В памят(и/ь) фидейи. Книга первая - Талипова Лилия

– Я тебе ничего не сделала, – прошипела я сквозь сжатые зубы.

– Ты, может, и нет, но твои подруги, – недобро усмехнулся он.

– Хватит, – велела я и отошла к обеденному столу, присела за него так, чтобы быть подальше от итейе, но держать его в поле видимости.

И все же что-то мне подсказывало, что все здесь не просто так. Что-то вертелось на языке, но не находило выхода. Мое то воспоминание или нет, но оно было важным, мне отлично отдавались атмосфера и его запах, но содержимое, как бы ни силилась, произнести не могла.

– Элисон! – Асли и Джилл ворвались в дом без стука, на их лицах читалась полная решимость.

– Я здесь, – выдохнула я и подбежала к подругам в невероятной радости, что вижу их. – Как вы нашли меня?

– Ты знаешь, у меня специфичные методы, – подмигнула Джилл здоровым глазом, тогда я и заметила, что опустевшая глазница больше не пуста: в ней скользит нечто в зелено-золотой чешуе, на время утихает, потом вновь переминается. Смотреть на это было мерзко, но я не могла отвести взгляда.

– Интересно, а почему птица не ест змей? – пустил колкость Ник, который уже сидел на полу, облокотившись спиной о стену.

– Ник… – растерянно протянула Асли, явно не ожидая его тут увидеть. – Вы посадили нас в клетку! – завопила, вернув самообладание. – Кто вообще в доме держит клетки?!

– Те, кому есть кого туда сажать, очевидно, – бросила Джилл очередную остроту.

– Очевидно! Очевидно, что они все yarak iribaşlılar! – вспылила Асли.

– Sen çok kabasın Öztürk Hanım, – бросил Томас, однако в тот момент мозг-полиглот фидейи дал сбой, потому я не разобрала ничего, кроме «Озтюрк». Не предполагала, что он знает турецкий.

– Siktir, – скривилась Асли.

– Они не для фидей, не переживайте, – добавил Ник, выглядевший столь же потерянным, как я себя ощущала, хоть и пытался прикрыть это за маской скуки.

– Да? А для кого позволь узнать? Может, оборотней или вампиров? – не выдержала я.

– Не глупи. В Гриндельвальде не осталось ни тех ни других, – он поднялся и сунул руки в карманы, вынудив меня напрячься.

Я внимательно наблюдала за мышцами и движениями пальцев под плотной тканью, но угрозы там не виднелось. Несмотря на это, я ни на миг не сумела расслабиться.

– Итейе постарались, – не унималась Асли.

Она помнила и осознавала гораздо больше меня, была куда осмысленнее в вопросах отношений двух кланов, тогда как я едва внушала себе веру в правдивость и реальность открывшейся вселенской тайны. В некоторой степени я завидовала Асли, ведь хотела быть так же сведущей во всех тонкостях этих баталий, но попытки понять для начала собственные новые рефлексы заканчивались из ряда вон плохо.

– Можно сказать и так, – невесело усмехнулся Ник. – Мы защищали людей от того, от чего они сами себя защитить не могут.

– Так ли не могут? – чуть менее ядовито, но не менее яростно переспросила Асли. – Думаешь, все фидейи опасны?

– Не все. Но с вами… – замялся Доминик и отвел взгляд куда-то вдаль. – Здесь все несколько сложнее.

– Я бы попросила объяснить, но не буду. Боюсь, ты не скажешь ничего, что умерило бы мой гнев. Клянусь, сейчас я хочу обрушить мир на твою голову, – она сжала воздух так, словно там была голова Ника, которую она раздавила в своих фантазиях.

– Полагаю, заслуженно.

– А что до тебя, Ромео, – Асли почти плюнула в лицо Томаса. – Я с тобой еще поговорю.

– Ладно, Öztürk Hanım, я расскажу. Но давай хотя бы присядем.

– Хорошо. Элисон?

– Да, хорошо, Элисон? – наконец, Доминик сделал то, что хотел уже давно, даже казался почти сошедшим с ума от воздержания. Он достал из кармана IQOS, пачку стиков и оставил табак нагреваться. – Я все равно давно в немилости. Элисон подтвердит, что я был уважаемым охотником, но Рэймонд все изменил. – Стик в руке Ника дважды провибрировал, оповестив о готовности никотина к потреблению, тогда Доминик шумно, глубоко затянулся с присвистом и чуть погодя выпустил облачко дыма.

