Иные - Яковлева Александра
Сегодня Катарина выбрала странную сказку — про мальчика, которому для чего-то приспичило испугаться. Что это такое, Борух давно забыл. Сказка казалась ему до зевоты скучной, но он прилежно сидел, надеясь, что хотя бы конец будет интересным. Чем закончилась история, он так и не услышал: явился Ганс, всклокоченный и бледный, и зашептал Катарине о том, про что вся семья и так давно знала: они уже здесь.
Борух заметил их еще у берега: враг подходил на веслах, с плеском и уставшим звериным хрипом. Борух поднял крик, стая подхватила — и только тогда Ганс, с вечера дежуривший на обрыве, тоже их увидел. Он сразу побежал в замок, и Борух немного проводил его, паря над головой на широких черных крыльях. Хотя все еще слегка вело после удара, Борух больше не чувствовал боли. Ветер скатывался с перьев. Мощные когтистые лапы прижимались к животу. Клюв разрезал пространство острым ножом. Борух был вороном — и в то же время находился в замке: умывался, чистил одежду щеткой, потом слушал сказку Катарины. История отвлекла его, привязала к телу, и тогда Борух на время снова стал только мальчиком в аккуратной форме и с непослушными кудрями, сидящим на полу у свечи среди таких же мальчиков и девочек. Иногда он встречался взглядом то с тем, то с другим, и у всех в глазах видел одно и то же: внимательный птичий глаз в черном зрачке. Они были его семьей — настоящей. Теперь Борух узнавал их по этому блеску, по оперению и голосу.
Катарина ушла и оставила их в тишине. Кроме Далии, никто не пошевелился: закрыв глаза, все следили за врагами. Их было всего трое. После реки они исчезли где-то под землей, но теперь снова показались — вышли через неприметную дверь во внутреннем дворе замка. Миновали флигель и сад. Поднялись по лестнице. Ганс запер парадный вход, но один из троицы, оглядевшись, вернулся — двери флигеля оказались открыты. Теперь наблюдать за ними с крыши было не очень удобно. Борух слетел, покружил у окон, но больше ничего не увидел. Оставалось только ждать.
— Wodan, fairrawandjan, gif mis handugein, — негромко заговорил Ансельм, и остальные подхватили молитву, которой их научил герр Нойманн.
Борух тоже зашептал. Он знал, что в самой молитве нет особенной силы — без герра Нойманна слова оставались просто словами, к тому же на непонятном ему старом наречии. Но он сразу вспомнил утро, залитую солнцем галерею, и голос герра Нойманна снова как будто зазвенел в голове. Это и впрямь придало сил.
Вот за дверью послышались шаги. Ансельм встал у стены, замерев, с ножом наизготовку. Свет от свечи плясал на остро заточенном лезвии. Вот дверь бесшумно отворилась — Ансельм подобрался, вжавшись в стену. В гостиную заглянул один из троицы — молодой парень. Тот самый, который нашел проход через флигель. Он удивленно оглядел всех в гостиной, только Ансельма не заметил. Оглянувшись, поднес палец к губам и замахал другой рукой: мол, уходите отсюда быстрее. Затем захлопнул дверь так, словно комната была пустой и совершенно неинтересной. Короткий шепот за дверью — и тишина. Но почти сразу послышался скрип половиц — к гостиной подходил кто-то гораздо крупнее. Ансельм, чуть было не вонзивший первому лезвие в висок, снова занес нож.
Дверь открылась, резче, чем в прошлый раз. Огромный мужчина замер в проходе, выставив вперед пистолет. В отличие от первого, он не был удивлен. Его маленькая лысая голова почти утопала в мускулистых плечах, а на лице не пронеслось ни одной эмоции. Возможно, он тоже не испытывал ни страха, ни боли. Возможно, он тоже молился Одину и Тору и ничем не отличался от Боруха, от его братьев и сестер. Вот только они защищали дом, а он был захватчиком — в этом вся разница, и ее достаточно.
— Руки вверх, — сказал он по-немецки, но сильный акцент выдал в нем чужака.
Никто, конечно, не подчинился.
