Бастарды Сибирской Империи (СИ) - Бунькова Екатерина

– Ладно, каши им остатки выдай, – велела она Агафье. – И часок на отдых. Но потом чтоб за работу!

***

Каша была отвратительная – без масла и даже без соли, просто какая-то желтая жижа. Но я был так голоден, что первые пять минут вообще не чувствовал вкуса – просто торопливо закидывал еду в рот.

Однако когда голод притупился, и я чуть замедлился, то почувствовал вкус. И он мне не понравился.

– Что это? – тихо спросил я у подруги. Тихо, потому что подавшая нам эту пакость монашка еще грохотала посудой в углу.

– Пшенка вроде бы, – так же шепотом ответила та, которую назвали Лизой. – Только лежалая, похоже: затхлостью отдает и горчит. Ну и безвкусная совсем. Надеюсь, здесь не всегда так кормят.

Она с беспокойством покосилась в тот угол, где была печь и полки с посудой. Кухней этот закуток было назвать трудно – так, какая-то хозяйственная часть дома, в которой еще и готовили.

– Может, нас этим в наказание решили накормить? – шепотом предположил я, с отвращением глядя на желтую жижу в обкусанной сбоку деревянной ложке.

– Надеюсь, – почти беззвучно ответила девушка и явно через силу вернулась к еде.

На самом деле надежд было маловато. Чем больше я разглядывал помещение, тем больше убеждался: это не просто приют, это УМИРАЮЩИЙ приют.

Доски пола прогнили, а в одном углу провалились. Стулья были разномастные и, похоже, большую часть притащили со свалки или с той же заброшки, где мы очнулись. С другой стороны длинного стола и вовсе были лишь два чурбака и длинная доска, положенная на них на манер лавки.

Тарелок нам не выдали, просто поставили котелок и дали по ложке. Да и ложки были странные – деревянные, явно кустарного производства. Я таких никогда в жизни не видел. И крупу такую впервые попробовал.

“Или забыл, какая она на вкус, как забыл и все остальное,” – попытался убедить себя я, но не получилось.

Не пробовал я прежде такой дряни, это точно. И ложками деревянными раньше не пользовался. Да и закопченный котелок без ручки выглядел, как что-то иномирное, чего я никогда не встречал.

Да что там – мне даже само помещение казалось странным! Стены из бревен? Седые магистры, у них тут что, камней нет? А если вдруг пожар? Да эти стены вспыхнут в мгновение ока! А я не вижу тут ни одного противопожарного артефакта.

“Да и о каких артефактах может идти речь, если обитатели все в рванье?” – подумал я, невольно покосившись на нашу одежду.

Что на мне, что на девушке были какие-то в хлам застиранные рубахи, только Лизина была длиннее, а мою дополняли штаны. Ряса монашки Агафьи была чуть попрочнее, но и она была крайне дешевой – ткань явно когда-то была черной, но вылиняла до лишайного серого цвета, как бывает, если использовался грошовый краситель.

Похоже, денег у приюта не было от слова совсем.

– Теперь понятно, почему мы оба такие худые, – пробормотал я, грустно глянув на остатки каши, доедать которую мне не хотелось, хотя я все еще был голоден. – На такой дряни сильно не растолстеешь.

– Не говори, – вздохнула Лиза. – Еще по ложке? Доесть-то надо, а то вдруг Глафира передумает и все-таки голодом оставит.

– Давай, – смиренно согласился я, и мы принялись через силу глотать эту мерзкую условно съедобную жижу. Надо же как-то силы восстанавливать, верно?

.

Впрочем, жаловался я зря. Хоть пресная каша и была тошнотной, но пока мы ее через силу глотали, первые порции, похоже, успели усвоиться. По крайней мере, бледные щеки подруги розовели прямо у меня на глазах, а сам я чувствовал, как рукам и ногам возвращается сила.

– Фух! – протянула Лиза, проглотив последнюю ложку. – Кто бы мог подумать, что эта штука такая сытная. В меня будто батарейку вставили! Могу еще раз до города дойти.

– Хм, – я не был в этом так уверен, хотя тоже ощутил, что мышцы перестают дрожать.

