Бастарды Сибирской Империи (СИ) - Бунькова Екатерина

– А что? – сказал он. – Кирюхе можно, а мне нельзя, значит? Я сейчас еще вот так!

С этими словами он принялся распинывать картошку по полю. Та разлеталась со скоростью пушечных снарядов.

– Э-э!! – в три голоса возмутились мы – девчушка тоже решила, что это перебор.

– Трофим, ты что?! – испуганно пискнула она. – Еда – дар божий! С ней так нельзя!

– Говнюк мелкий! – вспылил Кирилл. – Я тут битый час горбатился, эту картошку копал! Да я тя щас самого закопаю!

– Догони сначала! – хмыкнул пацан и вдруг с неожиданной для толстенького тела прытью припустил по полю.

– Куда?! – только и успела крикнуть я, когда Кир рванулся следом, но их было уже не догнать.

– Мальчишки, – развела руками девочка. Да и Форрест глянул на баловников так, будто хотел сделать “фэйспалм”.

– А тебя как звать? – спросила я, раз уж все равно выдался перерыв.

– Так ты правда память потеряла? – девчушка округлила глаза.

– Правда, – не стала скрывать я. – Кажется, головой ударилась. Так как тебя зовут?

– Алена я, – представилась девочка. – А это вот Егор.

Она указала на бритого ребенка, который все это время молчал.

– Поможете картошку собирать? – тут же уточнила я.

Ребята переглянулись, пожали плечами и пошли за ведрами.

Глава 7

Кирилл

– Подсечка!

Толстяк получил древком вил по ногам, упал, но попытался подняться и снова бежать.

– Еще подсечка!

Он снова получил, плюхнулся на живот, выругался и попытался уползти, но прямо перед ним в землю воткнулись вилы.

– А-а-а, Кирюха, сволочь, пусти! – возмутился он, когда я с намеком наступил ему на край рубахи, и попытался меня лягнуть.

– Будешь еще чужую работу портить? – я схватил его за ногу и привычным движением ее вывернул, начиная болевой прием.

Завершать его я не собирался – ребенок все-таки. Но и намека хватило, чтобы парень напугался.

– Я все Глафире расскажу! – завопил он. – Скажу, что ты опять дерешься!

– Ну, раз так, придется тебя выпороть крапивой, – я сделал вид, что тянусь к его штанам.

– А-а-а! – Трофим схватился за зад и попытался перевернуться, но я все еще стоял на его рубахе. Раздался треск, и рубаха порвалась.

– Кирюха, гад, ты чего? – толстяк вытаращился на порванную рубашку.

– Упс, – сказал я и убрал ногу.

– Блин, Глафира меня убьет! – парень схватился за дыру с ненаигранным отчаянием во взгляде.

– А за картошку испорченную не убьет? – фыркнул я.

– Картошку ты копаешь, тебе и отвечать! – тут же выдал он свою наглую логику. – А вот за рубаху сестры мне шею намылят.

– Сам виноват, – сказал я. – Нечего было чужую работу портить.

– Кто бы говорил! – окрысился парень, пытаясь спрятать оборванный край рубахи в штанах, подвязанных вместо ремня какой-то бечевкой. – Кто мне вчера золы насыпал на вымытый пол?

– Без понятия, – честно сказал я. Но запомнил.

Странный какой-то образ меня складывался. Как будто речь шла вовсе не обо мне. Ну, ладно еще драки с неведомыми “городскими”: кто знает, может, они те еще сволочи? Но зачем я издевался над сопливым пацаном? Чем прошлый я думал? Злость, что ли, на нем срывал? Постыдно как-то.

– Ладно, – примирительно сказал я. – Как там тебя… Трофим? Забыли, короче. Не буду я тебя обижать, если поможешь мне с картохой. Я буду подкапывать, а ты – трясти куст, чтоб клубни отпадывали.

– Ты точно умом тронулся, – вылупился на меня Трофим. – С каких пор ты так работой горишь? Ау, Кирилл!

Он помахал рукой перед моим носом, но я перехватил его за запястье.

– Ай! – Трофим скривился, ведь руку я сжал знатно.

– Я тебе мир предлагаю, а ты рыпаешься, – укорил я его. – Ты поле видел? Вдвоем явно не перекопать. Иди, хоть немного поможешь. А там и решим, кто прав, а кто нет.

– Да понял, я понял! – взвыл парень. – Пусти!

