Иные - Яковлева Александра

— Садись, — велела она с сильным немецким акцентом и повернула рычажок выключателя. Над зеркалом вспыхнул мягкий желтый свет. — Покажи плечо.

— Говоришь по-русски? — удивленно спросил Лихолетов, подходя ближе и расстегивая ворот.

Теперь Лихолетов смог хорошенько ее разглядеть. После схватки с Лисой ее губа еще сочилась кровью, а левая сторона челюсти налилась синевой и отекла. Но женщина перед ним была той самой, которую он видел в дыму и пожаре Мадрида.

Он бы, наверное, смог тогда достать Нойманна — если бы не она.

Обтерев руки спиртом, женщина прижала ватку к своей губе и челюсти. Типичная немка, худая и резкая, как выстрел, — откуда она знает его язык? Неужели учила специально, чтобы говорить со Смолиной, например? Он сел на стул около трюмо, спустил рубашку, покорно подставил плечо. Кровь уже начала сворачиваться, в желтом свете рана блестела вывернутыми краями. Женщина надела перчатки, развернула инструменты. Вытащила длинный, похожий на рыбью кость, пинцет. Лихолетов стиснул зубы, готовясь к худшему.

— Как тебя зовут? — спросил, чтобы немного разрядить обстановку.

— Катарина. — Она поднесла к его плечу пропитанную спиртом вату, быстро обработала края раны, не обращая внимания на его гримасы. — Я тебя сразу узнала. Тридцать шестой, Мадрид. Ты чуть не убил моего единственного друга.

Пинцет вонзился в плоть, и Лихолетов взвыл.

— Schweigen [6], — прошипела Катарина. — Тихо. Я знаю: на тебя не действует сила Макса. Я была там, все видела. Только ты один не выстрелил себе в голову, зато…

Острые клыки пинцета погрузились в рану глубоко, почти до середины. Катарина стала ворочать ими, и плечо выкрутило болью.

— Зато ранил Макса.

Лихолетов почувствовал, как во рту у него хрустнула и раскрошилась старая пломба. Холодный пот катился в глаза, рука вздрагивала.

— Где он? — просипел Лихолетов сквозь сжатые челюсти. — Он похитил девушку.

Катарина молча ухватила пулю и потянула медленно и будто с наслаждением, специально мучая его. Разговор отвлекал, и Лихолетов попытался еще раз:

— Она жива? — Катарина медленно кивнула, сосредоточенная на его руке. Это было уже кое-что! — Тогда зачем она ему? Он хочет использовать ее в войне?

Окровавленный кусочек металла упал на трюмо и покатился по столешнице. Катарина снова хмыкнула, качнула головой:

— Макс ненавидит войну.

— Я видел, на что он способен.

— Я тоже.

Точными движениями она снова обработала рану, не замечая, как шипит и вздрагивает Лихолетов. Затем вытянула нить, заправила в кривую хирургическую иглу.

— Например, он умеет убирать боль. Сделать счастливым любого. — Катарина склонилась над плечом, игла проткнула кожу. — Мелкие жадные люди всегда будут бороться за власть и развязывать войны, но Макс…

— Разве он не обычный человек? Не мелкий и жадный? — Лихолетов попытался улыбнуться. По сравнению с пулей штопка была совсем ерундой. Можно терпеть.

— Ein Unikat… — Катарина на секунду задумалась, вспоминая слово. — Особенный. Один во всем мире.

— И поэтому он решил забрать всю власть себе и так спасти мир от войны?

— Никто, кроме него, этого не достоин.

— Для этого вы учите детей убивать?

— Выживать, — Катарина сделала последний стежок, завязала узел. Чикнула ножницами, отрезая нить. — Мы занимаемся их развитием.

— Да, это видно, — хмыкнул Лихолетов. — Зачем? Отправите их потом на бойню?

Катарина зло раздула ноздри и стала ожесточенно протирать и убирать инструменты.

— Они помогут Максу спасти мир. Это их задача, их предназначение. Они все очень талантливые дети, они — будущее! Это наш вклад в спасение мира.

— И Макс хочет похоронить это будущее в ближайшем окопе? — Лихолетов устало потер лоб. — Не понимаю. Ему же плевать на вас — на детей, на тебя. Ты ему зачем служишь? Или он тоже тебя загипнотизировал?

Улыбка Катарины была похожа на хирургическую иглу: такая же кривая и опасная.

