Основы человечности для чайников (СИ) - Шашкова Екатерина Владимировна

Людвиг приложил к сигилле обе ладони, напитывая линии своей силой. Символы, конечно, выгорели подчистую и второй раз сработать не смогли бы, но этого и не требовалось. Главное — стереть все следы Тимура, сделать вид, что колдовал совсем другой человек.

И именно этот другой человек допустил ошибку: выставил для части вспышек отрицательную высоту.

Отрицательная высота.

Забавное словосочетание, если вдуматься.

Но как ещё описать ситуацию, когда сгусток энергии летит не в небо, а вниз, к земле? Летит, врезается в неё — и плевать, есть ли вокруг люди, вещи, деревья, дома — и взрывается россыпью разноцветных искр.

Очень, наверное, красиво.

И очень, наверное, больно — для тех, кто успеет хоть что-то почувствовать.

От конфликта своей и чужой магии сводило руки. Лицо тоже свело — в какую-то странную гримасу, больше похожую на волчий оскал.

Силы явно не хватало, в глазах темнело, в ушах гудело, уличные крики и шум слились в неразборчивый монотонный гул.

И на фоне всего этого мысли текли медленно и неспешно.

Торопиться было действительно некуда.

Теперь уже некуда.

— Что ты сделал⁈ — повторил Тимур. — Что ты…

— Что надо — то и сделал. Не мешай.

— Да что ты вообще творишь? Рехнулся, что ли? Убери руки, а то я…

Руки Людвиг послушно убрал, но только для того, чтобы затереть ладонью несколько символов. А лучше — рукавом. Чтобы уж точно непонятно было, где там притаилась ошибка и кто её допустил.

А потом отстранённо подумал, что впервые слышит у Тимура акцент.

Обычно мальчишка говорил совершенно чисто, но тут в речи вдруг отчётливо прорезался торопливый татарский говор. Где он его подцепить-то успел, от отца, что ли? Да тот вроде тоже всегда на русском общался.

Общался.

В прошедшем времени или всё же нет?

Уж очень он близко к расчётному месту взрывов стоял. Или успел удрать, забежать в подъезд, чем-то заслониться? Всё же фейерверки не мгновенно падали.

Не мгновенно — но довольно быстро.

С магами-то всё должно быть в порядке. Даже этот с его мизерным запасом силы наверняка сумел выставить щит, с этим у него никогда проблем не было. Мог, конечно, растеряться, замешкаться…

Нет, ерунда, обязан был успеть!

Но как же остальные?

Почему-то вспомнилась девушка, вся работа которой состояла в том, чтобы вынести ножницы. И вторая, с ключами. И те, кто за этими ключами пришёл, — радостные, воодушевлённые. И журналисты. И зеваки из соседних домов.

— Мама, — прошептал Тимур.

И бросился вниз по лестнице.

Людвиг проводил его взглядом и неторопливо закончил с сигиллой. Кое-что стёр, кое-что добавил, влил ещё немножко силы, окончательно путая магический след. Теперь всё выглядело так, словно преступник пытался избавиться от улик, но не успел, потому что…

Если бы в строящемся доме были двери, они непременно распахнулись бы от удара ноги. Или головы, потому что Рыбников ворвался на этаж в волчьем обличье и, не размениваясь на пустые рычания, набросился на Людвига. Повалил на пол, клацнул клыками возле самого горла. Кажется, у него даже слюна закапала.

Людвиг не был уверен, потому что закрыл глаза (да и после таких затрат магии зрение всё равно сбоило и показывало мутную темноту), но что-то влажное по коже потекло.

А потом лапы, давящие на грудь, превратились в мужские ладони, и знакомый голос рявкнул:

— Так это ты, сука?

— Технически я — кобель, — устало поправил Людвиг. — Но вообще — да, я.

— На хрена?

— Не знаю. — Точнее, не успел ещё придумать. — Возможно, мне просто надоело быть хорошим мальчиком.

И очень не хотелось, чтобы другой хороший мальчик опять оказался под мостом. Или на мосту. Или ещё где повыше.

Только в этот раз вряд ли кто-то полез бы его ловить.

Раньше Людвиг побаивался Рыбникова. Ну, по крайней мере опасался и заметно напрягался при нём, как и положено в присутствии вожака стаи.

А сейчас перестал. Совершенно безразлично стало.