– Элисон? – Асли обратилась ко мне с таким грандиозным недоумением, что я вновь почувствовала себя как на уроке в школе, когда забыла слова гимна прямо во время выступления перед учителем.

– Если она преемница Клеменс, то должна помнить меня.

– То есть ты с самого начала знала, кто такой Ник, и ничего не сделала? – продолжала раздосадованная Асли, а мне хотелось исчезнуть с лица земли, настолько ничтожеством я себя чувствовала. Я понимала весь спектр ее эмоций, хотя предполагала, что на виду лишь маленькая их доля. Сколько можно было избежать, веди я себя чуточку умнее.

– Я не… О. О-о-о… – я запнулась.

Это было жутко неосмотрительно. Лишь тогда я вспомнила, что лицо Ника смутило меня с первого взгляда на фото не потому, что я вижу людей насквозь или читаю по глазам, а по той простой причине, что я знала, кто такой Доминик, но успешно это проигнорировала.

Что еще можно выудить из памяти Клеменс? Этот логичный вопрос встал у меня лишь тогда, когда меня едва не убили. Чувства к Ричарду перекрывали почти все остальное, но я подозревала, что дело не только в этом.

Что я тогда могла вспомнить важного? Сложно. Это чувство сравнимо с изучением истории, бесчисленного количества фактов, имен, дат, мест, но как понять, что действительно важно? Как не пропасть в горе мусора собственных воспоминаний? Как вообще добраться до истины, когда нельзя быть полностью уверенными в том, что твои воспоминания настоящие? Что это произошло с тобой и видел ты это своими глазами? Что это не кусок чьей-то истории или сцена из фильма, или, еще хуже, не из рекламы?

Сделав последнюю затяжку, Доминик неторопливо и изящно, придерживая кончиками длинных пальцев, извлек обугленный сверток, вернул стик в кейс и сунул его в карман.

Клеменс.

Могущественная фидейя. Что я знаю о ней? Она была в клане итейе. Перед глазами всплыли картинки, образы из детства. Она росла на юге Канады, сама не помнит названия родного городка. Ее мать Аделин – прекрасная рыжеволосая женщина, чей распахнутый, жадный до жизни взгляд цеплял каждую мелочь и радовался ей. Отец – итейе. Как и многие другие он верил, что выше проклятья, а потому решился создать семью. Сам отлично справлялся с трансформациями. Натаскивал Клеменс, рассказывал, что в ней проснется особая сила, учил контролировать ее. Но стоило Клеменс исполниться шесть, как проклятье взяло верх. Уильяму не оставалось ничего, кроме как оставить Печать – убить Аделин на глазах Клеменс. Он отдал дочь в приют при монастыре и исчез на долгие годы.

Клеменс выживала каждый день. Как она сказала Итэ? Она феникс. Действительно, Клеменс множество раз перерождалась подобно фениксу. Но едва ли то была образность.

Феникс. Могло ли это значить, что Клеменс и в самом деле была птицей феникс? То есть самым настоящим?

Ворон и феникс.

По щеке скатилась скупая слеза. Клеменс пришлось нелегко. Сбежав из приюта, она зарабатывала как придется. Не всегда то были достойные способы. Она возвращалась с работы в клубе, где подрабатывала танцовщицей, когда встретила его – Рори. Мужчину, изменившего все. Быть может, потому и я слепо следую за Томасом? В надежде, что он станет моим Ричардом? Видела ли я настоящего Томаса? Знала ли его? Не придуманный мною образ, а его настоящего?

– Рэймонд занял пост предводителя несколько лет назад, – продолжил Доминик. – С тех пор стало просто невыносимо. Я злился, не находил себе места. Либо изнурял себя тренировками, либо зависал в библиотеке. Клеменс тоже бывала там часто. Чем больше мы изучали, тем больше сомневались в ценностях нашей деятельности. Потом что-то произошло, и она отдалилась. Мы не были друзьями, но у нас был общий интерес. Спустя время выяснилось, что она фидейя. Понимаете? Фидейей стала одна из нас. Итейе. В тот момент мой мир встал с ног на голову. Не только у меня, но оказалось, большинство итейе слишком консервативны и боятся перемен.

– Это все замечательно, но ты пытался нас убить, – вмешалась я, прервав его рассказ.