Иные - Яковлева Александра

— Куда мы теперь? — прошептала она, чтобы хоть как-то разрушить колдовство, вырваться из омута.

— В одно памятное мне место, — ответил Макс как-то хрипло, словно у него пересохло в горле. — Ну что, идем?

Опомнившись, он разжал хватку, выпустив ее из объятий, и Аня с облегчением выдохнула. Но морок не рассеялся — быть может, потому, что она сама уже не хотела, чтобы он заканчивался. Идя через поля рядом с Максом, едва касаясь его то плечом, то пальцами, она чувствовала, как между ними проскакивают колкие, будоражащие искры, и радовалась им, и боялась, и замирала от каждого разряда.

Пахло озоном — небывалой для осени, но близкой грозой.

Лес встретил их позолотой и медью, блестящей на солнце ярче любого дворца. Макс отыскал узкую, почти заросшую тропинку и пошел по ней, шурша опавшей листвой. Аня шла следом, глубоко вдыхая осеннюю прель и до звона прозрачный воздух. Высоко в кронах перекликались лесные птицы. Как в детстве, она узнавала их по голосам, и сердце наполнялось радостным теплом — будто она наконец-то встретила старых друзей. Варакушка, синица, зарянка. Свиристель. Вот хохотнула неподалеку одинокая выпь — значит, близко вода.

Прямо под ноги ей выпрыгнул крепкий боровик, и Аня не удержалась: наклонилась, осторожно сорвала, надломила шляпку. Гриб оказался чистым и пах головокружительно — детством, смехом, свободой.

Каждую осень они с Пеккой собирали по несколько корзин на скорость, аукая друг дружке, чтобы не заплутать. К маленькой Анники грибы всегда сами прыгали в руки — выглядывали из-под листочков и рыжего хвойного ковра, блестели масличными шляпками, только срезай.

Она быстро разгадала главный секрет грибов: нашелся один — ищи рядом второй, иди по широкому кольцу, и тогда соберешь полную корзинку. Вот и теперь Аня пошла кругом — и вправду отыскала еще парочку белых. Макс наблюдал за ней с удивлением и любопытством. Заметив это, Аня рассмеялась, показала свою добычу.

— Когда я была маленькой, мы с братом часто ходили в лес, — объяснила она. — По грибы, по ягоды. Черника и морошка летом, клюква и брусника осенью. Лисички до самого снега, их на белом знаешь как видно! А мама потом пекла пироги…

Она обтерла грибы о подол юбки, сложила осторожно в карман, чтобы не сломать шляпки. Они с Максом снова зашагали по тропинке, медленно, погруженные каждый в свои мысли. Вспомнив о маме, Аня пыталась отогнать ее образ, но ничего не получалось. Ее полные белые руки, все в муке, отдыхающее под полотенцем тесто, которое мама замешивала с рассветом, запах и вкус пирогов — все это всплыло в памяти и не хотело исчезать.

— Она ведь умерла? — спросил Макс осторожно и сочувственно, будто это случилось совсем недавно. Удивительным образом он угадал ее мысли, почувствовал ее грусть.

— Да, — ответила Аня и призналась: — Она погибла из-за меня.

Думать о маме, тем более говорить о ней, было тяжело. И почти совсем невыносимо — о том, почему так случилось. Стоило вспомнить, как огонь пожирал их дом, и вот пламя уже заплясало перед глазами, обожгло до слез. Аня прикрыла веки и, вздохнув, прошептала:

— Почему это все досталось именно мне…

— Мне жаль. — Рука Макса мягко сжала плечо. — Но так случилось, и никто не может знать, почему. Раньше я задавался тем же вопросом, но потом понял: думать об этом — бессмысленно. Главное, что теперь это наша ответственность. Кто-то рождается в королевской семье, и его ответственность — рано или поздно возглавить страну. Он не имеет права просто сбежать от своих обязательств. А мы родились с даром, и наша ответственность — научиться с ним жить, хотим мы того или нет. Нужно быть очень храбрым, чтобы принять такой дар…

Вдруг совсем близко вскрикнул козодой, и Макс испуганно отскочил в сторону. Аня прыснула. Макс, шумно выдохнув, тоже рассмеялся.

— Ну вот, — сказал он сквозь смех. — Теперь ты знаешь, что я не такой уж и храбрый.