— Я на своем месте, — сказала она и развернула плотную ткань бинта.

Лихолетов мельком взглянул на шов — тот получился ювелирный, не хуже, чем у профессиональных хирургов.

— Тогда зачем мне помогаешь? — спросил он, наблюдая, как плотный бинт ложится слоями на плечо и стягивает мышцу, не слишком туго, но крепко, в самый раз.

— Потому что я врач, — ответила Катарина и, чуть задумавшись, добавила: — А ты можешь быть полезен.

— Хочешь взять меня в плен и обменять? — Лихолетов глянул на револьвер, который лежал на трюмо на расстоянии одного броска. Проследив за его взглядом, Катарина накрыла рукой оружие, подвинула ближе к себе. — Лучше убей. Я не буду помогать.

— У тебя есть семья?

— Была. Пока я не встретил Нойманна.

Катарина смотрела так, что ни отвернуться, ни соврать. Лихолетов вспомнил Веру, припухшую от бесконечных слез. Веру, вечно обиженную, хватающуюся то за него, то за отца. Теперь он знал только такую, а прежняя Вера — звонкая от смеха, разгоряченная от любви, полная надежд на будущее — растворялась в тумане. Ее черты почти стерлись из памяти, и Лихолетов уже сомневался, что увидит ее когда-нибудь еще.

Глубокую рану, пролегшую между ним и Верой, — глубже, чем от пули, с рваными краями, — не срастить. Не стянуть вот так запросто кривой иглой. Эта рана кровит, и никакого бинта не хватит, чтобы остановить кровь.

— Он их убил? — тихо спросила Катарина.

— Он меня убил. — Лихолетов усмехнулся горько и постучал пальцем по виску. — Прежнего меня. Лучше бы я тогда все же выстрелил себе в башку, потому что жить с этим — хуже смерти.

— Я тебя понимаю. — Катарина встала со стула, убрала револьвер в карман глухого платья. — Думаю, мы сможем помочь друг другу.

Оглядев комнату, она удовлетворенно кивнула сама себе, будто приняла окончательное решение.

— Остаешься здесь. Уборная там. — Она махнула на неприметную дверь в углу. — Я запру тебя. Из окна прыгать не советую.

Она вышла в коридор, уже на пороге добавила:

— Мне нужно… выяснить кое-что. Насчет Ани. Удостовериться. И тогда я приду к тебе с предложением, а пока… Не делай глупостей. И постарайся себя не выдать… детям.

На последних словах она с тревогой оглянулась по сторонам. Словно мальчишки, не сумевшие добить Лихолетова, прятались за поворотом темного коридора, поджидая удачный момент, чтобы все-таки исполнить свое предназначение.

Дверь закрылась, в замке дважды щелкнул ключ. Лихолетов медленно поднялся со стула, на всякий случай дернул ручку. Затем пересек комнату, выглянул в окно. Высота действительно оказалась приличной, но ни она, ни дверь его бы не остановили. Замок можно было вскрыть или выбить, а из окна спуститься по кладке стены и крепкому плющу. Так бы он и сделал — но имя Смолиной связало его прочнее любой веревки. Катарина знала, чем заинтересовать. Чутье, которое Лихолетов всегда старался слушать, сейчас вопило во весь голос: вот он, шанс! Другого не будет.

Лихолетов упал на узкую, но чистую кровать, с наслаждением стянул сапоги и развалился, не раздеваясь. Как и все в комнате, постель пахла Катариной. Спать, вдыхая запах чужой женщины, единственная близость с которой была близостью смерти, оказалось странно, но не опаснее, чем рядом с Медведем. По крайней мере, Катарина была человеком.

А Нойманн… Похоже, в эту ночь в замке его не было. Только горстка детей и Катарина, за которыми он спрятался, как за живым щитом.

— Мужи-ик… — протянул Лихолетов со смешком и перевернулся набок. Простреленное плечо неприятно дергало. Лихолетов устроил его так, чтобы не беспокоило, и почти сразу провалился в глубокий сон.

1. Руки вверх (нем.).

2. Иди туда. Быстрее (нем.).

3. Ансельм! Хватит! (нем.)

4. Оставьте нас с гостем. Я разберусь (нем.).

5. Идите спать! Это приказ! (нем.)

6. Молчать (нем.).

4. Оставьте нас с гостем. Я разберусь (нем.).