Аттестат зрелости 2 (СИ) - Рюмин Сергей

— Почему, я тебя спрашиваю, не оплатили до сих «швейку» из Грузии? Ты совсем нюх потеряла?

— Я не могу принять товар без накладных! — услышал я голос Зинаиды Михайловны. — Я не хочу в тюрьму из-за вашего тряпья!

— Тебе надоело работать? Завтра будешь улицу мести! Потому что тебя больше никуда не возьмут! Ясно?

Я не стал дожидаться окончания спора, толкнул дверь, окинул взглядом помещение и присутствующих — Зинаиду Михайловну и (ну, конечно, кто бы мог подумать⁈) Евгения Евгеньевича Агафонкина, начальника управления торговли.

— Здрасьте вам! — я шутливо изобразил поклон. Зинаида Михайловна вздохнула, а Евгений Евгеньевич отреагировал иначе:

— Пошёл вон, пацан! Не видишь, люди разговаривают?

— Комсомольский прожектор! — объявил я. — Общественный контроль!

— Что⁈ — вызверился Агафонкин, шагнул ко мне. Даже поднял руку, чтобы отвесить затрещину. Наивный! Конструкт паралича — он повалился на пол. Я едва успел его подхватить и усадить на диванчик.

— Что с ним? — испугалась Зинаида Михайловна.

— Что хотите, то и будет, — весело отозвался я. — Хотите — инсульт? Хотите — инфаркт? Хотите — просто понос на неделю? Любой ваш каприз!

— Я серьезно спрашиваю! — повысила голос Зинаида Михайловна.

— Ничего страшного, — отмахнулся я. — Очухается. Что он от вас хотел?

Зинаида Михайловна поморщилась, махнула рукой, не желая делиться.

— Ну, как хотите! — усмехнулся я.

Я кинул в Агафонкина конструкт отмены. Он пошевелился, получил тут же конструкт подчинения.

— Зинаида Михайловна — твой лучший друг и самый главный для тебя авторитет, — скомандовал я ему. — Ты бесконечно её уважаешь и даже немного побаиваешься. И никогда на неё не посмеешь повысить голос! Как только выйдешь из кабинета, ты забудешь про меня.

Я снова кинул в него конструкт отмены. Зинаида Михайловна ошарашенно молчала, наблюдая всю процедуру. Она смолчала и тогда, когда Агафонкин поднялся на ноги, виновато улыбнулся, протянул взял её за руку, осторожно поцеловал и сказал:

— Простите меня великодушно, Зинаида Михайловна! Ради бога, извините! Не знаю, что на меня нашло! Работайте, как работали и не берите в голову…

Он коротко поклонился и быстро вышел из кабинета.

Зинаида Михайловна посмотрела на меня, перевела взгляд на дверь, устало опустилась на диванчик, где до этого сидел Агафонкин.

— Долго этот гипноз продержится? — спросила она.

— Это не гипноз, — ухмыльнулся я. — Это на всю жизнь!

Она криво улыбнулась мне и, кажется, не поверила.

— Поспорим? — улыбаясь, предложил я. После этой моей фразы Зинаида Михайловна стала «оттаивать».

— Что случилось-то? — я повторил вопрос. Директриса с минуту молчала, наконец решилась:

— Машину джинсы пригнали без документов. Самопал. Агафонкин требует срочно пустить в продажу. А это сто процентов «засветки». ОБХСС сразу за жопу возьмет!

Она так и сказала — «за жопу». Зло усмехнулась:

— Знаешь, какой срок за это дают? До пятнадцати лет! А я в тюрьму совсем не хочу.

Она вздохнула:

— Придется увольняться… Ладно! — отмахнулась она. — Что тебе до моих проблем? Давай тебе подберем наряд! Идём… — она улыбнулась мне по-доброму, — в закрома родины!

Мы вышли из её кабинета, прошли по длинному узкому коридору, упёрлись в высокие двойные двери. Зинаида Михайловна открыла одну створку, приглашая меня войти первым:

— Заходи!

Я зашел и замер. Передо мной расстилались кипы одежды. Нет, горы одежды — всякой, упакованной в целлофан, развешанной на распялки и вывешенной на вешалки, в ящиках, просто в грудах.

— Идём! — директриса толкнула меня в спину. — Нам чуть дальше.

Мужская одежда, в частности, костюмы оказались чуть дальше. Мы, лавируя, прошли, мимо вешалок и ящиков, остановились.

