Артем Михалев - Темное сердце
Откуда броня, спрашивается? Ее каждый инстинктивно воздвиг, чтобы от чужого подальше держаться. Неизвестно, чего прихватишь от улыбчивой старушки в вагоне метро. Чужая душа — потемки.
Попытка взглянуть на монастырь истинным взглядом кончилась плачевно. Здесь не любили чужой магии, и сияние надвратного храма с высокой звонницей ударило в глаза, надолго отбив охоту подглядывать за чужими секретами.
— Игорь, кажется, мы напрасно приехали, — неуверенно сказал я, утирая выступившие слезы. — Не думаю, что у меня получится пробиться отсюда.
— Не переживай. Придет время, храм поможет. Идем.
Несмотря на железную уверенность напарника, меня одолевали сомнения. С другой стороны, иного выхода все равно не было. Машина осталась в городе, о чем я не единожды успел пожалеть.
Оставив оба автомобиля за воротами, мы двинулись к основному храму в сопровождении дюжей троицы монахов. С момента нашего знакомства они так и не произнесли ни слова, и сейчас бодро шагали впереди, показывая дорогу. До Игоря молодцы не дотягивали, но судя по энергетике — ребята они непростые. Церковный спецназ, что работал в спайке с сердюковцами, не иначе. Потому же и молчат — не любят церковники «чертей». Сторонятся, а то и за предателей держат. До Волны существовали две проблемы: удержать магию в секрете и удавить отступников, пока серьезной силы не набрали. В то время тринадцатый отдел с вампирами нейтралитет поддерживал и занимался в основном одиночками. Кремль задачу ясно поставил — чтобы ни одна живая душа о магии до срока не пронюхала. Глобальная задача, и на кровососов наших сил просто не хватало. Никифор уже тогда собрал свою братию в единый кулак — с наскоку не взять. Звон бы на весь мир пошел, как в итоге и получилось. Столица вдоволь умылась кровью, и «занавес» сорвало к такой-то матери. Правда, «черти» к тому времени стали сильнее и удержали все в рамках. Если бы не Эльвира, вообще хорошо бы было.
Вот и получалось, что все это время церковники бились на переднем краю фронта вместе с ведьмаками Сердюкова. Только до Волны они не ведьмаками были, а простыми солдатами. Хорошими. Даже отличными. У них не было магии, и потому смертность в отряде зашкаливала. Церковники умирали реже, но зато отпевали каждого и хоронили своими руками. С тех пор и повелось. Не любят монахи ни нас, ни магию. Говорят, одни беды от нее. Но больше молчат, как вот эти трое. По правде говоря, нам тоже не сладко пришлось, но дар у «чертей» внутри, и где-то я святош понимаю. Со стороны выглядело так, словно их руками целую гору каштанов из огня перетаскали. И не факт, что только выглядело.
У меня и в мыслях не было обвинять Графа или Власова в подлости или некомпетентности. Время детских обид прошло, а судить поступки человека можно только в двух случаях — встав вровень или забравшись выше. Ответственность — это такая штука, когда снизу ни черта, кроме результата, не видно. С каждой ступенькой в паутине проявлялись новые узоры, и с добавлением новых переменных картина нередко менялась самым кардинальным образом. Те же церковники в свое время пригрели на груди змею, едва не угробившую столицу со всеми жителями.
— Ты чего смурной такой? Нервничаешь? — Голос Игоря ворвался в мои размышления, выводя из транса.
— Есть немного.
Крепко задумавшись, я не оглядывался, и теперь озадаченно крутил головой.
Посмотреть было на что. День был в самом разгаре, и в монастыре кипела жизнь. Натуральное хозяйство во всей красе: с животинкой, огородами и деревянным колодцем-срубом, возле которого мы и притормозили. Размеренно проворачивая ворот, двое раздетых по пояс и слегка умаявшихся на солнцепеке монахов наполняли деревянные ведра. Еще двое утаскивали воду коромыслами в сторону вытянутого здания. Не требовалось напрягаться, чтобы уловить доносящиеся оттуда запахи пряной хвои и ароматной березы. Поездка в душной коробке не прошла даром. Попариться в баньке хотелось нечеловечески.
Поздоровавшись со своими, Игорь зачерпнул колодезной воды и не торопясь выпил. Специально под это дело на срубе висел деревянный ковшик. Его он и протянул мне со словами:
— Ух! Живая вода, не иначе. Будешь?
— С удовольствием. Спасибо.
Сделав пару хороших глотков, я наклонил голову и влил остатки себе за шиворот и на макушку. Благо размер «кружки» позволял. Энергичным движением смахнув капли с начинающего отрастать ежика, я с удовольствием прищурил глаза.