Бывают такие моменты в жизни, когда многое становится безразлично.

Безразлично, когда орут, безразлично, когда бьют, безразлично, когда заталкивают в машину, куда-то везут, тащат волоком в подвал, швыряют в душную комнату без окон, защёлкивают тяжёлый тугой ошейник для блокировки второй ипостаси, а потом опять бьют, опять орут и пристают с дурацкими вопросами: «Кто тебе велел? Кто тебе заплатил? Почему ты это сделал?»

Прежде чем давать ответы, хотелось бы узнать, что рассказал Тимур. Что он вообще успел увидеть и понять?

Но Тимур не приходил, только Рыбников и один из его сыновей. Должно быть, старший. Или просто самый жестокий. И молчаливый. На подколки и сарказм он не реагировал, на ругань не обижался, на вопросы не отвечал. Глухонемой, что ли?

Впрочем, тоже безразлично.

Нечто похожее на страх мелькнуло лишь однажды: когда Людвига швырнули животом на пол и наступили коленом на спину, мешая двигаться. Потом зачем-то дёрнули за правую руку и вытянули её вперёд.

Типичная поза Супермена, который летит спасать мир, — разве что плащ за спиной не развевается и трусы не поверх штанов.

Вырываться было бесполезно, Рыбников крепко сжимал запястье Людвига своей огромной лапищей и молчал настолько красноречиво, что сразу становилось понятно: за любое случайное движение кто-то расплатится сломанной рукой.

Хм, кто бы это мог быть⁈

— Вы мне её отрубить решили? — спросил Людвиг. — Я, конечно, не знаток исторических тонкостей, но вроде бы руки раньше рубили за воровство, а не за массовое убийство.

Вместо ответа ему немедленно дали в ухо. Сзади. Тот самый условный глухонемой, который фиксировал спину и плечо. Видимо, всё-таки не глухой — услышал же как-то!

Зато сам Людвиг после удара несколько секунд не слышал вообще ничего, кроме звона в собственной голове. Не то чтобы там до этого царили тишина и покой, но сейчас стало особенно некомфортно. До тошноты.

— Молчу, молчу, — вздохнул он. Очень уж хотелось оставить последнее слово за собой. А то мало ли — вдруг это слово окажется совсем последним. В жизни.

Но нет, пронесло: дверь камеры (по-другому называть эту комнату не получалось даже мысленно) приоткрылась, и внутрь зашла милая тётенька, чем-то отдалённо похожая на фрау Вальд. Правда, у фрау Вальд не было ни одной татуировки, а у этой дамы рисунками были покрыты все руки, ноги и даже местами шея. А ещё в руках у неё был чемоданчик. А в чемоданчике — довольно ожидаемо — тату-машинка. Маленькая, совсем не страшная.

И вот тут в душе Людвига безразличие наконец-то уступило место лёгкой панике.

— Может, лучше всё-таки отрубить? — спросил он, нервно облизывая разбитые губы.

— Ну что ты, милый! — всплеснула руками тётенька. — Это же больно, грязно, да и лечить тебя потом придётся, одевать, кормить с ложечки. Кому нужны такие проблемы? Сейчас канальчики заблокируем быстренько — и всё, свободен.

— Не свободен, — рыкнул Рыбников.

— Хорошо, не свободен, — исправилась татуировщица. — Но зато жив и здоров. Относительно.

Ну да, назвать его абсолютно здоровым не смог бы даже самый упёртый оптимист: глаз заплыл, пара зубов шатается, нос набекрень, всё тело в синяках. Ещё было несколько глубоких ран на боку — Людвиг и сам не смог бы ответить, откуда они взялись. Просто в какой-то момент он очнулся на полу, а вокруг уже лужа крови натекла. Может, глухонемой во время очередной «беседы» потерял контроль и врезал Людвигу не кулаком, а когтями, а может, Рыбников. Хотя нет, тот обычно бил аккуратно, старался не оставлять лишних следов.

И хоть бы кто-нибудь объяснил, за что именно его бьют!

То есть…

Ну…

Понятно, за что. И понятно, что Рыбников, как ответственный за безопасность церемонии, жаждет выместить злость на виновнике трагедии. Но хотелось бы список имён и перечень разрушений. Конкретное обвинение. Хоть что-то конкретное, чтобы не маяться от неизвестности.

Хоть что-то!