– Сила – лучший аргумент в установлении мира, – хмыкнул я и отпустил его.

.

Следующие пару часов мы трудились из последних сил, отрабатывая повинность. Причем к нам еще дважды подходили разные ребята – посмотреть, как пашут наказанные. А в итоге оставались помогать. Вилы, правда, были только одни, так что по большей части мелкие занимались тем, что переносили картошку к дому и вытаскивали из перекопанной земли сорняки.

– Как думаете, осилим? – спросил я, оценивая расстояние и заодно пытаясь отдышаться – работа шла уже несколько часов, и солнце кренилось к горизонту.

Мы таки нашли край поля, развернулись и теперь копали в обратном направлении. До другого края осталось совсем немного, но честно говоря, я уже выдохся и теперь просто искал в себе хоть какую-нибудь мотивацию.

– Отдохни, Кирюш, – предложила Лиза, с хрустом разгибая спину. – Я же вижу, что ты уже на ногах не стоишь – столько перекопал. Думаю, монашки оценят наше рвение и простят.

Она махнула рукой на почти бесконечную полосу. Мы оба посмотрели на проделанную работу. Теперь никаких полос не было, за нами оставалась только перекопанная черная земля, а картошку и зелень мелкие относили на край поля, поближе к церкви.

– Красиво, – сказала Лиза, налюбовавшись.

– Согласен, – признал я. – Все-таки есть что-то такое в этой крестьянской работе – и для тела польза, и для духа. Почти как боевые тренировки у моего…

Я осекся. Какая-то мысль мелькнула, но вновь ускользнула от меня.

– Опять не помнишь? – сочувственно спросила Лиза.

– Не помню, – признал я. – Но почти вспомнил. Я точно раньше занимался боевыми искусствами.

– Ты? – рассмеялся Трофим, который только вернулся к нам с пустым ведром и застал всех в момент перерыва. – С крапивой воевал за околицей?

– Нет. С инструктором, – серьезно сказал я, смутно вспомнив, что да, есть в моей памяти такой образ – очень жесткого воина, от которого я когда-то нехило огребал.

– Ну ты точно сбрендил, – Трофим покрутил пальцем у виска. – Кукуха поехала.

– Да? – усмехнулся я. – А как тебе это?

Я выдернул вилы из земли, сделал кувырок и совершил серию тренировочных выпадов и вращений оружия, делая вид, что вилы – это копье, с которым я когда-то упражнялся.

– Ва! – восторженно взвыла ребятня, да и Лиза взглянула с изумлением – похоже, никогда не видела подобного.

Я хмыкнул – очень уж искренней была их реакция – и решил показать удар в прыжке с переворотом. Но не успел…

– Кирилл!! – раздался резкий возглас.

От неожиданности я сбился и чуть-чуть не пришиб вилами мелкого Егора – тот только глазенки выпучил, едва не получив в эти самые глазенки железякой. А у меня аж мышцы взвыли от того, что пришлось остановить вилы в замахе.

– Ты что делаешь?! – возмущенно завопила Глафира и побежала к нам, смешно семеня ногами под своим линялым балахоном.

– Простите, – покаялся я и отвел вилы в сторону. – Я не специально.

– Господи, да за что ж мне такое наказание! – взвыла было монашка, но тут взгляд ее упал на перекопанную часть поля и гору картошки, которую мы накопали.

– Это что? – она оторопела. – Это вы?

Она принялась указывать пальцем то на нас, то на картошку, то на поле, то на гору сорняков, подготовленную, как сказала Лиза, “на перегной”.

Мы с девушкой переглянулись и кивнули.

– Ну, и ребята помогали, – спохватился я, указав на мелких.

Те горделиво выпятили тощие груди: все понимали, что работа проделана нехилая, и хотели к ней хоть немного примазаться, чтобы вредная Глафира расщедрилась на похвалу.

– Но я думала… – женщина начала было, однако не договорила и замолкла на мгновение, а потом вдруг продолжила совсем другим тоном: – Вы это… возвращайтесь. Поздно уже, время для вечерней трапезы.

Мы с Лизой снова переглянулись. Вообще-то, когда нам выдавали инвентарь, то велели не возвращаться, пока все поле не перекопаем.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил я тихо.

– Кажись, нас простили, – так же тихо ответила девушка. – Предлагаю порадоваться и больше не нарываться. А то кушать очень хочется.