— Может, перекусим? — с хитрой улыбкой поинтересовался Игорь. — Вечером в баньку, а завтра с утречка…
— Нет, — отказался я поспешней нужного, но уж больно завлекательная картинка нарисовалась.
Чем ближе мы подходили, тем меньше мне хотелось лезть в темницу смерча. Соблазнительная мысль «само рассосется» посещала уже не раз и становилась все притягательней, заглушая даже звериное чутье на опасность. На поверхности все выглядело чудесно, и я в чем-то понимал Макарова. Старик не любил напрасного риска и не видел, что творится в глубине. Никто не видел. Даже Игорь пошел мне навстречу, на деле воспринимая все с изрядной долей скепсиса. Плевать. Пусть он не верил в меня, но из города вывез и подстраховался серьезно. Я чувствовал, что в монастыре хватало одаренных, чтобы удержать смерч.
— Нет. — Второй отказ получился убедительней. — Сначала работа. Веди!
Священник не обиделся на приказ, только кротко улыбнулся и, развернувшись, повел меня в сторону холма. Возвышающийся закладной крест золотом блистал в лучах солнца. Глаза твердили, что крест целиком деревянный, его аура оставалась для меня загадкой, как я ни всматривался. За последний месяц я сильно продвинулся в искусстве истинного зрения, но, Богом клянусь, такого материала в природе не существовало. Кажется, чернорясные научились создавать артефакты своей веры. Раньше такого не было.
Думаю, именно крест давал ощущение разлитого в воздухе чистейшего серебра. Если мои догадки верны, то на территории монастыря любая нечисть должна чувствовать себя куском масла на сковородке. Не исключая моего демона. Если он выберется, конечно. Монастырь — хорошая идея. Я посмотрел на Игоря с уважением. Верил он в мою затею или нет, но к делу подошел серьезно.
Чем ближе мы подходили к кресту, тем сильнее ощущалось его влияние. По коже побежали легкие мурашки — первый признак шевельнувшейся в глубинах чешуи. Тело оборотня не доверяло христианской святыне.
— Проблем не будет? — притормозив на полпути, уточнил я у священника. — Я все-таки перевертыш. А ну как за врага примет?
— Не волнуйся, здесь нередко бывают оборотни, — успокоил Игорь. — Среди прихожан хватает вашего брата, но ты все-таки будь осторожен. Гостей с такими «подарками» здесь еще не было. Обычные проклятия крест рассеивает еще у входа в монастырь. Особо стойкие требуют молитвы и трехдневного поста. Таких «счастливчиков» мы оставляем в гостевых покоях до полного выздоровления. Твой случай особый. Мерзость сидит глубоко, и крест ее не чувствует. Наша работа начнется позже, когда ты вытолкнешь его наружу. Здесь, — священник обвел рукой окрестности, — ему придется несладко. Мирян из монастыря убрали, так что работай свободно. Не торопись. Времени хватит.
— Слушай, а как себя чувствуют вампиры под таким давлением?
— Ты же инженер, верно? Значит, должен знать, что такое гидравлический пресс, — образно ответил Игорь, и в словах его чувствовалась искренняя гордость. — Плохо себя чувствуют.
— Понятно. — И я продолжил восхождение.
Игорь двигался чуть позади в компании своих молчаливых братьев. Утолив жажду, «чернорясные» нас догнали и пристроились позади.
Ступеньки вели на просторную, уложенную мраморными плитами площадку. Крест возвышался, подавляя своими размерами и энергетикой. Божественного присутствия не ощущалось, но церковная сила порядком отличалась от уже привычной магии сверхов. Чем-то она напоминала родниковую воду — звонкую и освежающую. Неудивительно, что владеющих ею невозможно обратить в нежить. Раньше я скептически воспринимал слухи о невосприимчивости церковников к вампиризму, считая их не более чем удачной пиар-акцией.
Увиденное заставило меня изменить свое мнение. Если способности служителей Церкви имели общие корни с разлитой вокруг силой, то превратиться в нежить они могли только в одном случае — если полностью отрекались от нее. Думаю, для искренне верующего такой поступок так же невозможен, как отречение от своего звериного «я» для оборотня. Это как вторая ступень посвящения, после которой уже нельзя жить по-старому. Думаю, вампиры тоже проходят через подобное преображение. Ничем иным я не могу объяснить непонятную, граничащую с психозом агрессивность нежити по отношению к простым людям. Такое чувство, что их оскорблял вид человека. За редким исключением вампиры стыдились своего происхождения, не желая иметь с «пищей» ничего общего. Среди одиночек это не слишком заметно, но в стае сразу бросалось в глаза. Здесь весьма уместна аналогия с тюремными заключенными — нежить так же абстрагировалась от породившего ее общества. Чем выше взбирался вампир, тем жестче наказывали за случайное или намеренное сравнение с «бурдюками».