Мне смутно казалось, что дело не в каше, точнее, не только в ней. Я ощущал что-то вроде гудения в теле. В животе разливался жар – там в ускоренном темпе переваривалась пища. Да и кровь бегала по венам чуть быстрее, чем положено: на это намекало учащенное сердцебиение.

“Регенерационный конструкт”, – вынырнуло будто из ниоткуда понимание сути процесса.

Этому факту я несказанно обрадовался. Еще бы – память возвращается! Я не только вспомнил, что это такое, но даже сумел определить тип конструкта – простейшая базовая модель “Пилигрим”, которая запускается, как только тело получает пищу. Такому обучают еще в первые дни… в первые…

– Седые магистры! – я бахнул кулаком по столу, поняв, что едва открывшийся было канал в мою память снова схлопнулся. – Бесят эти провалы в памяти!

Лиза протянула руку и сочувственно перехватила меня за запястье.

– Все будет хорошо, – напомнила она. – Я это жопой чую.

– Лиза! – ахнула Агафья, расслышав последнюю фразу, и даже выронила поварешку, которую мыла в мятом тазу. – Фу, что за выражения?! В приюте Святого Митрофана так не говорят. Уважай дом, в котором выросла, и прославленных предков, тебя породивших! Кем бы они ни были.

– Простите, – моя подруга покаянно опустила голову, хотя я видел – ей нисколько не стыдно, просто она не хочет обижать заботливую женщину.

Монашка, видимо, тоже почувствовала неискренность и уперла руки в бока:

– Права Глафира: я слишком много вам позволяю, – сказала она, постаравшись смерить нас как можно более суровым взглядом. – Как бы ни было мне больно это признавать, но вы уже не маленькие дети, и пора вам за ум браться. Так что… а ну, марш в поле, картошку копать! Совсем от рук отбились.

Мы переглянулись и пожали плечами. В поле так в поле. После “подзарядки”, наверное, потянем.

Глава 6

Лиза

– Ну ничего себе! – ахнула я, оглядев то, что монашки называли “полем”. Кирилл тоже присвистнул, и было, от чего.

Начать с того, что картошки оказалось не видать – все густо поросло сорняками. Само же поле простиралось на все видимые просторы, и неясно было, в какой момент сорняки переходят в луга.

– Мы тут умрем, – наполовину в шутку, наполовину всерьез сказал Кирилл, оценив фронт работ.

Я поглядела на него, примеряя имя. Оно вполне подходило его внешности – в меру симпатичного парня со славянско-европейскими чертами лица. Но почему-то у меня было ощущение, будто его должны звать иначе, как и меня.

“Странно, что монашки уверены в том, что я Лиза, а я сама – нет”, – пролетела в моей голове интересная мысль.

Впрочем, подумать об этом как следует мне не удалось – к нам подбежал наш недавний плешивый знакомец и чуть пристыженно завилял хвостом. Похоже, выследил по запаху и догнал.

– О, привет, Форрест! – обрадовалась я. – Добежал-таки.

Пес тоже обрадовался, что на него обратили внимание, и попытался выразить свою преданность “вожаку стаи”, которым почему-то оказалась я – подбежал, встал на задние лапы и попытался сложить передние мне на плечи. Я же не выдержала напора собачьей радости, и мы оба повалились на землю – он оказался слишком крупным для моего тщедушного тела.

К счастью, пес не страдал страстью вылизывать лица. Напротив: уронив меня, он отступил и подобрался, будто ему стало неловко. И взгляд у него был совсем-совсем человеческий. Он будто говорил: упс, не знал, что ты такая доходяга, прости, хозяйка.

Мне стало смешно.

– Пошел отсюда, блохастый, – шикнул на него Кирилл и несильно, но оттолкнул пса ногой.

– Не обижай его, – возмутилась я и села, а затем подманила явно дружелюбно настроенную тварюшку: – Иди сюда, вояка мохнатый.

Пес будто ждал этого – тут же подбежал, виновато закачал хвостом и ткнулся широким лбом мне в плечо.

– Хороший собакен, хороший, – принялась приговаривать я, почесывая ему спину и оглядывая. Пес был большой, но тощий, да и шкура у него была не в лучшем состоянии.

– Фу, Лиза, не трогай! – возмутился Кирилл. – У него, наверное, лишай: смотри, какая шкура плешивая.

– Да нет, просто питался плохо, – не согласилась я. – Прям как мы с тобой.