты здесь никто, и не указывай, что мне делать – понял, гавненыш? – Доу сплюнул в грязь. – Наполовину я за то, чтобы ее сжечь. Удостоить кровавого креста – так просто, язви ее, чтоб неповадно было. Разве твой отец в прежние-то времена не любил делать именно так? Но я могу позволить себе великодушие. Закрою, пожалуй, на это глаза. Из уважения к Коулу Ричи, поскольку он – единственный человек на Севере, который по-прежнему, язви его, делает то, что говорит.
– Премного благодарен, – пробурчал Ричи, все так же не глядя Кальдеру в глаза.
– Все же, несмотря на мою репутацию, я не такой уж любитель вешать женщин. Глядишь, помягчаю, так меня станут звать Белым Доу!
И опять смех. Доу топнул и нанес воздуху несколько кулачных ударов, да таких быстрых, что и не сочтешь, сколько.
– Так что, видно, придется убить тебя дважды, чтобы как-то это упущение восполнить.
Что-то ткнуло Кальдера под ребра. Рукоять его меча – с виноватым видом его протягивал Бледноснег.
– А, ну да. У тебя совет какой-нибудь есть? – спросил Кальдер.
Он надеялся, что старый воин знающе сощурится и выдаст какое-нибудь острое как бритва замечание, что Доу-де долго возится с острием, или немного лишнего наклоняет плечо, или же ужас как уязвим для режущего бокового удара.
Но тот лишь выдохнул и сказал:
– Это же хренов Черный Доу.
– Точно. – Кальдер сглотнул кислую слюну. – И на том спасибо.
Какое разочарование. Он вынул меч, постоял в нерешительности с ножнами, отдал их обратно. Вряд ли они ему понадобятся. Болтовней из этого не выбраться. Надо как-то драться. Кальдер сделал глубокий вдох и шагнул вперед, чавкнув по грязи изношенным стирийским сапожком. Всего лишь шажок через кольцо из голышей, а сил ушло, как никогда в жизни.
Доу покачал головой и вынул меч – неторопливо, с легким шелестом металла.
– Это меч Девяти Смертей. Я сразил его как мужчина мужчину. Ты знаешь. Ты там был. Так сколько ты надеешься выстоять против меня, недоносок?
Глядя на это длинное серое лезвие, Кальдер вовсе не считал, что выстоит так уж долго.
– Я же тебя предупреждал: будешь играть в свои игры, дело запахнет скверно.
Доу мрачным взглядом окинул лица.
– Так нет же, надо было тараторить о мире. Потихоньку подвирать, подсирать, подсиживать. Надо было…
– Заткни свою сраную дырку и приступай к делу! – провопил Кальдер. – Старая ссака-зануда!
Пошел ропот, за ним по нарастающей хохоток и скрежет металла, от которого заныло внизу живота. Доу пожал плечами и тоже сделал шаг вперед. Ближние потеснились, стуча краями смыкающихся щитов. Круглая стена из ярко размалеванного дерева. Зеленые листья, драконьи головы, реки в разливе, орлы в полете. Некоторые исцарапаны и побиты от работы последних дней. Круг голодных лиц с насмешливо или злобно оскаленными зубами, глаза горят от предвкушения. Вот Кальдер, а вот Черный Доу, и непременно быть крови.
Ему бы лучше думать о том, как выбраться отсюда живым. Бросаться, финтить, работать ногами и всякое такое. Ведь есть же, в конце концов, хоть какая-то надежда? Когда дерутся двое, надежда есть всегда. Но ему думалось только о лице Сефф, какое оно красивое. Если бы можно было повидаться с ней снова, всего разок. Сказать, как он ее любит, или чтобы она не беспокоилась, или чтобы забыла его и жила своей жизнью, или другое какое дерьмо. Отец всегда говорил ему: «Человек постигается в том, как он смотрит в лицо смерти». Похоже, он, Кальдер, на поверку все-таки сентиментальный хренчик. Может, все становятся такими под конец.
Он поднял меч, выставил чуть вперед открытую руку, как, кажется, учили. Надо атаковать. Так сказал бы Скейл: если ты не нападаешь, то проигрываешь. Кальдер запоздало понял, что рука у него дрожит.
Доу оглядел его снизу доверху и сверху донизу, беззаботно опустив меч, и мрачно усмехнулся:
– Да, не каждый поединок достоин воспевания.
И метнулся вперед, подсекая взмахом запястья. Летящему навстречу клинку Кальдер не удивился: в конце концов, на то он и поединок. Но даже к этому нехитрому выпаду принц был не готов. Он подался на шаг назад, и клинок Доу жахнул с такой ввергающей в оторопь силой, что чуть не выбил меч из руки. От неожиданности Кальдер споткнулся, махая свободной рукой в попытке удержать равновесие. Всякая мысль об атаке оказалась вмиг парализована щемящим желанием выжить, уцелеть хотя бы еще на секунду.
К счастью, щит Ганзула Белоглазого уперся ему в спину и уберег от недостойного падения в грязь, подтолкнув в вертикальное положение как раз когда настала пора отскочить от очередного броска Доу. Звонкий удар, и меч Кальдера податливо прогнулся в другую сторону под глумливое улюлюканье. Кальдер отступил, стремясь проложить между ними как можно большее расстояние, но размер круга щитов, увы, незыблем. В этом-то все и дело.
Они медленно кружили – Доу с легкой грацией, плавно покачивая лезвием, дерзкий и по-хозяйски уверенный на смертельном поединке, как его противник у себя в будуаре. Кальдер делал неуверенные шаги годовалого дитяти, едва научившегося ходить; рот у него был открыт, а сам он, ежась, рабски вторил любому мелкому поддразниванию Доу. Гвалт стоял оглушительный, над толпой курился пар от дыхания; зрители орали, свистели и улюлюкали в знак поддержки, ненависти…