Вскоре они и впрямь вышли к небольшой, но быстрой реке. Вода сбегала вниз по камням, бормоча и пенясь, закручиваясь мелкими бурунами, несла опавшие листья. Длинная сочная трава вдоль берегов полоскала в реке свои зеленые косы.

На противоположный берег вел старинный мост. Потемневший от времени и сырости, с изумрудным мшистым брюхом, он изгибался над рекой каменной аркой. Аня остановилась, чтобы полюбоваться и перевести дыхание.

— Устала? — спросил ее Макс. — Осталось немного.

Аня присела на берегу, коснулась пальцами студеной воды.

— Совсем нет, — призналась она. — Наоборот, в лесу я будто набираюсь сил. Здесь мне спокойнее, чем в замке. Я чувствую себя как дома.

— Это странно… То есть я хотел сказать — удивительно.

Макс взошел на мост и, остановившись, протянул Ане руку:

— Идем?

Стряхнув воду с пальцев, Аня поднялась и последовала за ним на ту сторону. Камень моста был гладкий и странно теплый, прямо как рука Макса. Дойдя до середины, Аня остановилась.

— Кажется, здесь хорошее место. Чтобы попробовать…

— Попробовать?

Она поймала на себе странный взгляд Макса и совсем смутилась.

— Я хотела сказать, потренироваться. С даром. Тут я никому не причиню вреда.

Макс огляделся. Конечно, местность и так была безлюдной, но в лесу обитали звери и птицы — им тоже не хотелось вредить.

— Хорошо, — кивнул он, отступив на шаг. — У тебя получится.

Аня глубоко вдохнула и медленно выдохнула, закрыла глаза.

Марево снова уснуло где-то внутри нее, свернувшись кольцами, как огромный дракон, но она его чувствовала. Этот дракон всегда был с ней. Дышал в унисон, смотрел на мир ее глазами. Нужно только разбудить его и выпустить на свободу — но держать крепко, на короткой привязи.

Прошла минута, затем еще одна. Ничего не происходило. Макс не торопил ее, никак не вмешивался и даже почти не дышал, но Аня все равно ощущала его присутствие всей кожей.

В конце концов она сдалась. Макс увез ее в глушь, подальше от людей, в безопасное место — но для дракона здесь было слишком безопасно.

Аня выдохнула, открыла глаза. В отчаянии оглянулась на Макса:

— Что мне сделать?

Он задумался, а потом предложил:

— Вспомни брата.

— Вспоминаю каждую минуту.

— Конечно. Но сейчас сосредоточься только на нем. Вспомни его лицо. Вспомни, каким он был.

Аня снова закрыла глаза, и Пекка встал перед ней таким, каким она сохранила его в памяти: с мягкой улыбкой — одним уголком рта, блестящими темными глазами, широкоплечий, крепкий, дурашливый в хорошем настроении. Потом взрослый Пекка сменился маленьким — в тулупе и валенках, с красными от мороза щеками и инеем на ресницах, с мокрым носом и облачком пара изо рта. Без переднего зуба, конечно же. Он так смеялся, когда молочный зуб выпал, а Анники расплакалась от жалости…

— Вспомни его взгляд. — Голос Макса, тихий и вкрадчивый, звучал совсем близко. — Каким он был, когда ты видела его в последний раз?

Лицо Пекки вновь изменилось — повзрослело, осунулось, потемнело от грязи. Пекка смотрел исподлобья глазами побитой собаки.

— Представь, где он был… Совсем один, без твоих писем.

Губа разбита, руки связаны за спиной. Какие-то темные застенки. Ох, милый, милый Пекка…

— Его расстреляли, Аня, — жестко сказал Макс, и где-то вдали хрустнула ветка. Аня вздрогнула. — Он не был виновен ни в чем, но его расстреляли.

— Из-за меня, — прошептала Аня.

— Да, из-за тебя, — надавил беспощадный голос. — Но разве ты этого хотела? Нет. Это сделали другие люди. Они отдали приказ…

Что-то изменилось. Аня почувствовала, как внутри нее подняло голову нечто большое, горячее, как опалило огнем живот, раздвинуло ребра — а потом все заполнил едва слышный, тонкий звон.

— Вот так, Аня, собери эти чувства, — возбужденно говорил Макс у самого ее уха. — Этих людей нужно победить. Они заслужили твой гнев.

Все другие звуки утонули в звоне, только голос Макса оставался с ней. Он шептал прямо в голове: «Твоя ярость праведна. Твой дар прекрасен. Нет ничего плохого в том, чтобы с его помощью защищать любимых людей».