— У тебя 50-й, — задумчиво сказала Зинаида Михайловна. Она сняла с вешалки темно-серый костюм.

— Подойдет! Держи.

В другом углу склада она взяла три светлых рубашки, потом по пути назад ухватила пару коробок с туфлями, передала мне.

— Тащи!

Мы направились к ней в кабинет.

— Хоть перед увольнением одену тебя! — невесело улыбнулась Зинаида Михайловна.

— Хотите поспорить? — опять предложил я. — Никто вас не уволит!

Я положил на стол 100-рублевую купюру.

— Сто рублей против вашего рубля, хотите?

— Убери! — нахмурилась Зинаида Михайловна. — Воронцова попросишь?

— Нет, — скривился я. — Агафонкин теперь за вас хлопотать будет.

— Посмотрим, — не стала спорить директриса. Но настроение у неё поднялось.

За «всё про всё» она взяла с меня немногим более четырехсот рублей. Туфли югославские оказались аж за 60 рублей!

Я обещался ей перезвонить позже, завтра-послезавтра. Она только пожала плечами, мол, зачем, чем ты мне можешь помочь?

Сначала, ожидая торжественную линейку, часа полтора мы просидели в классе, нарядные, веселые. Девчонки даже чуточку подкрасились. Лавруха даже слова не сказала против. Андрей притащил старенький «Зенит-3М», сделал несколько снимков. Я уныло вздохнул. Как это я свой фотик умудрился забыть?

— Пойдем покурим? — второй раз за полтора часа предложил Мишка. Предложил громко, даже Лавруха услышала, ничего не сказала, только буркнула:

— Особо не задерживайтесь!

Карабалака в его классе не наблюдалось. Мы пошли втроём. Мишка открыл туалет своим ключом. Андрюха распахнул окно.

— Что потом делать будем? — спросил Андрэ.

Я пожал плечами. Мишка тоже не знал.

— Может, чаепитие какое с дискотекой? — снова предположил Андрэ.

— Не, — покачал головой Мишка. — Пьянка теперь только на выпускном.

— Да, ладно, какая пьянка? — ухмыльнулся я. — Вместе с папами-мамами? Они ж с нами всю ночь будут, только за соседним столом. Сегодня-то что делать будем после этой линейки?

Как мероприятие, так называемый «последний звонок» представлял собой торжественную линейку на школьном дворе, благо позволяла погода. На улице по-майски было тепло и солнечно.

Мы, два десятых класса, чуть больше тридцати человек (а ведь в нашем первом классе было аж 42 ученика!), выстроились слева от трибуны. Справа, напротив нас, встали первоклашки.

Напротив трибуны встали родители, кто смог придти, разумеется. Моя maman, увы, не пришла. После торжественных речей руководства школы (директор, завуч, классные руководители) выступили представители шефствующего над школой предприятия — нашего химзавода. Директор завода Николай Васильевич Вострецов не пришел, видимо, занят. От его имени с напутственным словом выступил председатель профкома завода, невысокий красномордый мужичок, провожая нас либо в последний путь, либо на большую дорогу. Скорее всего, из-за того, что уже успел отметить наш последний звонок. После него держал речь секретарь комитета комсомола завода, совсем молодой энергичный парнишка. Весь смысл его речи сводился к тому, что нам одна дорога после школы — в химтехникум, а потом на родной завод.

— Цеха вас ждут! — заключил он.

Меня передёрнуло. Я вспомнил экскурсию на завод в восьмом классе, которую организовали «шефы» устроили в начале мая, рассчитывая, что часть «выпускников-восьмиклассников» после школы пойдёт учиться в химтехникум и, далее, работать на завод.

Нас провели по основным цехам предприятия: химическому, прядильному, кислотному. От экскурсии осталось тягостное впечатление: ядовитая вонь, слезящиеся глаза, разноцветные лужи на бетонном полу, постоянная капель с бесконечных труб. Мне не повезло. Трубы шли даже над воротами, над дверями в цеху. И, когда я входил в цех, мне с такой трубы что-то капнуло на куртку. Эта капля прожгла верхнюю одежду и оставила бурое пятно на школьном костюме. Ребята посмеялись, работники завода, сопровождавшие нас, развели руками, Лавруха невнятно буркнула:

— Аккуратнее надо быть! Смотри, где ходишь!

А дома от maman влетело.

Нет, на такое предприятие идти работать я не собирался.