Пока ты видишь меня - Хен Джу Пак

– Не говори так. Если кто-то хочет умереть, ему нужна не смелость.

– Ну, люди, которые говорят подобное, – это не те, кто хочет умереть, поэтому вряд ли это верно. Они хотят жить, поэтому им требуется смелость, чтобы умереть. Выходит, им нужно отказаться от жизни?

– Ничего не нужно. Правда, ничего. Ничего не было нужно.

Похоже, то, как я повторил эти слова, Хану показалось странным, поэтому он повернулся ко мне с озадаченным лицом.

– Когда что-то нужно, непременно захочется жить. Поэтому я подарил Чонуну кота. Ведь тогда ему понадобился кошачий корм. И наполнитель для туалета, и игрушки. Чем больше нужно вещей, тем быстрее человек оживает. Ты тоже так поступил. Дал той женщине кров и еду. Она захотела жить не потому, что у нее это было, а потому, что ей стало это необходимо. Предотвратить чье-то самоубийство – это не что-то грандиозное, как ты думаешь. Просто заставь человека нуждаться хоть в чем-то. И дай ему это. Этого будет достаточно.

– Но ведь не всех можно спасти таким образом?

– Не всех. И все-таки, Хан, каждый так или иначе может продолжать жить. Ты ведь и сам знаешь, что боль будет повторяться. Снова и снова, до самого конца. А когда это наказание, кажущееся вечным, минует, настанет новая жизнь. Все умирают, и всякая боль прекращается. Конечно, если тебе трудно, можешь не помогать. Как можно помогать другим, когда самому приходится нелегко? Сострадание проявляется лишь тогда, когда в душе есть для него место.

Я похлопал Хана по плечу и встал. Он пристально посмотрел на меня и спросил, все ли я сказал, что хотел.

– Вы пришли из-за Чхоля?

– А? Точно. У тебя есть время в первый день нового года?

– Почему вы спрашиваете?

– Старушка позвала нас в этот день поесть ттоккук. Раз мы встретимся, хочу еще и воздушного змея запустить.

– Запустить воздушного змея?

– Я получил его когда-то в прошлом, но он просто пылится в углу. Все же это подарок, так что хотелось бы запустить его хотя бы раз.

– Не думаю, что у вас только один змей.

Разве у меня есть еще? В комнате, конечно, много всего, но змей там один-единственный.

Когда я вопросительно взглянул на Хана, он лишь слегка улыбнулся и кивнул:

– Хорошо. Если будет время, приду. Кстати, когда вы придете за одеждой?

– Одеждой?

– Чхоль… А вы ведь сказали, что не связывались с ним. Вообще-то в тот раз я приготовил для вас подходящий костюм. А у Чхоля спросил размер, но, похоже, он об этом не рассказывал.

Если подумать, недавно Чхоль разглядывал меня, пытаясь определить мой размер. Вот когда это было. Это было до их ссоры и до Сунына, Чхоль, вероятно, хотел сделать мне сюрприз, потому не стал ничего говорить о просьбе Хана.

– Но почему вдруг одежда?

– Скоро старушка отправится в потусторонний мир. Вы хотите провожать ее в таком виде?

– Ну и что с того?

– Похоже, вы еще не слышали, что слишком легко одеваетесь для наступившей зимы?

Слышать-то слышал… Я украдкой отвел глаза, а Хан, словно так и думал, кивнул:

– Не знаю насчет других людей, но постарайтесь по возможности не заставлять сожалеть тех, кто к вам привязался. Опрятная одежда, по крайней мере, поможет вам выразить свои чувства.

– Думаешь?

– Я же говорил.

Она похвалила его одежду. Хан, сказав эти слова, добавил, что одежда находится в шкафу в отеле, куда мы приходили в прошлый раз, и я могу сам ее забрать. Затем он развернулся, чтобы уйти. Мой взгляд привлекла его рука, сжимавшая ручку зонтика сильнее, чем обычно. Как только он скрылся из виду, я заглянул в отель, где он остановился, забрал одежду и отправился домой.

Первым делом я повесил костюм на вешалку, а затем оглядел комнату, полную всякой всячины. Вещь, которую хранит Хан, – это кусок дерева, у Чхоля – рыжий цвет его волос, а я наполнил комнату множеством предметов. Хан сказал, что я эмоционален, как человек.

То, чего я до сих пор не замечал, постепенно открывалось моему взору. Здесь нет ни одного предмета без истории. Я пытался сохранить все, что возможно. Жнецы обычно не имеют определенного жилища. Чхоль шатается вокруг, Хан остановился в отеле. А я давным-давно естественным образом нашел дом. Я не отказывался от вещей, подаренных мне людьми, близкими к смерти. Честно сказать, такое поведение не подобает жнецу.

На самом деле нет однозначного мнения, как должен вести себя жнец, но это определенно было необычное поведение для того, кто по своей натуре должен пропускать мимо себя встречи и расставания, как утекающую воду. Но все-таки и у Хана, и у Чхоля было что-то свое. То, что они хранили у себя в душе. Может быть, те дни, когда я еще был человеком, до сих пор накладывали на меня свой след.

Но что тут поделать? Понимать смерть должен тот, кто не может умереть.

– А ты усердно работаешь.

– Эй, это ты?! И что тут делаешь?

На улице, полной людей с черными волосами и в темных пальто, Чхоль определенно выделялся. Поскольку он катил за собой чемодан, его можно было принять за путешественника. Был выходной день, – возможно, поэтому на оживленной улице в центре Тэгу, где я давно не бывал, людей оказалось больше, чем обычно.

Когда я встретился с Чхолем в парке, он озадаченно оглядел меня с головы до ног и тут же спросил:

– Эй, гаденыш Хан, конечно, говорил, что заказал тебе одежду, но он и правда отлично ее подготовил. А галстук надеть не хочешь? – Он глядел на меня, одетого в новый костюм, и говорил так, будто мой вид был ему в новинку, но я не впервые надевал что-то подобное.

Около двадцати лет назад женщина средних лет, у которой умер сын, отдала мне костюм, говоря, что он предназначался сыну. Поскольку он был крупнее меня, одежда сидела мешковато. Мой внешний вид никогда особенно не интересовал меня, поэтому я ничего для себя не заказывал и редко носил что-то, что настолько идеально на мне сидело. Мне было достаточно просто не выделяться.

Галстук надевать мне было лень, но костюм сидел идеально, к тому же на мне также были пальто и туфли, поэтому Чхоль снова посмотрел на меня, как будто все это было чем-то новым, и кивнул:

– Может, и мне попросить костюмчик?

– Ты общаешься с Ханом?

– Да разве он станет принимать мои звонки?

– Ты и сам в последнее время много работаешь и не звонишь. Что на тебя нашло?

– Да разве ж нашло? Я просто делаю свою работу.

Чхоль, продолжая ворчать, сел на скамейку поблизости.

Уже наступило начало декабря. Зима вступила в свои права, но тут, похоже, утром шел дождь, и асфальт был мокрым. А вот в Сеуле с самого утра был мокрый снег. Скоро придет время, когда он начнет падать крупными хлопьями. Я пристально разглядывал мокрый асфальт, но тут Чхоль снова заговорил:

– Просто я подумал, что мне нужно работать усердней. Конечно, перед смертью все молоды, но, когда я встретил столько юных людей, у которых в голове ни волоса седины, а они уже могли видеть меня, на душе стало паршиво. Поэтому работал. Думал, если буду усердно делать хотя бы это, станет немного получше.

– И как, стало?

– Чуток, ага. А теперь увидел тебя, и, кажись, совсем нормально. Эй, мог бы и пораньше прийти. Тогда мы могли бы на рынке вместе лапши поесть.

– Это можно сделать и потом.

– Ты о чем?! Думал, там ее будут варить вечно? Это же старушка, которая возила за собой тележку с едой со времен Движения Сэмаыль! [53] Ее ж все знали! Но недавно она ушла. М-да, все люди только и делают, что уходят, ну разве нет? – спросил Чхоль со слабой улыбкой, к которой примешалось сожаление.

Я собирался сказать, что, может, так оно даже к лучшему, но решил держать рот на замке. Я не собирался обесценивать его грусть. Потому что в этом тоже была своя правда. Однако естественно также и то, что все, что течет к нам, также и утекает от нас. Тоска, которую ощущаешь в моменте, со временем может притупиться, а еще можно принять ее. Конечно, это непросто. Поэтому многие теряют чувствительность к ней.