В памят(и/ь) фидейи. Книга первая - Талипова Лилия

– Ты же не предлагаешь взять его в Фидэ-холл? – нахмурилась Асли.

– Ну… Я все равно хочу еще побыть с папой. Поэтому, может, временно отдадим ему подвеску?

– Джилл тебя убьет. И меня, раз на то пошло, – вздохнула Асли. – Я заберу его с собой, но подвеска пусть останется у тебя. И почему все не может идти нормально?

– Спасибо тебе.

– Ерунда.

Ерунда.

– Входи, Эдди, – позвала я, открыв дверь комнаты. – Ты идешь с Асли. – Устало махнула рукой, приглашая его в комнату.

– Заберете меня в Облачную башню? – С руками в карманах, перекатываясь с пятки на носок вошел он.

– Нет, в Кондракар, – закатила глаза Асли и взяла Эдди под локоть.

– Надеюсь, там будет тот сексуальный князь, – криво ухмыльнулся кузен, но стоило мне моргнуть, как они с Асли тут же исчезли.

XXXVIII

Я провалилась в сон очень скоро, где увидела Томаса. Вернее – то, что от него осталось. Он лежал на высоком камне в неестественной позе. Голова свисала вниз с самой крутой стороны, представляя взору весь ужас: посиневшие губы, фиолетовые веки, запекшаяся кровь из носа, уголков рта и виска. Подавляя всхлип, я прикрыла рот руками. Тогда кисть Томаса дернулась. Как раз в тот момент, когда в лужу слишком громко скатилась капля крови из неестественно собравшейся в ладони. «Чаша» питалась из вены на предплечье, через запястье, переливаясь багряной жижей. Меня трусило. Я хотела помочь, дотянуться, снять Томаса с камня, но чем больше пыталась, тем здоровее казался валун. Он увеличивался до тех пор, пока не заволок небо, не вытеснил все.

Нож неосторожно коснулся комода, стоявшего на пути к кровати. В тусклом свете фонаря, заглядывавшего в окно, Томас выглядел так безмятежно. Мягко трепетали ресницы, слегка разомкнутые уста тонко выпускали воздух. Грудь пропустила вдох чуть более глубокий, чем до этого.

Я стояла у Его головы, стараясь унять страх, боль и ненависть.

Он сотворил ужасное.

Что именно? Я не знала, не могла вспомнить. Но была точно уверена – он виновен. В чем?

– Элисон? Что ты тут делаешь? – спросонья Томас выглядел на удивление собранным, будто ожидал меня. – Зачем тебе нож, Элисон? – Я молчала, ощущая лишь, как катятся по щекам жгучие слезы. Он не умрет сегодня. Не от моей руки. Прикрывавшая лицо белая вуаль качнулась от моего тяжелого выдоха. – Хочешь убить меня? – Томас выжидающе дернул бровью, когда нож выпал из рук и с глухим лязгом приземлился на ворсистый ковер. – Элисон… Что…

Я успела лишь моргнуть, и вот, – над головой черный небосклон, прикрытый серыми облаками, в которых играла радужными бликами полная луна. Подо мной – Фидэ-холл. Я стояла на парапете, глядя на свои оголенные ступни, стараясь не представлять, как лечу вниз, пока ветер теребил волосы и полы сорочки.

– Здравствуй, милая, – голос Клеменс прогрохотал отовсюду.

Я отшатнулась и едва не понеслась вниз, с трудом удержав равновесие.

– Клеменс, – в очередной раз глупо повторила ее имя.

– Мне очень жаль, Элисон.

– О чем ты?

– Надеюсь, ты сможешь простить меня. Я не желала тебе зла.

– Что это значит?

Непослушные руки выпрямились, словно крылья ворона. Ноги развернули меня спиной к краю, за которым непроглядная темнота. Тело отяжелело. Я камнем понеслась вниз. Не помню, как долго летела. Казалось, прошла целая вечность. Руки, ноги, волосы взмыли ввысь, сорочка трепетала. Я щурилась несмотря на то, что стояла непроглядная ночь – все оттого, что волосы лезли в глаза.

XXXIX

Больно приземлившись на спину под отвратительный хруст ломающихся костей, я с трудом сдавленно выдохнула. В тот же миг ввысь взмыли мириады осколков. Осколки чужих жизней. Маленькие зеркала зависли в воздухе, переливаясь в свете нисходящего солнца, играя солнечными зайчиками в предрассветном зареве.