Все бросились врассыпную, подальше от свечи — прыжком и кувырком через голову, растворяясь в темноте. Враг в растерянности водил дулом, но не решался выстрелить — не хотел истратить всю обойму впустую, так никого не задев. Когда он шагнул внутрь, Ансельм ударил. Жаль, что не смог достать до головы. Нож вошел в спину по самую рукоятку, враг покачнулся и упал на колени, но все еще был жив. Ансельм выбил у него из руки пистолет, и тот, грохоча, откатился в сторону. Борух и остальные слетелись к противнику. Пистолет клюнул прямо в ноги Боруха. Он поднял оружие и хотел уже отдать Ансельму, но тот покачал головой.
— Стреляй, — разрешил он. — Убей его.
После того как Борух смог себя отстоять, между ним и Ансельмом установилось напряженное перемирие. Но сегодняшнее утро изменило все. «Мы одна семья», — звучало в его правом ухе голосом Далии. «Мы одна семья», — сказал он сам Квашне, а через него и других мальчишек — Ансельму. И Ансельм ему кивнул: да, теперь так и есть.
Остальные расступились, и Борух наставил на врага его же пистолет. Прицелился. Боли не было, страха и жалости — тоже. Только рука немного дрожала и голову вело на сторону, но Борух не знал, отчего так. Враг перед ним был беззащитен. Стоял на коленях, тяжело дыша. Он вдруг подумал о том, что точно так же мог стоять на коленях дедушка Арон, или аптекарь Эмиль, или тот разносчик газет, чьего имени Борух так и не узнал. А он сам теперь как будто в тяжелых и грязных сапогах — он может сделать с врагом что угодно.
У кого оружие — на том и сапоги, а на ком сапоги — тот и победил. Даже если руки по локоть в крови.
Расстояние было смешное, всего несколько шагов, но пистолет оказался тяжелее, чем те, которые выдавал Эберхард. Все верно, столько и должна весить смерть. Борух уже видел, как огромное тело обмякает и падает на пол пыльным мешком. Он выстрелил, но вместо врага дернулась и брызнула выбитой щепой входная дверь. Пуля ушла мимо, в молоко. Шесть из десяти, Борух, на большее ты не способен, как сказал бы Эберхард.
— Мазила, — поддакнул Ансельм с усмешкой.
Он шагнул к Боруху, протянул руку, чтобы забрать оружие и выстрелить самому. Но тут враг повел плечом, его правая рука нырнула за спину и тут же мазнула по воздуху кровавой полосой — это лезвие ножа, вытянутое из-под лопатки, полетело, рассекая воздух, прямо Ансельму в поясницу.
Борух ни о чем не думал — он бы и не успел. В быстрых шахматах еще можно просчитать на несколько ходов вперед. Однако выпущенный умелой рукой нож не давал никаких шансов. Все, что успел Борух, — оттолкнуть Ансельма со всей силы.
В грудь ударило, сбило с ног. Борух упал с глухим стуком. Что-то надорвалось внутри, и воздух теперь выходил со странным свистом. Во рту стало солоно и слишком мокро.
Послышалась возня, звуки борьбы, потом — влажный хруст и стук упавшего безжизненного тела. А потом одиннадцать светлых голов склонились над Борухом. В плывущей темноте потолка их глаза светились черным — странно, но так оно и было. Один из них — кажется, Ансельм, — спросил:
— Зачем ты это сделал?
Говорить было трудно, на губах пузырилось и пенилось, но вопрос даже насмешил Боруха. Если бы он мог, то расхохотался в голос. Для чего еще нужны пешки?.. Именно для таких случаев. Он попытался сказать Ансельму, но тот вряд ли разобрал хоть слово.
Нависшие над ним лица, похожие на одиннадцать круглых лун, заволокла красная пелена. Все поплыло и рассыпалось. Чья-то рука провела по волосам, накрыла уставшие сухие глаза. Борух чувствовал, как холодеет и немеет все тело, от кончиков пальцев вверх, а вокруг рукоятки ножа сгущается и горит черное пламя. Вот оно вырвалось на свободу — и наступила темнота. Многорукая, многокрылая, подхватила его, подняла в воздух и понесла — с тихим шорохом, молчаливо и торжественно.
Борух уплывал на руках у тьмы, раскачиваясь, словно в лодке. Он слышал крылья, а сквозь них, далеко — голоса.
«Óдин, дальний странник, даруй мне мудрость, мужество и победу…»
«Все пожирает пламя: тебя, твой род, твое племя…»
«Газеты, пожалуйста, кому газеты!..»
«Друг Тор, дай мне свою силу…»
«…сделать особенным кого угодно. Как Абеля, и Кристофа…»
