Основы человечности для чайников (СИ) - Шашкова Екатерина Владимировна

Ага, значит, всё-таки убил.

Жалко, хороший был мужик… Честный, умный, ответственный. Сына любил, и жену тоже. Магию только недолюбливал — и, как выяснилось, правильно делал. Словно предчувствовал, чем всё закончится.

— Не верил ты мне никогда. Не верил, что я злой и страшный серый волк. Вот и поплатился.

— Ненавижу тебя! — всхлипнул Тимур. — Ненавижу! Надеюсь, ты будешь умирать долго и мучительно!

— Непременно. — Людвиг потёр ноющий бок. Улыбнулся (скорее оскалился, продемонстрировав клыки). Полюбовался на захлопнувшуюся дверь. И тихонько повторил: — Непременно. Если только не найду способ удрать из этого прекрасного места.

После встречи с Тимуром умирать расхотелось.

Возможно, потому что мальчишка выглядел парадоксально живым. Может, ненависть придала сил, или Диана вразумила, или просто в голове что-то щёлкнуло, но он не замкнулся в себе, не ударился в самокопание и даже на мост не полез. Или полез, посидел там пару часов — а потом благополучно спустился и пошёл дальше.

Ему было плохо, больно, тяжело, непонятно — но он готов был идти и как-то жить эту жизнь. А значит — всё получилось!

Так с чего Людвигу хоронить себя заживо? Так недолго и каким-нибудь боггартом стать!

Кстати, боггарт! Как он там, бедолага, без еды? Такой шведский стол пропускает!

План пришёл в голову внезапно и сперва казался бредовым. Или, скорее, очень шатким, зыбким, а местами — и вовсе идущим вразрез с последними магическими исследованиями, уверяющими, что посмертные сущности не способны самостоятельно мыслить и принимать решения. Мол, все их действия — лишь отражение поступков, совершённых в прошлой жизни.

Но Людвиг верил своей интуиции.

И своему боггарту, как ни странно, тоже верил.

Осталось только до него докричаться и придумать, как нарисовать связующую сигиллу в помещении, где рисовать решительно нечем и не на чем.

Впрочем, нет, одну лазейку узнику всё же оставили. И даже, как верно заметил Тимур, не связали руки. Спасибо тебе, Рыбников, за доверие.

Людвиг кое-как приподнялся, задрал футболку, осмотрел себя (благо выключить свет Диана забыла). Нет, на груди нельзя, заметят. На руке тоже, да и неудобно. А где удобно?

Удобно оказалось на бедре.

«Это сработает! — пообещал себе Людвиг. — Пусть я не могу использовать свою магию, но могу направить магию боггарта, используя рисунок как маяк. Он меня знает, он меня услышит, он отзовётся».

И всадил коготь себе в ногу. Поглубже, чтоб наверняка.

На создание рисунка ушло несколько часов. В середине пришлось сделать перерыв на еду, да и просто отдышаться, стереть кровь и подождать, пока ранки немного подсохнут. Потом выключили свет. Потом опять включили — но лишь для того, чтобы в комнату просочилась Диана.

В этот раз она была не при параде: в обычном джинсовом костюме, без макияжа, с небрежным, разлохматившимся хвостом.

— У вас график посещений, что ли? — усмехнулся Людвиг, торопливо набросив простыню на горящую от боли ногу. Только-только последнюю линию довёл, даже не успел проверить, насколько ровно получилось. — Отец не заругает?

— Только спасибо скажет, если у меня всё получится.

Тон её Людвигу не понравился. Это у Тимура все эмоции сразу отображались на лице, а Диана была из тех неуравновешенных бестий, которые могут выкинуть что угодно: и гематогенкой угостить, и подушкой задушить. И всё — совершенно искренне.

Прямо сейчас Людвиг предпочёл бы гематогенку, но не сложилось.

Диана подошла к нему почти вплотную, нисколько не опасаясь нападения. Посмотрела сверху вниз:

— Между прочим, ты мне раньше нравился. Очень нравился. Думаю, из нас могла бы получиться хорошая пара. Конечно, если бы ты вёл себя как волк, а не как скотина. А вот папа сразу понял, что ты нам не ровня, слишком уж много в тебе человеческого. Полукровка — и этим всё сказано. Зря фамилию не сменил, ты же явно больше Гаврилов, чем Майер.

— Нам обязательно обсуждать это сейчас?

