Мария Артемьева - Темная сторона Москвы
Дом этот когда-то купил и перестроил для своей возлюбленной богатый купец и предприниматель Игумнов. Однажды (как положено по всем классическим канонам), вернувшись из деловой поездки раньше срока, он застал свою красотку в объятиях незнакомого корнета. Вспыхнул скандал; Игумнов выгнал из дома и корнета, и ветреную любовницу.
Некоторое время спустя он решил продать дом. Однако по документам недвижимое имущество числилось в собственности изгнанной возлюбленной. Но молодая женщина исчезла из Москвы; никто ее больше не видел. Что, разумеется, вызвало подозрения в отношении купца. Дом дважды обыскивали представители власти, однако никаких трупов не нашли.
И все равно дом никто не купил. Москвичи обходили здание стороной, опасаясь проклятия. Говорили, что внутри строения то и дело слышатся чьи-то стоны и плач. Дом простоял заколоченным до самой революции, пока в нем не устроили общежитие работниц Гознака…»
Читая, я вдруг услышал странное потрескивание; оно шло и справа, и слева от меня, и отовсюду: трещали стены. Обернувшись, я глянул и поразился: стены корчились, слоились, словно что-то изнутри взрезало их. Темнота вдруг рассеялась; потолок отступил вверх, стены вытянулись. Вся убогая офисная облицовка внезапно испарилась: белые пластиковые панели исчезли; вместо ламп дневного света зажглись десятки призрачных свечей в подвесных канделябрах. Теплые желтые блики от их живого пламени рассыпались по стенам и потолку, игриво выставляя напоказ изящную лепнину и цветные росписи. Кокетливая золоченая мебель выстроилась как на парад; кадки с пальмами и плющами встали у тяжелых дверей красного дерева, украшенных резьбой. Двери начали распахиваться сами одна за другой, открывая анфиладу комнат. Словно в шкатулке с потайным дном, они хранили где-то в глубине секрет, тщательно оберегаемый секрет, который нельзя открыть сразу и вдруг, а только так, преодолевая нетерпение, сдерживая любопытство…
Дверей и комнат было так много, что мне показалось, будто я иду по зеркальному коридору, который вечен; ему не будет конца. Но вдруг что-то впереди (что-то или кто-то?) стремительно двинулось мне навстречу. Что? Мое зеркальное отражение, двойник?
Нечто белое летело ко мне из темноты. Колыхаясь, словно язык тумана от движения воздуха, оно настойчиво придвигалось ближе, все явственнее; все четче прорисовывались детали.
Это оказалась женщина. Невысокая бледная красавица в белом атласном платье с оголенными руками. Высокий лоб и черные локоны украшены цветами; женщина слабо улыбается, умоляющим жестом протягивает ко мне руки… Ее сказочная красота манит, притягивает.
— Хочешь узнать тайну вечной любви? Иди ко мне!
Голос ее — как серебряный колокольчик. Потрясенный, я потянулся ей навстречу. Захотелось к ней прикоснуться…
Но… какой-то странный сладковатый и душный запах останавил меня. Наряд красавицы настораживает: уж больно допотопный. Из какой-то театральной постановки? Да нет, из бабушкиного сундука. Платье побито молью, ткань до того ветхая, что расползается прямо на глазах. Так вот откуда этот запах тления!
В ужасе я поднял глаза: красавица застыла в шаге от меня, ее взгляд потемнел от ярости — черные горящие угли направлены в мою сторону… Угли? Нет! Угольно-черные провалы; глазницы пусты. Кожа на лице сморщивается; скулы втягиваются, кожа лопается и расползается, наружу вылезают череп и высокие лошадиные зубы.
Челюсть с хрустом выламывается. Обнажаются кости; полусгнивший труп протягивает руки и крепко схватывает меня.
— Ты не смеешь! Не смеешь хоронить меня здесь заживо одну!!! — визжит женским голосом чудовище, вцепившись мне в горло когтистыми лапами.
В этот момент что-то делается с домом.
Он весь трещит и расползается. По стенам бегут трещины, лопаются обои, выпадает кусками штукатурка, выстреливая, ломаются половицы… И пыль, и смрад взметаются изо всех углов.
Не знаю, отчего я не могу дышать: от того, что мне сдавили горло, или от того, что дом наполнил запах покинутого человеческого жилья.
Страшный, мертвенный запах. В нем смешались все многовековые наслоения: запах съеденной и несъеденной еды, вонь выплеснутых кухаркой помоев, солдатских истертых портянок, юношеских выдавленных угрей, старческих пролежней, гниющих бинтов на ранах, крови рожениц… Всё-всё, что жило когда-то в этом доме и имело запах, — всё умерло и провоняло!