С каждого из них моляще, напугано взирают мои угасающие глаза. Я лежу на обсидиановой террасе Фидэ-холла, гляжу снизу вверх на полное скорби лицо моей подруги, сестры и наставницы. Мое лицо. Понимаю, что весь короткий путь меня как фидейи пошел совсем не так, как должен был. А все почему? Что со мной не так?

Эфир. Квинтэссенция. Фидэ. В чем различие?

Ивет видела ширь. Для нее мир состоял как из деталек ЛЕГО, прост и понятен, скучен примитивностью, невообразим безграничностью возможностей.

Розмерта чувствовала силу, сокрытую глубоко внутри. Видела свет, но не видела тени. Она не опознала в Клеменс и Уильяме итейе.

Клеменс. Феникс. Что бы то ни значило.

И все по-прежнему не сходится. Но есть в этом пазле последний элемент. То самое, запретное, что открывать в здравом уме не стал бы. Но я умираю прямо сейчас, и терять мне нечего.

Фидэ – лишь дар. Он не способен что-либо понять, я думаю.

Не в силах держать глаза открытыми, смыкаю трепещущие ресницы, испустив последний выдох. Холодный и одинокий, словно его и не было вовсе. Будто не дышала никогда. Уставшее сердце замедляет ритм, добивая последние аккорды своей барабанной партии. Пальцы вздрагивают, каменеют, а лицо разглаживается. Я еще чувствую это, как и холод в стопах, хоть самих стоп уже будто и нет вовсе. Темно и спокойно. Если бы могла, вздохнула полной грудью, насладилась минутами умиротворения, наступающего прежде, чем заберет вечность. Мой путь подошел к концу? Или все же смерть – новое начало?

Как и у всякой фидейи, моя память перейдет к другой. Как и я, она не узнает, каковыми были все предыдущие смерти. Не узнает насколько больно или насколько это просто. Интересно, были ли те, кто просто прикрыл глаза? Или все заканчивали свой век трагично?

Воображаю прямую тонкую тропу, она сияет и ведет меня, но куда – я еще не знаю, но чувствую ее, как близкую подругу, как потерянную сестру, как ту, что всегда была рядом. Смерть. Она везде, она есть суть, она эфир. Шаг. Почти не слышу собственного сердца. Шаг. Становится холодно, а вместе с тем все более комфортно. Шаг…

Сокрытые воспоминания. Воспоминания о собственных смертях. О болезненных утратах. Об агониях. Сундук боли, такой манящий и такой губительный, не требует заклинаний и особых знаний. Ему важна лишь решимость.

– Элисон! – зовет меня кто-то.

Я знаю этот голос, но раньше он был другим, звучал из моей собственной груди, а теперь он снаружи и повсюду.

– Ивет, – прошептав, резко разворачиваюсь и тут же отшатываюсь назад, не сумев скрыть дрожь.

Они здесь. Все здесь. Фидейи. Оголенные образы, нагие души.

– Я мертва… – с трудом выдавливаю горькую правду, чувствуя притом, как обжигают щеки слезы. Как это было при жизни.

Кончиками пальцев протираю влажные дорожки, они сразу же окрашиваются золотом, будто я коснулась чего-то хрупкого и ценного. Дрожавшие руки обретают покой, тогда и тело мое внезапно оказывается прикрытым тонким, почти невесомым маркизетом, и на фидей я гляжу как сквозь дымку.

– Отсюда не возвращаются ни боги, ни ведьмы, ни монстры. Но… для кого-то смерть лишь начало, – настигает голос Клеменс.

– Феникс сгорает и восстает из пепла. Но может ли сгореть то, чего нет? – изрекает Ивет, встав рядом со мной.

– Фидэ – лишь дар. Не он выбирает, а ты снисходишь до него, – добавляет Розмерта.

Каждая фидейя за моей спиной мертва, я знаю это абсолютно точно, чувствую нутром, эфиром, моей квинтэссенцией, но в Клеменс еще теплится жизнь, она просит свободы, подогревает румянец на щеках той, кому полагалось умереть. Что до меня – прикрываю глаза, делаю несуществующий вздох – я не мертва, но и не жива. Меня нет, но я повсюду.

Перед закрытым взором проносятся смерти одна за другой, я вижу их, оплакиваю их, оповещаю мир о том, что тот, кого я не знала, не видела и не любила – погиб.

– Банши, – подсказывает Ивет, кладя руку на мое плечо. – Твой эфир формировался долго, ты не помнишь, но стала свидетелем трагедии, с тех пор обрекла себя знать о каждой смерти. Но с фидэ…