— Конечно. До этого ты каждый раз убегал, когда я пыталась пообщаться, либо за Тимура прятался, а сейчас-то никуда не денешься.

Это мы ещё посмотрим!

Людвиг осторожно накрыл ладонью рисунок, на ощупь проверяя линии. Вроде всё в норме.

— Что там у тебя? — нахмурилась Диана, заметив движение. — Этот балбес что-то тебе передал?

— Нет, просто нога болит.

— Дай посмотреть! Почему у тебя вообще кровь на простыне?

— Кровь на полу тебя не смущает?

— Нет. А вот постельное бельё я только вчера из стирки свежее забирала!

Ну, «постельное бельё» — это она, конечно, красиво выразилась. Комплект Людвигу выдали примерно как в поезде — две узких простынки и наволочка. И тощая комковатая подушка, по которой невозможно было даже определить, перьевая она изначально была или синтепоновая.

— Ну-ка покажи, что там у тебя! — велела Диана.

Как же она не вовремя заявилась со своей наблюдательностью и медицинскими заморочками.

— Всё нормально, Дин.

— Всё нормально⁈ Ты убил двенадцать человек — и говоришь, что всё нормально? У меня парень в реанимации — а у тебя всё нормально? Почему ты вообще жив? Почему ты валяешься здесь, плюёшь в потолок и жрёшь дармовую еду, вместо того чтобы как-то пытаться искупить свою вину? Ты должен на коленях передо мной ползать и прощения просить! И не только у меня!

— Мне встать? Тогда подожди, я штаны надену.

Штаны болтались где-то под коленками, надевать их под простынёй на ощупь было неудобно, да и не хотелось, так что Людвиг понадеялся, что Диана сочтёт предложение шуткой, поорёт ещё немного и уйдёт.

Но она не ушла. Только слегка склонила голову набок, раздумывая о чём-то своём, и коротко велела:

— Вставай! На колени!

— Приказной тон — это у вас семейное.

— Да что ты вообще знаешь о моей семье⁈

Кажется, это была истерика. Какая-то очень странная, неравномерная истерика, в которой сочетались ненависть и старая симпатия, желание убить и позаботиться, жалость ко всем вокруг и к себе в первую очередь, и стремление выйти победителем из битвы, в которой противник давным-давно сдался и отказывается продолжать бой.

Диана тоже не заслужила этой ерунды.

Никто не заслужил.

Но ерунда случилась, и Людвиг не смог её предотвратить. Должен был — но не смог. И теперь пытался хоть как-то смягчить последствия.

— Если хочешь — встану. Только, ну… Ты, правда, отвернись ненадолго, а то я без штанов.

— Смеёшься? Чтобы ты на меня сзади прыгнул и глотку мне перегрыз? Да я глаз с тебя не спущу! Вставай!

Кажется, мироздание решило побить все рекорды по дурацкому стечению обстоятельств. Это могло бы быть смешно, но нет.

Дальше медлить было нельзя. Людвиг прикрыл глаза, смиряясь с необходимостью действовать прямо сейчас. Прочувствовал все линии корявой, болезненной, окровавленной сигиллы. Позвал мысленно: «Эй, боггарт! Слышишь меня? Это ключ к твоему хранилищу, ты должен его почувствовать. Должен меня почувствовать! Ты мне нужен. Я тебя вообще-то однажды спас. Я с тобой всем делился. Давай ты со мной тоже поделишься?»

Сделки с нечистью ещё никого до добра не доводили. Раньше считалось, что причина в хитрости и изворотливости посмертных сущностей. Потом решили: всё наоборот, они просто слишком тупые и исполняют приказы буквально, не понимая нюансов и полутонов.

Маленький Людвиг, предлагая убежище боггарту, ничего об этом не знал. Он искренне считал, что помогает другу. Безвозмездно.

Взрослый Людвиг недалеко ушёл от маленького и почему-то упрямо верил, что ему тоже помогут. Потому что друзья всегда помогают друг другу.

Разве нет?

— Эй, ты что, завис? — нахмурилась Диана.

Порезы на коже ощутимо нагрелись — и снова остыли. И снова нагрелись.

Боггарт слышал, тянулся к ключу, пытался помочь… и не мог пробиться сквозь инертные к магии стены. Или в этой долбаной комнате ещё и блок на пространственные перемещения стоит? Или всё же дело в том, что Людвигу заблокировали силу? Или шрамы ещё недостаточно подсохли для стабильного контакта?