Смрад исходил отовсюду: от сгнившего дерева паркета, от вывернутых с корнем плинтусов, ржавых гвоздей, от стен с пожухлыми, рваными лоскутами обоев, от осыпавшейся с потолка склизкой сырой штукатурки, покрытой грибком и плесенью.
Дикая вонь первородного греха, обитавшего здесь когда-то, заполнила все вокруг — терпкая, густая, настоявшаяся за сотню лет; а к ней примешались запахи крысиного помета, тараканьих экскрементов, визиток бродячих котов и собак — все, что только способно загадить покинутое человеком жилье, — все испускало запах и фонтаном било теперь до самых небес, не позволяя мне дышать! Словно трупный яд отравил воздух.
Я уже терял сознание. Перед глазами завертелись разноцветные круги, я увидел над собой почему-то звездное небо, горло мое хрипело под натиском…
Но вдруг где-то совсем рядом заголосил петух.
Истошно и немузыкально он прокукарекал трижды; с последним криком птицы костлявый демон, тоскливо вскрикнув напоследок, ослабел и, рассыпавшись пеплом, выпустил мое горло.
Судорожно хватая ртом воздух, я стоял посреди комнаты и вновь видел вокруг одни только белые панели офиса, аккуратные линии столов и пластиковых окон. Компьютер, за экраном которого я просидел ночь, мигал, не выключенный, на словах:
«Ходят упорные слухи, что исчезнувшая возлюбленная Игумнова замурована в одной из стен дома заживо».
Было три часа утра, и небо за окном еще не утратило глубокой бархатной синевы, свойственной ночи. Петух прокричал снова. Кричал он почему-то из моего кармана.
Совершенно дезориентированный, я похлопал себя по ляжке, вытащил из кармана джинсов мобильный и принял звонок.
— Алло? — сказал я в трубку, как только восстановилось дыхание.
— Это доставка пиццы на дом? — спросил незнакомый мужской голос.
— Нет, это мой номер.
— Вот блин! А где же пицца? Исчезла, что ли? — недовольно проворчали в трубке. — Ну, блин…
И послышались гудки. До сих пор с симпатией вспоминаю этого неизвестного раздолбая, которому вдруг среди ночи понадобилась пицца, и он отчего-то перепутал нужный ему номер с моим.
Называть это везением или чудом — не знаю, но как раз за день до того, как попасть в проклятый дом на Якиманке, я сменил звонок на своем мобильном — вместо безликой попсовой мелодии поставил крик петуха. Не знаю, зачем я это сделал, но это оказалась весьма удачная мысль.
Именно эту горластую птицу на дух не переносят привидения. У них что-то вроде аллергии на петухов.
* * *В то утро я раз и навсегда отказался от должности инспектора привидений. Если кому охота — пусть себе инспектирует. А я не буду ни за какие деньги.
Между прочим, записывающая видеокамера, выданная мне Натальей, ничего особенного не зафиксировала. Часть видеопленки оказалась испорчена какими-то электромагнитными скачками, а на сохранившихся кадрах — только благопристойные стены офиса.
Возможно, вы решите, что это самая глупая история о привидениях, которую вам доводилось слышать, но я не виноват. Все было, как было.
Башня колдуна
Большая Сухаревская площадь
В начале XXI века при строительстве подземного перехода на Большой Сухаревской площади обнаружился фундамент Сухаревой башни, на удивление прочный и хорошо сохранившийся. Архитекторы проекта, в восторге от подобной находки, немедленно изменили планы: теперь, по их решению, потолком нового пешеходного перехода будут служить найденные под землей арочные своды.
Однажды на площадку еще не завершенного строительства под землю спустилась целая делегация от городских властей. Среди прибывших выделялся высокий старик с гривой волнистых седых волос. Он казался очень взволнован, расхаживал по площадке, то и дело трогая древнюю кладку, и, невнятно бормоча себе под нос, оглядывал каждый кирпич, будто что-то выискивал.
— Этот-то что забыл здесь? — раздраженно шепнул главный инженер менеджеру по снабжению. Нежданный визит начальства пришелся строителям на редкость некстати.
— Не знаю, — так же шепотом ответил менеджер. — Уж больно напрашивался. И отказать нельзя: какая-то шишка… Скульптор. Говорят, с самим Герасимовым работал.
— Это который лица по черепушкам восстанавливал?
— Он самый, — кивнул менеджер.
— Хм. И чего ему тут надо?..
В этот момент чудной старик приблизился к собеседникам, и оба они услышали тихо сказанные им слова:
